В Петербурге запустили VR-проект «Блокадные маршруты». Почему вам нужно это увидеть

Александр: Основная мысль заключалась в том, что блокаду нельзя ограничить только музеем, ведь весь город был свидетелем этих событий. Мы хотели дать возможность человеку стать их очевидцем. Для этого составили маршрут, в который вошли 12 важных для блокады локаций. В каждой с помощью смартфона и приложения можно увидеть, как Петербург выглядел в военные годы. А еще услышать отрывки из реальных блокадных дневников, связанных с этим местом.

На каждой точке есть инфостенд с описанием проекта и QR-кодом приложения 872VR. Его нужно скачать, откроется маршрут — он примерно на 4 км. Потом загрузить историю, синхронизировать фото в VR c окружающим видом и смотреть, как город выглядел 80 лет назад. Стоит надеть наушники, чтобы полностью погрузиться в проект и услышать музыку, специально для «Блокадных маршрутов» написанную композитором Марком Пясецким.

Можно проходить по локациям в любом порядке, все будет загружаться, но, если хочется полноценно понять проект, лучше двигаться по заданной траектории. Маршрут в каком‑то смысле символический: он начинается у Казанского собора, который не работал как храм, здесь располагался Музей истории религии. В конце — Никольский собор, который был одним из немногих активных религиозных учреждений в городе. Образно говоря, получается блокадный крестный путь.

Александр: Нам задавали вопрос: «А как это смогут увидеть пожилые люди, у которых нет смартфона?» Тогда мы решили повторить художественные приемы из VR вживую — в реальных арт-объектах. Они установлены в трех точках маршрута: у Казанского, на Конюшенной и в Капелле. Так что любой человек может прикоснуться к проекту.

Вера: Петербург — интересное место, в городскую среду действительно очень плохо вписывается любое современное искусство. Поэтому мы от самых авангардных идей пришли к демократичному варианту. Брали историческую фотографию, разбивали ее на слои из точек и наносили их на пласты стекла. Всего три снимка: с солдатом, мужчиной с хлебом и матерью с ребенком. Мы искали живые кадры, без ура-патриотизма, связанные с рассказываемой историей.

Вера: Мы сидели в архиве и искали фотографии того времени. Но кадров сохранилось очень мало, и все они были одобрены цензурой — того, что происходило на самом деле, мы не увидим никогда. Так что найденное мы брали за основу, а потом рисовали 360-градусные макеты того, как приблизительно мог выглядеть город. Для изображения людей приглашали статистов, одевали в историческую форму и сканировали. Также с автомобилями. Что могли найти в документах, то брали. Здания снимали с коптеров. Все полученное превращали в облако точек, поэтому картинка похожа на воспоминание или призрака.

Одной из самых сложных задач была оптимизация проекта для простых телефонов. У нас тяжелые большие изображения, но они открываются на любом смартфоне. Условно сцену весом 300 MB мы доводили до 50 MB.

Александр: Да, это отрывки из 12 не связанных между собой дневников, их читали актеры, песни мы записывали с певцами. С нами работали историки из Европейского университета, которые искали связь описанного в дневниках с выбранными локациями. Например, у Казанского собора мы слышим историю журналистки Елены Вечтомовой, которая застала уличное выступление перед солдатами, уходящими на фронт. Место она не написала, но историки предположили, что, с большой вероятностью, это происходило у Казанского собора. С некоторыми местами получилось точнее, потому что они были указаны.

Вера: Сначала мы хотели продумать общий сюжет, но блокадные дневники нелинейны, это обрывистые воспоминания. Так что решили пойти по принципу неореализма: написать полотно жизни. Соединяли истории не по нарративу, а по локации и жанровости.

Александр: Человек может увидеть разный взгляд, разное настроение. Все было неоднотонно, в одном месте рассказывается любовная история, потому что даже в этих условиях люди влюблялись. Есть страшные истории, есть смешные, есть про спасение, а есть про смерть.

Вера: Все, что делается в городе о блокаде много лет подряд, — очень плохо, скучно и неартово, на наш взгляд. Мы задумались, что могли бы сделать. Конечно, это сложно: есть мемориальность, это все-таки должно вызывать эмоции, быть связано с событием.

Александр: Мы хотели подчеркнуть, что блокада — это то, что всегда с нами, что все время живет. Это своего рода призрак. Поэтому картинка выглядит как мираж.

Вера: Когда мы делали этот проект, то показывали его блокадникам из общества «Жители блокадного Ленинграда». И когда мы рассказали одной из них нашу идею с облаком точек, она сказала, что из‑за голода искажается восприятие и все становится немного размытым — похоже на придуманную нами картинку. Мы этого не знали, но нам понравилось.

Александр: Вообще Комитет по культуре никак не влиял на проект — они попросили нас согласовывать его только с блокадниками. Первая сборка историй была прилизанной самоцензурой и страхом испугать зрителя. Но блокадники, посмотрев, сказали: «Это не блокада, а Диснейленд». И попросили акцентировать внимание на зиме 1941–1942 годов. Их мы послушали и собрали новые отрывки.

Вера: Мы не видели, чтобы VR использовали в мемориальных объектах в городе. При этом мы очень устали от того, как военная тематика подается государственными структурами, потому что это все однобоко, в ура-патриотическом ключе — невозможно смотреть. 9 Мая стало для многих поводом выпить пива. Поэтому, когда нам представилась возможность сделать что‑то хорошее, мы не смогли отказаться.

Александр: VR-технологии обычно используют для развлечения, но мы можем с их помощью переносить людей на десятки лет назад. Комитет по культуре долго не понимал, что это такое, но после объяснений идея им понравилась. Наши продюсеры прошли через тендеры, согласования и презентации — и нам выделили деньги.

Вера: Мы до последнего были уверены, что все забреют и просто расставят флажки, но проект согласовали. Есть ощущение, что у комитета есть запрос на переосмысление этой темы.

Александр: Из‑за множества неудачных проектов о блокаде и попыток использовать ее в политическом ключе мы перестаем чувствовать это событие и людей, которые прошли через это, испытывали эмоции, боялись. Мы об этом забываем, и жившие в то время становятся фигурами, манекенами. Во фразе «столько‑то людей ушло на фронт» нет живого лица, его мы хотели вернуть. Наша цель — чтобы человек смог почувствовать то, что испытывал житель блокадного Ленинграда.

Вера: Мы не хотели создавать какой‑то политический лозунг. Скорее целью было показать то, что блокадники видели каждый день и как они с этим справлялись. Блокаду сложно оценивать с точки зрения общей морали: хорошо это или плохо. Люди попали в такие условия, каждый выживал как мог, и мы не можем их судить.

Вера: Проект заработал в полной мере 28 сентября и закроется 22 октября. Это касается в первую очередь арт-объектов — они не могут стоять в городе долго. Приложение продолжит работать, с VR можно будет взаимодействовать и после 22 октября. Возможно, останутся и инфостенды.

Вера: Я начала читать блокадные дневники еще в феврале. Для людей это было способом выживания — с помощью письма они пытались не сойти с ума. Так они старались продолжать чувствовать, не расчеловечиваться. Нам этого не понять. Меня поразил удивительный блокадный юмор, страшный и парадоксальный. В одном отрывке на Новый год люди нарисовали винегрет на тарелке — так решили пошутить.

Александр: Блокадные дневники похожи на сюрреализм. Это абсурд, который невозможно осознать. Автор одного из отрывков, вошедших в проект, размышляет о том, какой у нас красивый город, построенный великими итальянскими архитекторами. И как же здесь на каждом шагу может встречаться смерть — была зима, он шел по петербургским улицам и бесконечно наталкивался на трупы. Сам он говорил, что это будто ты оказался в сюрреалистической картине, логика которой непонятна.

Вера: Раньше снимали страшное кино про войну: например, «Иди и смотри» или «Восхождение». Поразительным образом эти фильмы рождают в человеке гуманистические чувства. Когда ты это видишь, то начинаешь смотреть на свою жизнь немного с другой стороны. Сейчас фильмы про войну — «классные», позитивные, с хорошим продакшеном и красивым светом. Но через это ты не можешь почувствовать ценность человеческой жизни. Это анестезия чувств. Если ты забываешь про то, что было на самом деле, то перестаешь ценить жизнь и людей вокруг. Старые фильмы, хоть они жестче, более гуманны.