Москва, которую мы потеряли, vs. Москва, которую мы обрели

Говорят, что Москва в этом году изменилась так, как давно не менялась. Если оглядеться, то, наверное, так оно и есть. Но я вздрагиваю, лишь когда город пытаются изменить до неузнаваемости, а большинство теперешних перемен — все же в пределах опознания. Эмоции у наблюдателя этих процессов колеблются от стыда и срама до совершенного восторга, при этом в целом ощущения, что обновка жмет, у меня нет.

Речь прежде всего о нашумевшем-напылившем городском благоустройстве. Во-первых, и в самых главных: в этом году на Тверскую вернулись липы! А во-вторых, в Москве ведь только так и надо: гулять по аллеям, пить и закусывать стоя, сидя и лежа, обонять клумбу. Первым столики на улицу выносить заповедовал государь Алексей Михайлович, в 1673 году учредивший на Ильинке аптечную «решетку для водочного сиденья», дабы за ней «продавать всякие спирты и водки всяким чинов людям». Еще дальше в понимании вопроса пошла государыня Екатерина Великая, специальным генпланом переучредившая Москву из «столицы безделья» в «столицу увеселений», с бульварами, набережными и прочими ухищрениями, отвлекающими граждан от мыслей о тщете всего сущего. Так что осуждать расширение тротуаров для нужд веселья — не по-нашему, не по-московски.

Чем лучше план, тем более раздражает косорукость в его исполнении, и Москва сама тут выдает точные оценки. Скажем, Покровка и раньше была хороша, а теперь стала великолепна. Каждый раз, проходя по ней, вспоминаю, как 20 лет назад мы за этими огоньками и рецептами городской пестроты ездили в безвизовую Прагу. Кажется, новые тротуары Покровке пришлись по сердцу.

А вот на улице Забелина что-то пошло не так: ее скамейки пользуются нездоровой популярностью у прибомжованной шушеры, которая прежде ошивалась в Солянском проезде. В данном случае не благоустройство потеснило недостойных, а напротив, недостойные расширили свою сферу за счет благоустройства. А потом, после Забелина, выходишь в неблагоустроенный, по старинке асфальтовый Старосадский переулочек — а там так хорошо и скромно, будто домой вернулся. Старосадский не значится в планах реконструкции на 2017 год: может, оттого, что им займутся в 2018-м, но может, оттого, что и благоустроители иногда чувствуют меру? Ведь Москва дико сложный организм, и комплект общих решений для ста улиц разом не может быть безошибочен.

Одна из самых критичных накладок, с которой мы столкнулись в прошлом году, — сопутствующая благоустройству археология. Лавки да фонари — дело наживное, а потревоженных подземных памятников уже не вернуть. Предположим, что встреча прокладчиков коммуникаций с неисследованными фундаментами крепости Белого города и подвалами снесенных домов Тверской улицы была неожиданностью — археологи работали в ненормально срочных условиях. Важно, чтобы в 2017-м эта неожиданность не повторилась на благоустраиваемых Ильинке и Варварке, где под асфальтом наверняка сидят подвалы XVI столетия.

А теперь поговорим о том, что творилось над преображенными тротуарами, и здесь все противоречиво. Например, «эстетика авангарда-конструктивизма» становится основой для новой формы олимпийской сборной России, но это не мешает городу легко избавляться от архитектурных памятников эпохи. Одним из самых громких скандалов года стал снос АТС на Покровском бульваре 1929 года постройки. Следом «Донстрой» начал разрушение рабочего поселка на Погодинской, составлявшего единый комплекс с знаменитым клубом «Каучук» Константина Мельникова. В то же время медленно продвигается и обратный процесс — сохранение наследия. Например, в этом году был поставлен на госохрану самый высокий жилой конструктивистский дом столицы в Басманном тупике, 10.

Еще в уходящем году много спорили о самостроях. Примерно как у Маяковского в воспоминаниях о реакции Блока на революцию в 1917-м: «Хорошо, — сказал Блок, а потом прибавил: — У меня в деревне библиотеку сожгли». Задышалось и раздольно стало без ларьков на центральных улицах, но не идут из головы кадры, на которых экскаватор громит магазин у «Кропоткинской» вместе с засевшими внутри хозяевами. У нас на «Семеновской» до сих пор птицы летят к пустому источнику. Стоит, например, мужик у просторной парковки, которая прежде была рынком и, выпучив глаза, бормочет: «Где ж я теперь плашки на пять восьмых покупать буду…» Сто лет долой, а ни одно дело не выходит без того, чтоб мимоходом не сжечь библиотеку.

Нелегитимные ларьки повержены, и тем же временем нормально продолжается строительство уже знаменитого «Навозного жука», вставшего поперек Рождественского бульвара. Там, на месте общественного туалета, вот-вот должно открыться нечто под названием «Центральный рынок». У него, как и у хозяев снесенных палаток, надо полагать, есть много разрешительных бумажек, не отменяющих того, что капитальное строительство на трассе Бульваров запрещено в принципе. Но это бумажки — у кого надо бумажки.

А над «жуком», на вершине холма, в этом году поднялись еще купола нового храма Сретенского монастыря. Та же история: проблема юридической невозможности строительства в охранной зоне решена привлечением мощного административного ресурса настоятеля, отца Тихона Шевкунова. Для храма были снесены несколько дореволюционных построек, в связи с чем дьякон Андрей Кураев наглядно сформулировал: «Если дома сносят ради втыкания нового торгово-развлекательного центра, офисного центра или элитного жилого дома — я против. Но если ради храма — то я за». 

Если нельзя, то для хорошего дела или для хорошего человека завсегда можно. Памятник князю Владимиру при своем вертикальном росте худо втискивался под бок Пашкову дому, однако это ведь чей надо памятник — втиснулся. Точно так же сносят последние дома Зарядья для строительства нужного кому надо отеля при новой Филармонии — это же не элитный дом или офис, это для народа.

Вообще, кажется, все самое символичное в этом году происходило в Зарядье. Десять лет там за строительным забором жила мечта о прекрасном парке, который каждый мог представить себе по-своему. В результате никто толком не знает, что там строится: «парк» прибывает этажами, дорабатывается по ходу дела, без визуального анализа включения отеля и Филармонии в панорамы Кремля, реки и Варварки. И это прямая угроза тех самых перемен «до неузнаваемости». Посмотрите, например, на проект с пешеходным мостом-загогулиной, «как будто парящим над Москвой-рекой». По идее, он устремлен к реке, но поправьте, если мне мерещится, — напряжение этой линии делает ее скорее похожей на рогатку, нацеленную на Китай-город. При этом, согласно условию конкурса, парк должен «идентифицироваться с Россией, избегая прямых ассоциаций». Импровизационная легкость, с которой принимаются важнейшие градостроительные решения, вполне отвечает этому заданию.

Судьба не только Зарядья, но и самого Кремля решается так же просто — скорее по вдохновению, чем по расчету. Там можно взять и расчистить целый квартал, не имея проекта, но имея прекрасную мечту о воссоздании древних монастырей. А потом то ли передумать, то ли отложить на неопределенный срок. А в образовавшейся пустоте то ли разбить сквер, то ли аллею памятников всем российским правителям. Авось справимся…

Многие знания — многие печали, к этому не привыкать. Но закончить я хочу на оптимистической и даже, пожалуй, восторженной ноте. Сидел я как-то летом в заведении на Большой Дмитровке. Дмитровка, если помните, вся была завешена большими светящимися шарами над сильно ужавшейся проезжей частью. Не у метро, не на перекрестках, а по всей длине и ширине улицы — их было маниакально много. И я вот смотрел в окно на давно и лично знакомые дома. Вон там пивная «Яма» была, там — «Зеленый огонек», ну вы помните… И думал о том, что двадцать лет назад можно было представить себе любое, самое странное будущее — от мировой победы коммунизма до лазерной атаки марсиан-содомитов. Но вот эта армада разноцветных шаров над Дмитровкой — такого, кажется, не ожидал никто. И надо признать, что из всех странных и невообразимых вариантов будущего Москвы, этот, с шариками, огоньками и коктейлями, — совсем неплох. А может, и вовсе прекрасен.