Мастер кинцуги, бондарь, палинолог: как живут люди с редкими профессиями

«По образованию я лингвист-переводчик. После института пошел в армию, потом работал в котельной оператором. Потом устроился в управляющую компанию инженером по обслуживанию многоквартирных домов и по совместительству работал промышленным альпинистом: мы занимались фасадами домов, снег чистили, сосульки сбивали — обычная альпинистская фигня. В этом деле работа сезонная — в основном летом и зимой. А в 2015 году осень была малоснежная, поэтому занятости не было, и высвободилась куча свободного времени — я сидел дома и пил чай.

У меня был любимый чахай — чайничек для церемонии, — который разбился. Их выпускают достаточно много, но каждый год новой формы. Мой чайник у меня был давно, и мне хотелось его починить. Начал искать, как это сделать, чтобы получилось и красиво, и можно было пользоваться. Вспомнил, что есть такое японское искусство – склеивание битой посуды, — и долго искал, как оно называется: по кинцуги очень мало информации. Потом нашел мужика, который живет в Японии долго и занимается как раз этим. У него были видео, где он снимает себя за работой, а еще он продает наборы по ремонту. Я заказал самый простой и пытался со своим чайником что-то месяца четыре сделать. В итоге испортил его окончательно, зато другие вещи получились. Тогда я открыл в «ВКонтакте» группу и начал принимать заказы».

«Японцы ничего не выкидывают. Если вещь разбилась, это не значит, что от нее нужно избавиться, — наоборот: ее надо вернуть к жизни. Это добавляет ей больше смысла. Кинцуги — это постоянная учеба: в нем много нюансов, про которые нигде не написано, и их проверяешь только на конкретных вещах. В каком-то смысле учился я сам у себя методом проб и ошибок. Хоть это и каноничное искусство, существуют вариации исполнения. Например, для клея необходимо сделать смесь из лака, клеящего вещества и воды. При этом можно использовать пшеничную муку, отвар риса или специальную глину тоноко». 

«Сейчас кинцуги — мой основной заработок, хотя иногда я беру работу в «альпе» и еще фотосъемки провожу. Естественно, когда я только начал этим заниматься, заказов было мало, да я и не мог брать много, потому что не всегда был уверен в результате. Сейчас все больше и больше зарабатываю, вышел на стабильный доход. Бывает так, что, например, на лето все уехали, и никто ничего не бьет.

90% клиентов — любители китайского или японского чая либо коллекционеры восточной посуды. Остальное — случайные заказы от тех, у кого есть любимая чашка, кружка. Находят по социальным сетям, обращения идут отовсюду: из Петропавловска-Камчатского, с Украины, даже как-то писал один чувак из Мексики. На фейсбуке я все посты дублирую на английском; на меня много иностранцев подписано — в основном итальянцы почему-то».

«В чайных клубах, бывает, узнают, здороваются прямо как с актером, говорят: «Я у вас заказывал ремонт — все классно, пользуюсь». Это приятно. Мне везде рады, но это популярность в крайне узкой среде».

«Я по широкой специальности — ботаник. Училась на кафедре геоботаники МГУ. С палинологией столкнулась случайно: научная руководительница предложила изучить историю растительности Центрально-Лесного заповедника в голоцене. И на кафедре мне сказали: «Знаешь, Маша, для женщины нормально заниматься чем-то в лаборатории. Будут у тебя дети. Будешь сидеть спокойно с микроскопом и смотреть на пыльцу». Поскольку у меня своих ярко выраженных предпочтений в науке не было, то я решила пойти.

Понятно, что все идут на биофак, чтобы в экспедиции ездить, — романтика. Но я училась в 1990-е, когда экспедиции практически закончились. Можно сказать, что в узкую специальность меня течением принесло. Но когда начинаешь чем-то заниматься и в этом разбираться, становится интересно».

«Сначала собирают ископаемые или поверхностные образцы. Поверхностные собирают, чтобы понять, как пыльца соотносится с растительностью на определенном участке. Например, еловый лес: туда же и береза, и сосна прилетает. Ископаемые образцы отбираются с помощью специального торфяного бура. Торфяные отложения могут быть разные: начала голоцена или более позднего возраста. Потом пыльцу выделяют от прочей органики и получившийся материал изучают под микроскопом. По составу пыльцы можно примерно представить, какая была в это время растительность. К примеру, после ледника была тундростепь, поэтому росло много полыни, лебеды. Потом стало больше лесной растительности — появились ель, береза, сосна.

Мои исследования оказываются полезными, например, для археологов, которым важно понимать, что росло в местах, где жили древние люди. Например, охотники на мамонтов селились в открытых ландшафтах. Именно палинологи рассказывают им, что там в это время росло. Есть еще криминалистическая палинология — метод, который помогает понять следователям, куда дальше копать. Есть классический пример из советского времени, который студентам рассказывают на лекциях: подозреваемый говорил, что его в Ереване в феврале не было, а смыв с одежды показал, что на нем была пыльца абрикоса, цветущего там как раз в это время».

«Вокруг меня, конечно, работают интересные и в чем-то странные с общепринятой точки зрения люди. Может быть, и я такая же, но мне семья не позволяет оторваться от жизни. Хотя немножко чудаками мы все себя чувствуем, потому что с такой зарплатой невозможно ощущать себя нормальным человеком. Но это скорее повод для шуток, чем для смены работы».

«Когда речь идет о древних языках, сложно говорить о «владении». Я хорошо знаю санскрит, латынь, древнегреческий, старославянский, авестийский. Какие-то из них я лучше знаю. Авестийский язык, например, близок к санскриту. Какое-то время я даже ходил на семинары по языку древних майя».

«Учеников у меня немного. И на самом деле большинство их интересуются санскритом вне основных занятий. Одна моя ученица работает в юридической сфере, санскрит — это сфера ее личных интересов. По скайпу из Санкт-Петербурга были ученики, был человек с Урала. Определенная мода на санскрит всегда присутствует: кто-то интересуется историей, кто-то чакрами, ведийскими практиками, йогой, нетрадиционной медициной. Любая форма интереса к Индии рано или поздно приводит к санскриту».

«Я на самом деле не только репетитор, моя основная работа — старший научный сотрудник Лаборатории востоковедения и сравнительно-исторического языкознания ШАГИ РАНХиГС. Я участвую в исследовательском проекте по изучению разных языков с точки зрения компаративистики. Преподавание позволяет поддерживать определенный уровень знаний, я что-то новое для себя отмечаю. Кроме того, мне нравится представлять образ мышления и жизни древних народов. Многие, кто такими языками занимается, именно этого и хотят: прикоснуться к ушедшему миру».

В марте исполнилось десять лет, как я занимаюсь каллиграфией. В профессию пришла случайно. По образованию я дизайнер интерьеров, и в 2000-е руководила отделом дизайн-студии, которая называлась «Каллиграф». Периодически раздавались звонки с просьбами выполнить заказы на росписи — ну я и решила людям помочь. А поскольку у меня было художественное образование и общий навык, то я смогла совмещать основную работу и дополнительные услуги. Полностью в каллиграфию ушла около шести лет назад.

Я не художник, я — ремесленник. Говорят, что лучшая работа — это хобби, которое приносит деньги. У меня никаких учителей и мастер-классов не было. Просто садишься, пишешь и копируешь, стараешься сохранить стиль, подделаться.

Сейчас предложений рукописного оформления уже очень много, но у меня конкуренции нет, я — высшее звено цепи, потому что я быстрее всех. У меня очень высокая скорость при сохранении качества. Журнал Tatler в свое время делал большой материал на тему ивентов и разместил профили четырех каллиграфов, которыми пользуются топовые агентства. Вот я попала в этот список с формулировкой «самый быстрый каллиграф Москвы».

«Получаю по-разному: бывает сезон и несезон. Самый активный месяц — декабрь. В течение года, конечно, хватает заказов, но не так много и не в таких объемах. Работа есть постоянно. Это позволяет хорошо жить, но не шикарно. И потом, я еще преподаю в школе каллиграфии, занимаюсь сусальным золочением — наподобие древних рукописей с буквицей. Такие заказы приходят, например, когда юбилей у какого-нибудь солидного дяди. Был один заказ на 1500 подписей — справилась за 18 часов».

«У нас семейное производство, которое начал в 1980-х наш дед. В России мало кто сейчас бочки делает: на Украине есть заводы, а у нас они далеко расположены — в Краснодарском крае. На нашем заводе и новые станки есть, и старые методы используем. Обжиг, например, делается вручную. У нас работают профессионалы, которые до уровня бондарей-мастеров выросли в процессе работы, — такой узкой специальности на рынке вообще нет. Мы, например, искали столяров и обучали в процессе. Дедушка знал азы дела и передавал их ученикам. Сейчас в цеху 10 человек, все работают почти 10 лет — с 2008 года. Я сам занимаюсь продажами в Москве, а старший брат следит за производством».

«Два месяца назад пришел заказ из Франции для личного пользования. Там хотели бочки именно из краснодарского дуба — мы им помогли. Сначала купили одну бочку, чтобы проверить, потом уже полноценный заказ сделали. У них там еще проходил рыцарский турнир, и бочки выставляли с вином на мероприятии. Мы делаем много муляжей для ресторанов. Для Московского пивного завода был заказ. Еще для фильма «Викинг» изготавливали бочки и ладью, а через год выйдет фильм «Т-34» — мы для них тоже сделали около 30 бочек».