От рынка к храму: Александр Можаев о новострое на Рождественском бульваре

Москвичи, впервые побывавшие в этом году на Трубной площади, с очень разными интонациями произносят: «Ого!» — площадь в очередной раз переменилась. В 2017 году застройщики презентуют нам два, казалось бы, непохожих объекта: ТЦ с гордым самоназванием «Центральный рынок» и храм Новомучеников Российских в Сретенском монастыре. Новостройки стоят в начале и в конце поднимающегося в гору бульвара, но при взгляде с Трубной площади ТЦ выглядит как пьедестал храма, сочетаясь с ним не только эстетически, но и родственным обстоятельством своего появления.

Занятно бывает представить, что минувшую четверть века провел в какой-нибудь загадочной криогенной экспедиции, в полной изоляции от новостей с родины. А потом прибываешь в самое сегодня, ничего не зная ни про то, что Кобейн умер, ни про то, что Лужка поперли, ни про то, что пейджер немоден. Мне кажется, внимательного взгляда на архитектуру хватило бы, чтобы сразу понять очень многое. Она говорит о времени правдивее лукавых текстовых источников. Окрестности Рождественского бульвара изменились довольно фатальным образом, но чтобы оценить эти перемены, надо вспомнить, что было до них.

Я впервые оказался здесь в начале 80-х — тогда еще надо было говорить «на улице Жданова». Свернули с мамой в случайный закоулок Рождественского монастыря — тогда еще надо было добавлять «бывшего». Там были квартиры и удивительный послевоенный московский уют, уже редкий в те годы: все эти лавочки у подъездов, зелень, доминошные столы, десятки подворотных котиков. Мы прошли мимо ворот Архитектурного института, у фонтана какая-то молодежь усердно небо коптила. Мама не знала о богатых алкогольных традициях МАРХИ и сказала: «Будешь хорошо учиться — станешь таким же». Ну я и стал.

Поступив в институт, я крепко обосновался на Рождественском бульваре, на ближней к пивному ларьку скамейке, так что перемены, начавшиеся в середине 90-х, происходили на моих глазах. Котиков в подворотнях к тому времени поубавилось, но в целом в этой округе Москва была еще та, заповедная. От Петровки до Лубянки простирался старый город, не менявшийся с начала XX века. Были отдельные выбитые куски в улицах, были отдельные некрикливые советские здания, но в целом местность была состоявшаяся, понятная и уютная. Автор не имеет сил в очередной раз вступать в полемику по вопросу о важности преобладания исторической застройки в историческом городе и просто принимает за аксиому: здесь было очень неплохо. Его, как говорится, если помыть — с ним жить можно.

Но особенно неплохо было в начале Рождественского бульвара, у знаменитого ларька, стоявшего под огромными, может быть, самыми роскошными в Москве тополями. Во время учебы в институте большого труда стоило по дороге от метро не проскочить до конца Рождественки и не очнуться, уткнувшись носом в пивную: до того замечательно жилось под этими тополями, у перекрестка четырех бульваров.

Много уютных распивочных точек таили в себе и бывшие монастыри на южной стороне бульвара, Рождественский и Сретенский. На моей памяти никто не плясал брейк-данс на развалинах часовни — это были скорее такие романтические этюды из цикла «С чего начинается Родина». Например, незабываемая видовая площадка на крыше нынешнего Настоятельского корпуса — рядом была брешь в ограде и лестница вниз, прямо к ларьку. А вы, конечно, помните, что в ларьке разливали строго в принесенные стеклянные банки: их все время приходилось где-нибудь добывать, в том числе просить по квартирам. Так дядька, над комнатой которого мы имели обыкновение кутить, всегда давал тару и просил говорить шепотом в те часы, когда у него спят дети. Жили по совести.

Было очевидно, что все это лишь затишье, что грядут перемены, которых мы ждали и на которые надеялись. Но все же предполагалось, что люди, которые примутся менять город, окажутся не настолько тупыми и жадными, а обслуживающие их коллеги-архитекторы не настолько услужливыми и рукожопыми. Новостройки скрыли лучшие панорамные виды: от Петровского бульвара на Рождественский монастырь и от Рождественского бульвара на монастырь Петровский.

Перспективу Рождественки чудовищно захламила «Легенда Цветного», недвижимость имени Наоми Кэмпбелл, — помните, супруг-олигарх однажды подарил ей квартиру в своей новостройке? (в 2013 году пара рассталась. — Прим. ред.) Исчезла половина старых домов, исчезли целые кварталы пыльных, но дико интересных проходных дворов, превратившись в «сплошное пятно» офисной, жилой и торговой недвижимости. Гуляя по улице, сворачивать можно лишь в двери разного рода заведений: они изобильны и прекрасны, но чего-то не хватает.

Главная беда Рождественского — ТЦ «Центральный рынок», успевший прославиться в народе под именем Навозного жука. Его согласовали в 1996 году как кафе-стекляшку на месте старого общественного туалета и начали строить в 2004-м. Вполне себе аллегория времени: объект заведомо не имеет права здесь находиться, так как Бульварное кольцо — памятник садово-паркового искусства, строительство капитальных зданий поперек него юридически невозможно. Однако объект плавно вырос до 3300 кв. м, ради него вырублено сто метров бульвара, включая те самые тополя, а его стройка 10 лет содержит бульвар в состоянии лютой разрухи, запросто перекрывая технической площадкой половину полос на внешнем проезде Бульварного кольца.

О точной дате открытия «рынка» пока не объявлено, но снаружи он наконец закончен. Объект зрительно запер бульвар и замкнул на себя Трубную площадь, явно не имея к этому призвания. Ситуацию спасает словно стоящий на его кровле собор, вознесшийся в прошлом году в трехстах метрах отсюда. Новостройки вполне сочетаются стилистически — этакая псевдотрадиционная, несколько нелепая в своей демонстративной важности архитектура. У ТЦ — щедрое изобилие балясин, у храма — бьющая через край декоративность фасадов. По сути, собор является таким же узаконенным самостроем: капитальное новое строительство в охранной зоне древнего монастыря в принципе недопустимо. Но Сретенский монастырь давно существует по отдельным правилам.

Снова оглядываясь в 1990-е, надо заметить, что в Рождественском и Сретенском монастырях будущее наступало по-разному. Оба они имели у себя на задах типовые школьные здания, выстроенные на месте монастырских садов. Рождественский избавился от лишней недвижимости, чтобы возродить сад, а Сретенский, используя мощный административный ресурс владыки Тихона, взял противоположную тактику. Надстроил мансардой и приспособил под семинарию здание изгнанной с территории школы, надстроил тремя этажами старые ампирные кельи, а под новый собор уместил несколько тысяч кв.м подсобной площади и двухъярусный паркинг.

Глядя на собор издалека, кажется, что золотые купола успели пооблезть. Лишь подойдя ближе, понимаешь, что это орнаменты серебром на позолоте. Новостройка стоит на холме и при этом измельчена в деталях как вещь, рассчитанная на обзор с близкого расстояния. Но рядом нет пространства, чтобы любоваться вычурной отделкой, старые дома на бульваре собору жмут, и возникает опасение, что это еще не финальная стадия формирования ансамбля.

Как объясняли мне знающие люди, в православии тоже бывает свой поп, свой рок и свой андеграунд. Отец, говорят, Тихон из тех звезд, которые собирают стадионы, — нелепо ему предлагать тур по подмосковным ДК и так же нелепо сравнивать его смелую градостроительную политику с политикой Рождественского монастыря, в котором на входе висит объявление о недопустимости не только фотографирования, но и зарисовок на территории. Предположим, что архитектурный контраст соседних обителей сможет поведать народам будущего о сложных путях церковной истории России начала третьего тысячелетия.

А пока на бульваре празднуется торжество православия и центрально-рыночного бизнеса — прямо за углом, в Печатниковом переулке, сносят доходный дом Клары Кирхгоф. Москвичам известен неповторимый «дом с кариатидами», спасенный от гибели предпринимательницей из Сыктывкара (частный бизнес на Трубе тоже шел в будущее разными стезями). Дом Кирхгоф — сросшийся с ним стеною брат-близнец, увитый плющами двор которого был одной из лучших патриотически-воспитательных точек округи. Мы с ребятами условно называли его сердцем Москвы, и те, кому было велено брать две и подтягиваться в названное место, как правило, сразу понимали, о каком сердце идет речь. Так что характерно: 20 лет спустя разрушение продолжает не загадочное ООО в малиновых костюмах, а межрегиональная общественная организация исторического и культурного наследия «Дворянский союз». Как говорится, я просто оставлю это здесь — на скрижалях столичного краеведения.

Опять-таки с ребятами мы однажды уже собирали прессу, пытаясь привлечь внимание к бедствиям лучшего московского бульвара, и я предложил нарисовать поперек дороги пунктирную линию отрыва: вот здесь, где дворы и домики, будет Москва, а вот там, где пластмассовый офис и глубокоуважаемая Наоми, — не пойми чего. Но одна умная девочка сказала: «Видите ли, Саша, проблема именно в том, что Москва — везде». И когда понимаешь, что нет волшебной черты, за которой можно было бы спрятаться от навозного градостроительства и всего прочего, что каждому из нас не вполне по нраву, становится, как ни странно, легче.