— У меня сегодня день рождения. Не найдется ли у тебя по этому поводу какой-нибудь шутки?
— Да у меня своих практически нет. Это, кстати, объясняет, почему я не являюсь резидентом «Comedy Club», куда я пошел попробоваться аж в 2005 году. У меня раз в десять лет получается придумать 2–3 шутки. Хочешь шутку? Ты же много раз обернулся вокруг Солнца, и ты должен быть благодарен нашей планете за то, что она так быстро вращается и тем самым дарит людям эту периодичность… Это же просто засечки на календаре, а биологический возраст человека от количества оборотов не зависит. Посмотри на 90-летних актеров, которые играют у нас в театре, и на умерших 27-летних ребят, которым уже все надоело. Только как все же вернуться к шутке — вот главный вопрос.
— То есть юмор вообще сложный труд?
— Любой юморист, если ты его попросишь — а ну-ка пошути, — тебе не пошутит. Юмор не существует в отрыве от реальности. Самая смешная шутка — про что-то сегодняшнее. Вот Сеня Слепаков написал гениальную песню про медведевские слова, и она набрала за два дня уйму просмотров, потому что это все обсуждают. Юмор всегда привязка к жизни, преломление ситуации, не самостоятельно существующий объект. Кумулятивная сила анекдота, рассказанного в тему, увеличивается в десять раз.
— Но иногда же помимо любопытных теорий в голове рождаются шутки без контекста?
— Вспомнил тебе шутку. Робинзон Крузо ест помидоры — они с Пятницей уже лет двадцать на необитаемом острове живут. Так вот, ест он помидоры. Пятница ему говорит — слушай, а вообще надо мыть помидоры перед тем, как съесть. Крузо ему отвечает: кто говорит? Но это не моя шутка.
— Что нужно, чтобы придумать классную шутку?
— Цинизм, бесстрашие легкое. Ну не такое, чтобы прямо бросаться на амбразуру. Я недавно вел день рождения банкира, допустим, Руслана. В начале говорю: вам, Руслан, 35 и вы работаете в банке. Мне 41, и я работаю у вас. Ну что я вам могу пожелать?
— Оценил?
— Да, всем понравилось. Людям нравится, когда ты ненужную оболочку на себя не натягиваешь, понимают, что ты трезво оцениваешь ситуацию. Им приятно.
— Почему, кстати, нам вообще бывает смешно? Зачем людям эта опция?
— Если человека лишить возможности смешить себя и окружающих, то количество суицидов возрастет раза в 4, если не в 10. Это способ защиты от внешней среды. Мама Довлатова пошла в Америке в магазин и, вернувшись, сказала: «Я знала, что здесь не говорят по-русски, но не настолько же?» Можно было расстроиться, начать переживать, но отреагировать с юмором — здорово! Она так спаслась.
— Чувство юмора можно прокачать?
— Наверное, да. У меня есть теория, что юмор — очень индивидуальная вещь, хотя многие телеформаты пытаются изобрести универсальный юмор. Простой пример: если мы возьмем химический состав крови, то юмора, конечно, мы там не найдем, но адреналин в крови измерим. Если мы посадим людей в самолет с разными книгами, а потом он начнет заваливаться в штопор, у них у всех будет будут похожие показатели в крови. Чувство страха универсальное. Видимо, это биология, природой так заложено. Чувство страха должно быть одинаковое, чтобы все побежали в одну сторону, когда увидели что-то страшное. А вот чувство юмора — нет. Все телевизионные программы о страхе или о любви одинаковые. У всех 17-летних девочек похожие чувства, это самая просчитываемая и монетизируемая аудитория. А если ты делаешь юмористическую передачу, то это какая-то грань — либо Петросян, либо «Монти Пайтон», либо «Comedy Club», либо «Смехопанорама», либо «Вечерний Ургант». Всегда какие-то оттенки. Обязательно найдутся те, кому не смешно.
— А разве советские комедии — «Кавказская пленница», «Ирония судьбы» — не всем понятный юмор?
— Пытались сделать ремейк «Кавказской пленницы» — и что получили? Ничего. Потому что это фильмы настроения. Там все сделано так гармонично, что ты отдыхаешь. Я вот не помню, чтобы я ржал над советскими комедиями. Если включу сегодня такой фильм, то попаду в старое время, где мне было хорошо. Это как удобный халат.
— А про «Вечернего Урганта» что думаешь? Что это смокинг с кроссовками?
— У него есть своя аудитория, и я себя в нее включаю. Но есть огромное количество людей, которые говорят, что его невозможно смотреть.
— Никогда не было желания с ним конкурировать?
— Я про что и говорю: у меня этого желания не было с 2005 года, когда я в «Comedy Club» пришел. Я не могу шутить. То, что мне было интересно, я реализовывал в своих проектах. Так начинались «Хорошие шутки», когда Таня Лазарева с Мишей Шацем меня позвали рядом с ними на гитаре поиграть. Ничего не получалось, нам сказали «сделать еще две передачи — и все». И тогда родилась идея устраивать юмористические бои без правил.
Я понял, вот что для меня важнее — быть интересным, нежели смешным. На моем ютьюб-канале вообще нет юмора — он целиком посвящен форматам записи, гитарам, звукоснимателям, там своя публика, свои профессора. Эти люди устраивают дикие холивары, и мне, безусловно, они интереснее «простых зрителей». А шутить — не то, чтобы мне не нравится, просто я знаю, что не справлюсь. И интервью наше получается без шуток — я больше люблю всякие юмористически-теоретические выкладки.
— Сам себя смешным не считаешь, но так Пушного воспринимает публика.
— Кто-то уверен, что я долбанутый наркоман, другие считают, что я незаслуженно признанный музыкант. Я точно не профессиональный юморист. Получилось раз, получилось два, но не на поток. Я это понял, когда мы пошли второй раз играть в КВН. Я был в клубе «Квант» Новосибирского университета, у нас набралось огромное количество материала. Было ощущение, что прет. А когда начался второй год и у нас закончились запасы, мы начали себя заставлять, и я до сих пор помню этот ужасный момент — ты сидишь с карандашом и бумажкой в гостинице и выдавливаешь из себя юмор. Ужасно! Разумеется, вылетели в 1998 году со свистом. Именно тогда был изобретен конкурс «Апож», который вначале был лишь кратковременным спасением от этой муки, а потом уже прославился в программе «Хорошие шутки».
— Сам что в юморе потребляешь?
— Я человек всеядный. В детстве, как и все советские люди, смотрел «Вокруг смеха», потом появился КВН. Когда мне показали «Монти Пайтона», я залип и посмотрел все, потом они мне надоели. Хотя скетч про сырную лавку гениальный, как Джон Клиз выдавал эту пулеметную очередь из названий сортов сыра во времена, когда на телевидении еще не было суфлера, а снято было с одного плана, — это просто шедевр!
— А сейчас возможно появление новых «Монти Пайтонов»?
— Вседоступность все испортила. Когда ты делаешь что-то новое, у тебя должно быть ощущение, что ты находишься на переднем крае, в авангарде. Иногда я пытаюсь что-то новое залудить, и кажется, что такого еще никто никогда не делал. Но через секунду присылают ссылку, и ты видишь, что все сделано до тебя.
Новый формат всегда зависит от новых технологий. Вот появилась возможность записывать все подряд, делать обзоры на видео из интернета — родилось огромное количество программ типа «This is хорошо» и «+100500», которые физически невозможны были 20 лет назад, потому что тогда и материалов таких не было, и для монтажа нужен был магнитофон Betacam. Поэтому новое возникнет тогда, когда возникнет новая технология, глыба технологическая налетит на глыбу гуманитарную, и искра, которая вылетит, — это и будет новый формат. В музыке именно так всегда и происходит. Появилась педалька с перегрузом — появилась группа Metallica. Есть прямо математические законы, по которым существует искусство, — музыка в том числе. А в юморе этих законов не существует. Это слом производной, взгляд с другой стороны. Нарушение законов — это и есть главный закон в юморе.
— А стилистику интернет-юмора понимаешь? Все этим мемчики, троллинг…
— Давайте просто вслух скажем, что на самом деле произошло. Я вот материться начал очень рано. Попал в больницу, мне было шесть с половиной лет — еще в школу не ходил. И у нас в палате лежали ребята 12-летние. С описторхозом они там лежали — рыбу поймали и поели. Там я и начал материться. Весь тот подъезд, подворотня, стройка, свалка, где наше поколение обитало в детстве, было оцифровано сегодняшним миром и принесено на диван — прямо в айпэд. Всю эту жесть не интернет же создает — ее создают такие же ребята, которые сидят на диванах. Проблема не в том, что дети прочитают или увидят — они бы все равно это увидели бы и прочитали. Проблема в том, что они обездвиженные. И еще в том, что перестают общаться со своими сверстниками во дворе во время игры в футбол, а делают это в чатиках.
Вот, говорят — дескать, современные игры очень жестокие, но дорогие друзья, представьте себе Средневековье. Компьютерных игрушек нет ни одной. Давайте посмотрим на игрушки, которые ребята использовали в игре «А не ведьма ли ты?». Как правило, все сознавались именно потому, что орудия были очень интересными, фантазия бурлила, а кровь в жилах стыла. Так что все, что появляется в интернете, — творение рук тех же детей. И дети никогда не будут общаться со взрослыми — они будут общаться со своими ровесниками, их всегда будет притягивать дрянь, и сейчас это все намного проще.
Раньше ребенок уходил во двор с концами, и старший сородич его не контролировал, а сейчас ты чистишь его контакты, ставишь блокировки на определенные сайты, отслеживаешь историю его веб-серфа. В конце концов, просто отрубаешь интернет. Раньше с этим было сложнее. Сегодня у тебя есть контроль. Так что, родители, радуйтесь, изучайте ресурсы, куда заходят дети, — появятся новые темы для разговоров.
— Еще одно свойство современного юмора — появление тем, которые делят цивилизацию пополам. Я имею в виду газету Charlie Hebdo в первую очередь. Есть ли темы, на которые нельзя шутить никогда?
— Когда мой отец умирал, шутить не хотелось совсем ни над чем. Любой человек, находившийся тогда рядом, если бы начал шутить на эту тему, получил бы от меня. Да, есть моменты, когда нельзя, но я это не отношу к СМИ. Когда у друга несчастье в семье и ты пришел к нему на поминки, тебе не надо объяснять правила, ты это сам чувствуешь. Когда ты газета, у тебя другие цели — провокация, узнаваемость, цитируемость. Желтая пресса не обладает никакими ограничениями, фото умирающего из онкологического отделения для поднятия рейтинга — это нормально, это востребовано, так о чем мы говорим? По закону можно — ну, значит, можно. Поэтому мое мнение про Charlie Hebdo — пусть печатают. Они имеют право напечатать, мы имеем право это не замечать.
— А имеют ли право оскорбленные шуткой взять в руки ружье?
— Это запредельно. Человечество оказалось не готово к тому информационному куполу, который его накрыл. Потому что каждую секунду ты можешь узнать все на свете. В случае Charlie Hebdo возмущала не карикатура, размещенная в конкретной газете, а ее доступность. Она была у каждого в айфоне, и вот это спровоцировало ситуацию. Этот социальный фокус, который наводится на проблему, он ее увеличивает во столько раз, сколько туда прибежало народу. И какое-то мелкое хулиганство превращается в глобальную историю. Так было и с Pussy Riot — таких историй много. Правда, кто-то на это специально рассчитывает, а кто-то делает это случайно и неосознанно.
В шоубизе все только этим и озабочены — как поймать за хвост этот социальный фокус и навести на себя. Почему ролик Псая посмотрели 4 миллиарда раз, а другой такой же клип из Кореи — нет? Где закономерность? Ее нет. Безусловно, есть провокация. Что делает тролль? Вызывает раздражение. Карикатуру, которая возмутит или оскорбит человека, гораздо проще нарисовать, чем ту, которая рассмешит. Вот мы сейчас с тобой сидим и пьем кофе. Чтобы рассмешить тебя, надо реально постараться, и мы поняли, что это не так-то просто. Чтобы тебя оскорбить, мне достаточно вылить кофе тебе в лицо. Мне конечно, может не повезти — ты окажешься извращенцем, и тебе это понравится, но это уже другая история.
— Ну хорошо, ты открещиваешься от образа юмориста. Что у тебя происходит с музыкой?
— 8 июля в клубе Yota Space, который прославился в народе «билетами по 300 рублей», пройдет наш концерт — тоже по 300. Все, кто не слышал и не понимает, что мы играем, могут узнать. Мы — это я и группа «Джанкой бразерс», я с ними со времен «Хороших шуток» выступаю.
— Так что вы играете?
— Я всегда ковырялся в музыке как в объекте для эксперимента: смешать несмешиваемое, взять два хита и поженить. Изначально я стал известным благодаря каверам. Если бы мое собственное творчество было великолепным, то мы бы про него чего-нибудь знали. А так как про него никто не знает, то понятно, что это сопутствующий материал.
Мы однажды задались вопросом — что люди ищут в интернете? Сделали рейтинг всех запросов, срифмовали с припевом «Почему я идиот?», потому что это был один из самых популярных запросов, и получился такой веселый панк — от души, от сердца. Но эти песни, как правило, непопулярные, а есть каверы, где мы перелопачиваем музыку настолько, что даже фанаты оригинального произведения не всегда узнают. Так что если вы знаете меня хоть с какой-то стороны, то узнайте меня и с этой. Для нас это большой, как сейчас говорят, челлендж — на концертах «по 300» много завсегдатаев, которые ходят на все подряд, и нам надо их на свою сторону как-то переманить. Единственное, чего не будет 8 июля, — лекций по поводу юмора. И никаких опытов из «Галилео» тоже.