В 1968 году, в разгар протестов Красного мая, французский социолог Анри Лефевр сформулировал идею «права на город». Согласно Лефевру, город — это пространство сложных взаимодействий, внутри которого существует значительная разница между тем, как задумывается городское пространство, и тем, как жители города его используют в действительности. Будучи марксистом, теоретик подчеркивал важность горизонтальной коммуникации внутри города: именно равное право голоса простого горожанина и голоса власти или крупной структуры способно сделать городское пространство справедливым.
Несмотря на то что концепция быстро прижилась в западных городских исследованиях, понятие «право на город» появилось в российском публичном поле примерно в то же время, что и «городская среда» или другие базовые понятия урбанистики, без которых сейчас сложно представить хоть сколько‑нибудь резонансное общественное обсуждение. Этот момент — в начале 2010-х годов — совпал с преображением Москвы, которая после лужковского капиталистического романтизма (или реализма) взяла курс на стремительную урбанизацию. К тому времени идея Лефевра почти потеряла идеологический окрас, а потому стала применимой практически к любому контексту.
Основной конфликт «права на город» как теоретической идеи пролегает между этикой и политикой. По отношению друг к другу они находятся в определенной иерархии — либо этика задает моральные границы политических процессов, либо политика подчиняет этику себе, делая моральные вопросы лишь областью более широкой территории. Подлинное право на город существует на равной дистанции от этих двух областей знания, таким образом, оставаясь независимым в равной степени от отношений власти и от морального принуждения.
Спустя несколько лет после появления оригинального текста географ Дэвид Харви предложил более радикальную интерпретацию концепции права на город. Исследователь утверждает, что оно никогда не существует в нейтральном пространстве и за него нужно бороться — если права горожан нарушены, то необходимо заявить об этом в публичном поле, ведь только через постоянную публичную демонстрацию собственных взглядов жители смогут действительно влиять на городские процессы.
Даже несмотря на то что в российской урбанистике право на город потеряло весь демократический потенциал, идеи Лефевра и Харви нашли отражение в городских событиях последних нескольких лет.
И пусть городская демократия все же уступила место полицейским нарядам по вечерам и заборам с замками, в российскую урбанистику вернулся некоторый радикализм, а в городскую повестку — вопросы инклюзии и доступности города для всех.
Этические границы понятия также проявили себя в этом году. Дискуссия вокруг музея Зои Космодемьянской, примера новой волны мемориальной архитектуры, отчетливо указала на возрастные и поколенческие различия в восприятии городского пространства. Примеры мировых городов — как, например, памятник жертвам холокоста в центре Берлина — уже не раз указали на то, что пространство обретает городское значение в зависимости от реальных потребностей горожан, а не благодаря своей изначальной функции, и культурный код определяется в равной степени данью памяти и эстетичным фотографиям в инстаграме.
Финал этих историй пока остается открытым — но именно такие дискуссии и создают почву для права на город. И существует надежда, что они смогут удержаться как от беспрекословных властных решений, так и от излишнего морализма.
