Познакомьтесь с режиссером Ганиным, который сидел за порнографию еще при Ельцине

В середине 1990-х в Москве работало много эротических театров, но больше других был известен Концептуальный театр Кирилла Ганина. Все, что кипело в подсознании у советского человека, у Ганина оказалось на сцене: голые люди и мат, туалетный юмор и глумление над политиками. В его репертуаре были спектакли «Муха-Потаскуха», «Лука Мудищев», «Ленин в сексе», «Газ любви для Саддама Хусейна» и «Звездные войны. Эпизод третий. Проститутки в космосе». Театр Ганина и в 2017 году остается воплощением постсоветского треша и того специфического русского юродства, черты которого можно наблюдать в массе явлений – от перформансов Павленского и акций провластных движений до рекламы Burger King и роликов героев ютьюба.

«Я никогда не забуду «Малыша и Карлсона, который живет на крыше» в Театре сатиры. Мы сидели в первом ряду около прохода, по которому пробегал Карлсон — Спартак Мишулин и прямо передо мной шлепнулся: мне было лет пять — и так страшно стало за него! Уже взрослого меня в 1991-м потрясли «Служанки» Романа Виктюка в «Сатириконе». Искусство — это единство и борьба противоположностей. Чем дальше от тебя противоположности, тем круче получается. В «Служанках» был как раз такой диссонанс: в фойе стоит бюст Аркадия Райкина — чопорного еврея, который в лакированных ботиночках и костюмчике к зрителям выходил, по сцене скачет его сын в юбке и в боа, а в зале сидят бабушки-театралки и с упоением на это смотрят».

«Ребенком я был домашним; у меня была офигенная мама; не помню, чтобы кто-то хоть раз в жизни меня ругал. Она работала в «Артеке», я был все время при ней: с четвертого по восьмой класс в «Артеке» прожил. Там куча разных детей была; в 7-м классе я понял, что с ними даже и знакомиться не надо — все равно уезжают. Это было прекрасное советское детство — Леонид Ильич Брежнев создал идеальное общество, безопасную страну. Люди делали все что хотели и говорили все что хотели.

Приехал в «Артек» мальчик-негр из Сьерра-Леоне — сын тамошнего министра — и привез с собой пять мальчиков-негров в качестве прислуги. Но все же были пионеры в советское время, и прислуживали эти мальчики ему тайно. И вот после смены вся эта прислуга сына министра сбежала — их искали около суток. Оказалось, что они хотели остаться там, в «Артеке», жить. Когда пролетаешь на самолете над нашей страной, понимаешь, насколько она огромная! Насколько реально она хороша. Просто гениальнейшая страна. Здесь все в расслабухе живут».

«Я сначала в пограничные войска пошел, провел два месяца на польской границе: мы там корову ловили, которая из Польши сбежала. Потом оказался в Балтийском флоте; у нас там девушка одна была, повариха. Нам казалось, что она взрослая — ей было около 30 лет, а нам по 19, — и она всех домогалась, штаны снимала, что-то такое дикое было.

Лучший эпизод случился в Севастополе. Мы приплыли на учения на гору Опук, и все поле было усеяно тюльпанами — такого количества в жизни не видел. Потом за месяц танки его перепахали, офицеры с ведрами тюльпанов вернулись обратно в Севастополь — все цветы были уничтожены. Я считаю, что любой человек должен в армии побывать. И в тюрьме. Это очень важные для познания мира события. Но в юности, потому что в пятьдесят лет в тюрьму не очень-то».

«У моего друга Бори Перенштейна отец работал в компании, которая откололась от «Мосстроя» с кучей техники. В 1992 году они решили в Америку уехать всей диаспорой, и Борин отец мне эти строительные компании подарил просто так — три года я строил коттеджи. В 94-м, проходя по Варшавскому шоссе, я набрел на театр «Шалом». Мы зашли туда ради прикола, и я предложил худруку поставить порноспектакль — просто так, в шутку, — а он и согласился. Мне ничего не оставалось, как начать постановку. Я предложил именно порноспектакль, потому что похулиганить хотел. Эротика — это мещанство, а порно — это художественное хулиганство. То есть, когда я говорю «порно», это значит, что я художественный хулиган».

«Мы с приятелем сняли у «Шалома» за какие-то копейки помещение. Возник вопрос — что делать с финансово-организационной точки зрения? Получился Концептуальный театр Ганина, потому что была правильно создана концепция финансово независимого от государства театра. Театра, который живет исключительно на сборы со входа.

Кстати, мы были первыми начавшими показывать театральные спектакли в клубных пространствах. В 1999-м мы снимали Малый зал в Театре Гоголя, и вот у меня на руках в финале была куча денег. Ко мне подходили осветитель, звукорежиссер, какие-то бабушки с программками, билетерши, арендодатель — все просили заплатить за работу, и в итоге у меня ни копейки не оставалось! Получается, аренда помещения в государственном театре не приносит прибыли вообще. Я понял, что надо уходить в клубные пространства.

Все было нормально — 16 лет прошло, — только теперь мне пришлось чуть-чуть поменять концепцию. Сегодня в моем театре за столами едят и пьют прямо во время спектакля. Одно дело, когда берут в антракте бутербродик с напитком «Буратино» или шампанским, другое — за столом сидят и едят. Ведь если мы классический спектакль перенесем в зал, где будут есть, то на пятой уже минуте зрители перестанут понимать, что на сцене происходит. Значит, происходящее должно быть точно, ярко и ничем не перегружено.

Кстати, отсюда же моя идея костюма: самый дорогой костюм — его отсутствие. И это ничего не стоит режиссеру, не надо платить за отсутствие костюма — это большой финансовый плюс. Но естественно, голый человек сам по себе — это совершенно не художественно. Это будет художественно, если у нас действие происходит в концлагере, например».

«Он пришел на премьере спектакля «За закрытыми дверями» по Сартру: было битком народу, телевидение иностранное пришло. Я запомнил только сильную усталость. А вот чувство успеха помню в камере на Петровке, куда меня забрали после третьего показа 10 июля 1994 года. Брали — как террористы «Норд-ост»: два автобуса окружили ДК МАИ, ОМОН вбежал, люди ничего не понимают. Меня пытались посадить по статье «Производство и распространение порнографии», и, когда стали проводить экспертизы, выяснилось, что порнография — это когда люди занимаются сексом, а у меня на сцене сексом не занимались. Полгода власти не знали, что со мной делать: гоняли из тюрьмы в НИИ Сербского и обратно. Выпустили 31 декабря 1994 года. Потом был оправдательный приговор».

«Мое хобби — познавать мир, смысл искусства для художника — познание мира. Мне хватило 20 дней, чтобы изучить всех людей в камере, и потом я понял технологию: надо писать письмо в посольство Франции о том, что меня за спектакль посадили в тюрьму. Письмо уходило начальнику тюрьмы, и меня переводили на спец, где пять человек сидят. Когда они мне надоели, я написал письмо в ООН, и меня перевели в другую камеру. Потом я объявлял голодовку — переводили в следующую. Я так человек сто изучил.

В НИИ им. Сербского, куда меня повезли проверяться, я тоже умудрился через три палаты пройти. Там сидела бабушка, похожая на уборщицу, — на самом деле профессор, — распределяла — кого куда. Передо мной какой-то зэк был. Бабка его спрашивает: «Сколько у вас трусиков, сколько носочков?» Он говорит: «Мамочка, у меня двое трусиков, двое носочков». Направляет его во второе отделение. Подхожу я, она: «Сколько трусиков, сколько носочков?» Я говорю: «Вы что, меня за сумасшедшего держите?» Она оживилась, обрадовалась и сразу в научное отделение меня. Перед тем как класть в палату, там всех моют — причем студентки психфака МГУ; они так практику проходят. А студентка психфака — это девушка типа Ксении Собчак или Тины Канделаки. И вот меня запихнули в ванну голого, и такая девушка руками в перчатках помыла.

Помню медицинский обход каждое утро: его проводил профессор со студентами, те все в блокнотики писали. Он рассказывал, что у одного пациента была белая горячка — ему показалось, что у матери из головы черви полезли. Он решил червей убить. Ударил по башке, череп раскололся на две части. А черви все равно лезут. Что делать? Пошинковал — они лезут дальше. Надо варить мозги! Еще один интересный человек был в моей палате: лежал под одеялом и не шевелился. Как пес выбегал только, хватал хлеб — и под одеяло: жрать».

«Для меня провокация — не азарт, а прием для продажи билетов. Некоторым мои театральные провокации нравились. Например, на какой-то тусовке с Жириновским он сказал мне: «Давай устроим театральные игры, где будут голые политики». Я ответил, что мне надо подумать. Но должен был сказать: «Да-да! Конечно! Когда подъезжать?»

У некоторых была и негативная реакция: пришла Марина Райкина (редактор раздела культуры в «Московском комсомольце». — Прим. ред.) в театр «Шалом» на мой спектакль, а там оказались грязные туалеты. Разозлилась, написала статью о том, что еврейский театр сдает помещение театру порнографическому. Прокурор Пономарев (Геннадий Пономарев — прокурор города Москвы, снятый Ельциным в 1995 году после убийства Листьева. — Прим. ред.) прочитал и написал: «Всех пидорасов посадить!» Когда я сидел в тюрьме, пошли статьи, меня поддерживающие, — выпустили благодаря публикации Александра Хинштейна в том же «Московском комсомольце», она стала переломной.

Тогда еще Виктюк начал меня защищать, другие театральные деятели выступили, и всей этой бучей мы смогли изменить Уголовный кодекс. Ведь раньше была статья, преследующая за производство порнографии и реализацию порнографической продукции, а на нашей волне ее поменяли. Теперь у нас спокойно снимают порнофильмы, могут брать на них деньги от Министерства культуры, с актерами заключают договоры, и посадить никого нельзя — такая деятельность законна».

«Когда клуб «Птюч» только открылся, я в 1995 году проводил там пару своих мероприятий. Это было какое-то совершенно новое явление: новая музыка, за барной стойкой свободно продавался экстези. Наших актеров не пускали с бутылкой водки, говорили: «Водку мы не пропустим — дадим вам таблетки!» Сейчас, когда такое не в новинку, делать спектакль с голыми актерами неинтересно. Голый человек на сцене стал одной из красок на холсте, но не законченной работой. Идея театра Ганина — чтобы люди, выходя со спектакля, забывали о проблемах. Мой театр примиряет, снимает негатив — такая психотерапия. Если бы весь мир стал театром Ганина, то прекратились бы войны, люди перестали бы думать о деньгах, машинах и шмотках, все стали бы равны. Голый президент или голая королева — это же смешно».

«В 90-х была безбашенность, при этом тебя в любой момент могли посадить. Что касается нашего времени, то в искусстве у нас абсолютная свобода и никто тебя не арестует, если ты не выйдешь за рамки правового поля, не будешь убивать на сцене, призывать к подрыву государственного строя, употреблять наркотики. Даже можно сексом заниматься на самом деле. Но зачем?

Я в жизни попал в правильное время. Детство прошло в СССР, юность — в 90-е: веселуха, бандиты, тюрьмы, беспечность. В нулевые появился Путин, и пошла стабильность. Мои времена совпадали с временами, которые проживала страна, — один к одному. Тогда Елена Кондулайнен создала Партию любви, но это не то, не для нашей страны. В России происходит борьба здравомыслия и мракобесия. И как понять, кто в ядре мракобесия, а кто отвечает за здравомыслие? Когда в России разберутся с этим, тогда начнутся какие-то новые времена. Пока не разобрались. Пока попов называют мракобесами, а людей, которые призывают американцев бомбить Москву, называют здравомыслящими.

В 2012-м я создал партию «Россия без мракобесия», которую мы сейчас переделываем: я уже с попами договорился. Раньше ее возглавляли воинствующие атеисты, но, после того как они поддержали киевскую хунту, я понял, что они и есть мракобесы. Я полностью пересмотрел свою позицию, осознав, что здравомыслящие люди как раз верующие. Месяца через полтора мы проведем съезд, с докладом выступит представитель Московской патриархии. Я вот с Чаплиным хорошо сдружился — он в трудную минуту, когда у меня мама умерла, психологически меня очень поддержал».

«Гомосексуализм — форма стерилизации белого населения, поэтому идеи Мизулиной и Милонова о запрете гей-пропаганды я поддерживаю. Но не согласен с запретом абортов, и еще я не против презервативов. Я хорошо знаю гей-тусовку — там не бывает любви. Геями становятся из-за отсутствия физического контакта. Например, в деревнях геев нет, потому что там всегда есть физический контакт у детей: драки, бани, валяния на сеновале. А в городах геи спиваются, употребляют наркотики, заболевают СПИДом. Все мои актеры-геи умерли. Всем, кому должно быть 50 лет, уже на кладбище. Вот об этом надо говорить, это пропагандировать».

«История совершенно космическая: Хиллари Клинтон отказывается отсосать у Билла. Билл заставляет это делать практикантку. Та доводит ситуацию до скандала. Чтобы этот скандал замять, Билл начинает бомбить Югославию. В результате бомбардировки завода по производству пылесосов погибает тетя Мелании Трамп. Мелания идет в российское посольство вербоваться. Завербованную Меланию наши разведчики подкладывают под Трампа. Трамп начинает борьбу за пост президента с Хиллари. И в результате побеждает: главная мечта жизни Хиллари Клинтон — стать первой в истории США женщиной-президентом — терпит фиаско. Если бы Хиллари знала много лет назад, к чему приведет отказ взять в рот у Билла, она бы не допустила этой ошибки. Будем считать все вышесказанное всего лишь сюжетом моей новой пьесы.

А теперь серьезно: битву с США Путин выиграл вчистую. Трамп — наш человек в Белом доме. Его задача сейчас — пройти между молотом и наковальней, импичментом и пулей в лоб. Я сравниваю победу Трампа и воссоединение с Крымом: оба события, имеющие для Путина и для России одинаковое значение».

«Иногда я думаю, что если бы я был активнее, занимался театром круглые сутки, пробивался, то, может быть, сейчас я бы уже возглавлял МХАТ и меня бы показывали каждый день по двадцать раз по телевизору. Но, с другой стороны, тогда не было бы туризма этого бесконечного, ведь 80 стран я уже объездил! Не было бы знакомств, увлекательной интимной жизни… На сегодняшний день ни одной мечты у меня не осталось, если мы говорим об интимной жизни. Вот у людей, особенно у мужиков, крутится в головах: «А вот это бы! А вот то! А вот бы три бабы! А меня плеткой бьют по садомазо…» А я все попробовал! Все, что хотел! Лет 10 самых разных человеческих отношений у меня было, а потом лет 7 туризма. И театром я занимался в промежутках между познанием мира».