— Я знаю, что вас много раз приглашали поработать над проектами в Москве, Петербурге и других городах России, но вы всегда отказывались. Почему наконец согласились, почему именно ГЭС-2?
— Это не был вопрос рационального выбора. Иногда ты просто не можешь взяться за что-то новое, потому что с головой ушел в другой проект и работа над ним продлится минимум год. В моей студии работают всего пятьдесят человек, и порой мы просто физически вынуждены отказываться от предложений. Но это не единственная причина. Музей — очень интересный проект с точки зрения людей. Строить здания интересно, но еще интереснее придумывать новые пространства. Меня привлекла возможность придумать новое место в Москве, куда люди будут приходить ради искусства, музыки и нового опыта, ради образования — и, зачем скрывать, просто из любопытства.
Я хочу вырастить в центре Москвы новый лес. У леса, как может показаться, нет особенно полезной функции — он просто дарит красоту, а красота иногда способна изменить мир. Сначала красота изменит одного человека, но мало-помалу это произойдет почти с каждым. В этом проекте я вижу не просто формальную архитектурную задачу, а создание территории для москвичей, где они будут встречать друг друга и понимать, что их объединяют общие ценности. Какие именно — не так важно. Это может быть любовь к еде, немецкой музыке или, как в нашем случае, современному искусству. Хотя тут я, конечно, погорячился: идеи тоже важны — в бывшем здании станции мы сделаем библиотеку, которая будет работать на возобновляемой энергии. Мы делаем так не только чтобы счета за электричество были поменьше — нам прежде всего хочется наглядно объяснить посетителям, особенно самым маленьким, идею хрупкости нашего мира.
Как будет выглядеть новое пространство на «Красном Октябре»
Вместо того, чтобы выбрасывать грязный воздух, как это делали старые фабрики, новые трубы на ГЭС-2 станут производить чистый: забирать на высоте 70 метров и доставлять внутрь здания
Свет — ключевой параметр хорошего современного музея, и здесь бюро Ренцо Пиано не поскупилось: превратило ГЭС-2 в «фабрику света»
Центральный элемент здания — общая площадь, которая воплощает в себе суть музея будущего: пространство для встречи людей друг с другом и с культурой
Понять, стала ли эта 3D-картинка реальностью, можно будет в 2019 году — именно тогда закончатся работы над будущим культурным пространством
Такие вот гуманистические соображения — вполне себе достаточная причина, чтобы согласиться поработать над музеем. Кроме того, сработала личная симпатия: это будет совсем тяжело объяснить логически, но иногда ты встречаешь людей и будто чувствуешь, что у вас есть много общего. С основателем фонда V-A-C Леонидом Михельсоном и его директором Терезой Мавикой у меня вышло именно так. Мы были почти не знакомы, но мне сразу показалось, что мы мечтаем одинаково, хотим одного и того же. Леонид — строитель (окончил Куйбышевский инженерно-строительный институт по специальности инженер-строитель. — Прим. ред.). Я тоже строитель, пусть и не такого большого масштаба. Мой папа и дядя тоже были строителями. Я не родился в каске, зато провел детство на стройке.
А еще меня ужасно волнует тот факт, что мы имеем дело с электростанцией. Не нужно понимать станцию как что-то угрожающее, монументальное, претенциозное. Это простое функциональное сооружение. Сейчас на этой фабрике темно, но я могу легко представить, как мы очистим ее от мусора и пустим внутрь свет. И она станет фабрикой света.
— Вы упомянули образование как сферу, которая объединяет людей. Мне эта идея очень близка. Насколько я знаю, вы привлекаете к работе над проектами студентов.
— Действительно, в нашей студии работают примерно два десятка студентов со всего мира, они приезжают к нам где-то на полгода. Это очень старая идея — передавать ремесло ученикам, так мир работает еще со времен Возрождения. Ты показываешь, как нужно делать, и своим примером учишь новое поколение. Но это возможно осуществить только в нашем маленьком офисе.
У музея на ГЭС-2 тоже будет эта образовательная функция: мы должны построить аудиторию примерно на 300 человек, где раз в неделю будут происходить конференции и лекции. А еще мы обдумываем идею маленькой лаборатории: хотелось бы создать такое место, где взрослые и школьники смогли бы узнать, каким экологичным здание может стать за счет использования геотермальной энергии. Что можно сделать с каминами, как можно использовать вентиляцию и солнечные батареи. Для многих это совершенно новое знание. Людям кажется, что эти технологии применяются редко, но это не так.
Если собрать все эти знания вместе, то молодое поколение поймет, что мир достаточно хрупкий, а это одна из тех вещей, которым его нужно научить. Поэтому если вы меня спросите, чему я буду учить в этой лаборатории, то мой ответ будет не так прост — я совершенно не планирую преподавать конкретный предмет. Скорее хотелось бы рассказывать о повседневной жизни: жизнь в центре города — это по-прежнему целое приключение.
Все проекты Пиано будто вырастают из окружающей среды. Самый показательный пример — Музей Пауля Клее в швейцарском Берне. Его форма напоминает ландшафтную скульптуру: плавные линии повторяют форму холмов вокруг. Кроме того, он считается главным поэтом света среди архитекторов и в своих музейных проектах придумывает хитрые ходы. В данном случае главная сложность была в том, что картины Клее чувствительны к свету. Поэтому главная часть музея расположена под землей, чтобы спрятать здание в грунт пришлось выкопать примерно 180 000 кубических метров земли. Зато удалось выставить около 4000 картин, акварелей и рисунков.
Глядя со стороны главного фасада на здание здание киностудии Pathé, невозможно угадать, как оно выглядит изнутри. Раньше здесь был старейший кинотеатр XIX века, но теперь от него остался лишь фасад со скульптурами молодого Родена. Форма родилась из ограничений: на улице Гобеленов в одном из исторических кварталов времен Османна катастрофически не хватало пространства, поэтому Ренцо Пиано будто бы построил его в воздухе, буквально «надул» здание за старым фасадом. Историческая застройка в этом районе такая плотная, что даже доставлять материалы на строительную площадку было непросто — через пятиметровый проем в фасаде.
Визитная карточка Ренцо Пиано (и его соавтора Ричарда Роджерса). Это здание совершило революцию в строительстве музеев и перевернуло с ног на голову образ дворца культуры с широкими лестницами и торжественными холлами. Конкурс на строительство собрал рекордное количество заявок: 681 проект из 49 стран. Пиано победил всех своим эффектным, но вместе с тем предельно практичным решением: функциональнее музея просто не придумаешь — все трубопроводы, лифты и эскалаторы вынесены вовне, таким образом удалось выжать из здания максимум полезного пространства. Арматура на фасаде покрашена белым цветом, трубы для вентиляции — синим, водопровода — зеленым, электропроводка — желтым, а эскалаторы и лифты — красным.
Ренцо Пиано — настоящий фанат музеев, и в каждом своем проекте он борется с электрическим освещением, которое будто бы упрощает произведения искусства, за естественный свет. Если в южных странах ему приходится работать с сильными солнечными лучами и фильтровать освещение, то в Осло стояла совсем другая задача. Архитектор должен был придумать, как впустить в здание побольше солнца. Так появилась наклонная форма здания, напоминающая парус, — одновременно оммаж истории района: раньше здесь была судостроительная промзона.
На фоне революционного Помпиду кажется, будто Пиано с годами успокоился: со временем его архитектура стала все более рациональной, иногда даже неброской, но всегда предельно функциональной. Он критикует звездных архитекторов за следование излюбленным приемам, которые принято считать почерком. В этом смысле кажется, что один из последних знаменитых музеев Ренцо Пиано полностью противоположен Центру Помпиду — будто его построил другой человек. Но на самом деле, в Музее Уитни заключены идеи, которые волновали архитектора всю жизнь: здание так же вырастает из своего контекста (индустриальная застройка вокруг), так же активно работает со светом — с остекленными террасами и переходами. Верхними этажами с большими окнами разворачивается на запад, к Гудзону, а нижними, с восточной стороны, деликатно отступает от приподнятого над землей парка. Восьмиэтажный объем спускается к Хай-Лайну остекленными террасами, переходами и террасами с выставочными пространствами под открытым небом. У главного входа — большая общественная площадь, а на пятом этаже расположился самый большой в Нью-Йорке выставочный зал.
— Студенты, которых вы привлекаете, — они будут участвовать в этом проекте?
— И да и нет: они здесь всего на полгода, а проект займет несколько лет. Да, с нами по крайней мере шесть или семь студентов работают в офисе, но они приезжают сюда не для того чтобы построить дом, конечно.
— Вы слышали про институт «Стрелка»? Мы будем фактически вашими соседями.
— В самом деле? Так вот почему вас так волнует образовательная функция музея. Конечно, мы постараемся создать с вами какие-нибудь совместные проекты. Потому что, знаете, в определенном возрасте бессмысленно говорить, и единственное, с помощью чего можно научить, — это показывать и делиться.
— С этим нельзя не согласиться. Если говорить о возрасте, то нельзя не заметить, как за последние 20 лет изменился мир архитекторов. Новые технологии сформировали нас и продолжают вести за собой. Как вы видите будущее архитектуры и будущее тех молодых людей, которым сейчас по 25 лет?
— В моем офисе работает множество человек — 17 разных национальностей, от 20 и до 80 лет. Но идея архитектуры не связана с модой. Я люблю моду, но мода — это что-то другое. Мода про момент настоящего, а архитектура — про долгое время, и она опирается на материалы, которым присуща долговечность, — реки, леса.
Я верю, что искусство архитектуры совершенно восхитительно — по крайней мере, оно одно из самых интересных на свете. Это искусство создавать пространства для творчества и для других людей. С одной стороны, в нашей голове есть строгое функционалистское требование к постройкам, но архитектура не только конструкция, конечно же, но еще и искусство, потому что она несет в себе поэзию и вызывает определенные эмоции.
— Да, но в архитектуре всегда был заложен серьезный конфликт между искусством и реальностью строительства — в том, что касается времени, денег, климата.
— Конечно, архитектуру нельзя назвать чистым искусством, но чистое искусство мне не интересно: оно далеко от людей, реальности, окружающего мира. А архитектура в этом смысле — искусство другого рода, которое не может быть оторванным от действительности и реакции других. Я вижу ее сложность и эти ограничения как прекрасные возможности. Создавать что-то новое намного интереснее в условиях острой необходимости в этом.
Кто вообще сказал, что ограничения нам не нужны? Многие думают, что для творчества нужна абсолютная свобода, но это не так. Я думаю, что именно ваши ограничения могут помочь вам. Например, сила тяжести, может дать дополнительные возможности для того, чтобы быть сильным.
— Теперь вы уже знаменитый архитектор, и ваши заказчики к вам прислушиваются, уважают ваше мнение. Но как вы отстаивали свои идеи, пока были молодым?
— Когда тебе 25, никто, действительно, не принимает тебя всерьез. И вот какое решение я принял: я отрастил бороду. С ней я выглядел более серьезным. И только совсем недавно ее подстриг — знаете, она была уже слишком длинной. Я шучу, но в каждой шутке есть доля правды. Когда ты молод, в тебе так много энергии, иногда даже утопической. Утопия, кстати, может быть довольно практичной. Когда мы строили Центр Помпиду вместе с моим другом Ричардом Роджерсом, мы были еще молодыми хулиганами. Мне было 33, а Ричард был постарше — ему было 36 или 37. Можете поверить? Мы выиграли большой конкурс, потому что мы просто обязаны были выиграть его с нашими мечтами, энергией, желанием. И утопией, в конце концов. А желания и мечты хороши только тогда, когда они разрастаются до огромных размеров — иначе никому нет до них дела, и они не могут изменить реальность.
Пока ты так молод и когда ты уже стар… Мне кажется, все одно и то же. Я не чувствую себя стариком. Пока вы молоды, ваша сильная сторона не в убеждении, но в том, что вы делаете. Поступки будут лучшим вашим аргументом, пока вы так энергичны. А в моем возрасте, наверное, нужно делать обратное, быть более самокритичным, иначе люди вокруг поверят, что вся ваша работа идеальна, а это не так.