Москвичи вышли на митинг против программы реновации, вышли вполне бодро и достаточно массово. Однако понятно, что это лишь начало большой и трудной работы — не только для тех, кто нашел свой адрес в списках на расселение. Речь идет о глобальном изменении облика целых районов города и самих принципов жизни в городе. По-своему хорошо, что то, что ранее было проблемой отдельных выселенцев, становится общим вопросом. Может, наконец появится уникальный шанс изменить ситуацию в пользу тех, для кого Москва — это родной дом, а не временный адрес прописки.
Однако мне, когда заходит речь о программе реновации, хочется демонически расхохотаться: а вот я вас предупреждал! Но с другой стороны, меня самого предупреждали — не помогло. Лет двадцать я сочувственно наблюдал за тем, как изгонялись из родных стен жители заповедных Остоженок, а потом прогнали меня. Не из центра, всего лишь из Старых Химок, но тоже неприятно: я там с рождения. Теперь подобное предстоит многим из вас, дорогие москвичи.
О юридических нюансах законопроекта, кажется, все уже сказано. Есть при этом несколько актуальных моментов, которые у нас считаются дискуссионными: во-первых, вопросы о старом и новом в жизни растущего мегаполиса, во-вторых, недостатки и преимущества «морально устаревшей» малоэтажной застройки и третье — права плебса и доверие к мудрым решениям правительства.
Москва начала этот разговор еще в конце XIX века. С тех пор одни говорят о человеческом масштабе и уюте старых городов, у других дух захватывает от вида из окна небоскреба. Но спор не о том, кому что больше нравится. Он о том, что новая высотная среда агрессивна по отношению к старой, и что у переселяемых горожан нет выбора: в Москве больше не строят малоэтажных домов.
Сторонники модернизации любят приводить примеры Лондона и Нью-Йорка: вот современный мегаполис, до неба дома, если хотим быть мировой столицей — придется привыкнуть. Приводятся фотографии Сити и Манхэттена, а за скобками остается то, что далее тянутся бескрайние районы невысоких квартирных и частных домов, и это не только особняки богатых. Жители мировых столиц имеют выбор и значительно чаще выбирают в пользу так называемого человеческого масштаба.
Старые Химки. Здесь и далее: фотографии района автора этого текста, не устоявшего в 2000-е под напором многоэтажной застройки
Мои знакомые граждане Лондона как раз сейчас ведут борьбу против уплотнения своего 4-этажного квартала на территории того самого Сити. Речь вообще не о сносе; просто меж домами хотят втиснуть социальное жилье в 14 этажей, и это ухудшит внешность квартала, сделает его теснее, темнее и так далее. Жители имеют возможность отстаивать качество среды, а не только неприкосновенность квартиры. И, кстати, сказывают, что небоскребы толпятся в лондонском Сити, который является историческим центром города, именно потому, что там решающее право голоса имело коренное население — то есть промышленники и банкиры.
Также граждане Лондона сообщают, что и у них был послевоенный опыт строительства многоэтажных квартирников, но они не стали популярными, потому что «мы же привыкли беседовать с соседями о погоде или иметь возможность сходить к ним за спичками». Известно, что, чем больше людей живет в подъезде, тем меньше они общаются друг с другом. Те, кого вдохновляет вид с высоты (например, холостяки вроде доктора Стрэнджа, имеют возможность выбирать такие квартиры, но существует и множество иных вариантов. Лондон — очень разный город.
Теперь вернемся в мои Химки — там теперь немного иначе. Характерный разговор вышел у меня с уроженцем девятиэтажки, который доказывал мне — уроженцу трехэтажки — прелести жизни на вершинах новостроек. Он говорил о том, что юным духом городам к лицу хай-тек и небоскребы, а от всего, что путается у хай-тека под ногами, надо безжалостно избавляться. Дескать, ничего личного, но вам кранты, у нас с вами эстетика слишком разная. Я отвечал: скорее этика, ибо мы, трехэтажные, не призываем расселять стилистически чуждые нам панельные районы. А он: еще бы вы призывали, вас числом меньше.
Обратите внимание на то, что самый известный из первых московских небоскребов, дом Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке, имеет только один уличный фасад, три оставшиеся стороны — глухие брандмауэры, подразумевающие достройку таких же зданий. То есть высокий дом, ставящийся среди трехэтажного города, трактуется не как башня, украшающая этот город, а как закладной камень нового мира: все умрут, а я останусь.
Прогресс десятилетиями трактовался именно в таком русле. Апофеозом напора на вчерашнее, оскорбляющее модерниста фактом своего существования, является Новый Арбат. Мне прежде казалось, что эта жестокая решительность и есть манифест модернизма: торчащие по сторонам культяпки старинных переулков и продувные пространства нечеловечески широкого проспекта.
Оказывается, в мире чистогана случалось иначе: знаменитый Барбикан в лондонском Сити имеет не только 42-этажные жилые башни, но и потрясающе человечный нижний уровень с таунхаусами, садами и водопадами, осуществляющий плавную стыковку вертикального и горизонтального города. Говорят, что Новый Арбат замышлялся с подобными зелеными террасами внизу, но тут на беду подстрелили Кеннеди, и Хрущев распорядился эту опасную маскировку с правительственной трассы убрать. Искалечить проект центрального столичного проспекта оказалось проще, чем, скажем, пересадить руководство в бронированные автомобили.
Район Барбикан в Лондоне
До войны здесь были мастерские и склады, а в войну район был полностью разрушен немецкой авиацией
В 1960–1970-е годы было решено построить на его месте новый микрорайон в соответствии с ключевыми идеями модернизма: малогабаритные квартиры, озеленение, инфраструктурные объекты
В центре квартала строились малоэтажные дома для семей
В подиумах были организованы парковки, в центре комплекса — каналы, на террасах ― сады с пальмами, пруд, искусственный водопад
Авторы проекта — бюро Chamberlin, Powell & Bon
Интернет-листовка, приглашающая на обсуждение проекта перестройки района Голден-Лейн: критически воспринимать все новое — это нормально
Теперь массовое переселение полутора миллиона человек кажется более простой задачей, чем реконструкция существующих старых домов. Химкинский представитель инвестора уверял меня: «Сейчас ваш дом не аварийный, но когда-нибудь все равно ведь станет, и его придется сносить». Сегодня москвичам также говорят о том, что через пятнадцать лет их дома превратятся в трущобы, потому что «мы свои пятиэтажки ремонтировать не умеем». Не умеем и не будем уметь никогда — если не попробуем наконец научиться.
На месте моей трехэтажной улицы в Старых Химках выросли 25-этажные здания. Я, как городской житель и как носитель архитектурного образования, продолжаю утверждать, что эта улица была образцовым примером городского устройства — по высотности, плотности, планировке, инфраструктуре и так далее. Вместо нее выстроен совершенно другой город несравнимо худшего качества. Московские претенденты на реновацию — послевоенные кварталы, подобные старому Тушино или Измайлово. И в Москве речь идет не о замене старых домов новыми улучшенной планировки, а о полном изменении среды, что затрагивает интересы всех жителей и пользователей города.
Вот еще конкретный пример: моя коллега Наташа А. купила квартиру в надежном, отнюдь не трухлявом доме, который выбрала совершенно сознательно. Ей хотелось жить именно в этом тихом районе, в этом кирпичном доме, с этим видом на цветущие деревья и дворовых котиков. И теперь она вопрошает: «С какой стати я вообще должна обсуждать, правильно ли выселять меня из моего, купленного на собственные деньги дома?» В этой самой стати, вероятно, и состоит загогулина всей реновационной затеи. Во всяком случае, для меня главным уроком 2010 года было именно то, что ничего моего здесь нет и не было, я владею лишь тем, что временно предоставил мне от своих щедрот представитель инвестора.
Дело в том, что компенсация в несколько квадратных метров не меняет принципа: горожане имеют право выбирать жизнь не в изолированной ячейке с водопроводом и телевизором, а жизнь в своем собственном городе. Предлагать компенсацию в метрах — значит вообще списывать со счетов ценность среды, а не только жилплощади. Ведь так и было много лет: обустраивали уют в квартирах и никому дела не было до загаженных общих дворов и подъездов. Очевидно, что многих такое положение устраивает: не владеть, значит не нести ответственности. В последнее десятилетие это действительно стало меняться: консьержи, цветы в горшках, картинки на стенах. Мы видим, как мода на обустройство подъездов постепенно вырастает в привычку заботиться о прилежащих дворах и улицах. Потерять ее — очень просто.
Я много лет провел на съемных квартирах и знаю, насколько это убивает инициативу — все время зависеть от какой-нибудь придурошной хозяйки, которой то не смей рисовать на обоях, то освободи помещение в нежданые сроки. Дорвавшись наконец до собственной жилплощади, долго не знаешь, с какой стороны к ней подступиться. Но теперь очевидно, что нам стоит научиться жить своим городом, уметь брать на себя ответственность и отстаивать простое право на собственный вид из окна. И на то, чтобы город был разным.