Nowadays: как сделать архитектурное бюро, работающее по принципам глянца

«В детстве я хотела стать журналистом, и когда-то я работала в «Проекте Россия» редактором. Тексты по-прежнему невероятно важны для меня, они играют огромную роль в наших концепциях. Мне нравятся, когда одна идея может проявляться в разных формах — если ее можно использовать и в работе с фасадами, и с интерьерами, и при благоустройстве. С идеями можно разговаривать и работать, а иногда они могут и отвечать тебе — я верю, что они живут в отдельном платоновском мире. Сейчас меня волнует идея орнамента: много наших проектов связаны с декоративностью. Сегодня слова «орнамент», «декор», «плоское» принято употреблять в негативном ключе, но мне нравится искать какую-то оппозицию, контраст — в этом свежий воздух. Интернет изменил архитектуру: теперь мы видим ровный поток хороших домов, которые друг от друга совершенно не отличаются. Раньше такую архитектуру нужно было искать, и это было, кстати, не так-то просто, а сейчас душа просит чего-то нового».

«Я вообще не делю людей на женщин и мужчин, но любой разговор выходит на разницу в работе мужчин и женщин архитекторов. Есть одна вещь, которую я действительно замечала: мне кажется, что девушка-архитектор лучше умеет довести проект до деталей, его обустроить. Мужчины мыслят глобальнее, а женщины лучше справляются с интерьерами. Но все равно было бы неправильно делать выводы. Интересно было бы поставить такой эксперимент: выложить несколько женских и мужских работ и предложить неэкспертам угадать. Думаю, ни у кого не получится».

«Все наши самые интересные идеи были сделаны для конкурсов. Важно иметь замкнутый процесс, который как раз представляют конкурсы: у них есть дата начала, дата конца, и в этот срок ты должен закончить какую-то идею, оформить ее и подать. В обратном случае идеи размазываются с течением времени, а сжатость помогает оформить мысли в продукт. Мы очень любим наш концепт завода «Кристалл»: он помог нам понять себя и сформироваться как команде».

«Поиск локального и новой идентичности — пусть даже национальной — это способ сделать что-то новое, что-то другое, что-то интересное. Мы часто обсуждаем русскость нашей архитектуры. Несколько лет назад, еще когда я работала в «Меганоме», мы пытались построить в Подмосковье дом в японском духе. Какой-то белый, со множеством деталей, но все шло против — как будто сама земля этому сопротивлялась. Мы нашли удивительных конструкторов, но когда речь зашла о резиновых прокладках на стеклопакетах, оказалось, что сделать белое на белом просто невозможно. И в этот момент я поняла, что какие-то чужие идеи просто не работают. Может быть, место просто не принимает».

Татунашвили: «Это первый наш реализованный проект. В Олимпийском парке у каждой компании-спонсора был свой павильон, нам досталась маленькая площадка — всего 750 метров, а под павильон отдавали 200 из них. Мы решили визуально увеличить пространство и достроили конструкцию до краев участка. Компания Microsoft занимается технологиями, но бюджет не позволил сделать какой-то занимательный интерактив. Причем напротив был проект «Мегафона», в котором была применена самая современная технология: лица посетителей появлялись прямо на фасаде. А у нас из средств были только доска и краска. В итоге мы сделали интерактивность в духе детских открыток: покрасили рейки с двух сторон в разные цвета, так что, гуляя, можно было увидеть разный рисунок фасада».

Лера Чубара, в студии занимается исследованиями и пиаром: «Я работала в «Редакции» и выступала со стороны заказчика. У нас была внятная идея с клубом для журналистов, которые будут здесь собираться, пить, получать почту и брать интервью. То есть с функциональной точки зрения был список четких требований. А идея Nowadays вытекала из невероятной экономии. Пришлось использовать самые простые материалы — как эти вращающиеся картонные тубусы по пути в туалет».

Масталерж: «Мы решили залить пространство разноцветным светом. Все поверхности покрасили в серый и стали играть на разнице фактур. Старались использовать странные предметы, которые обычно не используются как декор: в решетки вставить каменный лом, добавить старые жестяные плафоны и банки, тубусы. В последний момент даже покрасили пианино, так что на открытии к нему кто-то прилип».

Татунашвили: «Хотелось создать ощущения пространства, высеченного в скале. Это сбивает ощущение: будто находишься в космосе, коконе или пещере и не чувствуешь давящего подвала».

Татунашвили: «Это очень ценная идея для нас — такой глобальный концепт, который распространяется и на архитектуру, и на интерьер. Любое высотное здание — в некотором смысле монотонный копипаст: одни этажи обычно повторяют другие. Способы нарезки окон очень ограничены. Вместо этого мы решили чередовать разные типы их размещения и обыграть их как орнамент. Так получилось как будто бы рукотворное здание, которое мы в шутку называем «вязаный носок».

С интерьером Lavkalavka было то же самое. Интерьер всегда строится так, что у него есть горизонтали — одни и те же уровни столов, спинок, светильников. Они расчерчивают пространство, и мы подумали, что на каждую из горизонталей хорошо бы наложить слой элементов. Тогда этот орнамент объединится в ковер.

Тот же принцип мы применяли в конкурсе на благоустройство «Пятницких кварталов»: сочетали недорогие стандартные материалы так, чтобы создавалось впечатление рукотворности. В результате аскетичность, промышленность технологий смягчается эффектом вязаного или наборного рисунка мощения. Кажется, двор будто застелен ковром с уникальным рисунком».

Татунашвили: «Идея заключалась в том, чтобы изменить угол зрения и показать это пространство так, чтобы можно было его, с одной стороны, полюбить, а с другой — придать ему определенный стимул, чтобы оно развивалось дальше. Мы придумывали театральные и сказочные названия вроде «Аллея галерей», запускали красный шар — чтобы его было видно издали и люди понимали, где находится «Кристалл». Мы искали материалы для реконструкции во внутренних ресурсах завода, хотели переработать мусор, который уже есть. Мы даже продумали с заказчиком технологию, которая позволяла бы перемалывать кирпич с полимером, превращая его опять-таки в ковер».

Чубара: «Все старое оборудование было демонтировано, на земле валялся строительный мусор, и все это можно было сложить в тележки с кадками для цветов, устроить маленький амфитеатр, лавочки. В развитии завода планировалось организовать несколько стадий, и все это выглядело довольно реалистично: на первой — благоустройство руками волонтеров, на второй — заезд модных арендаторов, а на третьей — заселение офисов. Можно сказать, у нас был ивент-план на три года».

Масталерж: «Кристалл» был сделан с испанскими архитекторами Arenas Basabe Palacios arquitectos, с которыми Ната познакомилась на воркшопе в Милане. Мы отвечали за красоту, а они за функциональное программирование и стратегическое развитие территории. Мне кажется, благодаря работе с ними мы стали более сдержанными в отношении дизайна и поняли, что, когда есть выбор между тем, чтобы что-то делать или не делать, иногда лучше не делать — и больше думать, вместо того чтобы строить».

Татунашвили: «Везде был запрос на стиль бруклинского лофта, а заказчик (хозяйки кафе — Алена Ермакова и Анна Бичевская, основательницы объединения Stay Hungry. — Прим. ред.) попросил нас сделать ровно наоборот: не показывать Бруклин в Москве, а, напротив, изобрести Москву или миф о Москве. В первый же день родился паттерн — с мраморным красным и зеленым. В Москве на поверхности мрамора нет — весь он под землей и в метро, получается, по сути, город стоит на мраморных дворцах. Концепцию называли «срез», а внутри себя произносили детские стишки «Из чего только сделаны девочки? Из конфет и пирожных… Из булавок, иголок». Так и тут: Москва сделана из грубого бетона, латуни, кирпича и мрамора. И вот эта идея подземного мрамора воплотилась в образ Москвы, какой мы ее себе представляем и воображаем».

Масталерж: «У «Искры» есть верх и низ: кафе и бар-рюмочная, пространство дневное и ночное. Верх сделали очень светлым, а низ — темным. Кроме того, в подвале сохранилась красивая кирпичная кладка, которую мы решили подчеркнуть и максимально оставить — просто вставили внутрь комнаты такую бетонную скульптуру: пол и стойку».

Татунашвили: «Есть определенная типология советских кинотеатров: в центральный районах строили дворцы, на периферии — типовые кинотеатры, у которых были фасады для коммуникаций, для афиш. Нам и достался такой: «Восход» в депрессивном районе на Рязанском проспекте. Мы хотели найти в здании собственное качество. На эту мысль нас натолкнул фильм «Майкл» Норы Эфрон: помните, ангел носится по трассам, ищет достопримечательности — и что же он находит? Самую большую в мире антипригарную сковородку, самый большой в мире моток бечевки. Мы подумали, что было бы здорово налепить на это здание достопримечательности района. Собирали целый каталог таких вещей — с краткой историей неонового знака, коммуникативными фасадами, видео про то, как паблик-арт укатился случайно по улице. Как и на заводе «Кристалл», мы пытались найти в территории самоценность, расчищая то, что там уже есть».

Масталерж: «Аудиовизуальное искусство всегда выставляется в черных комнатах, чтобы зритель полностью погрузился в визуальные инсталляции. Но в случае конкретного здания получалось бы, что ты только и делаешь, что переходишь из одного темного пространства в другое, как слепой котенок. Мы решили сконструировать для посетителя такой опыт, когда он из светлого пространства попадает внутрь инсталляции, а затем выходит снова в свет — и снова оказывается в другой инсталляции».

Татунашвили: «Для нас было очень важно выставить и само пространство, чтобы не получилось так, будто внутри дома есть только одна темная комната: тогда бы само здание потерялось. А сейчас у нас в залы вставлены небольшие кубики с инсталляциями, в которые можно легко войти и выйти».

Копеина: «У заказчика уже была одна небольшая клиника — была задача спроектировать рядом еще одно здание. Мы придумали пятнадцать вариантов, и заказчик выбрал самый интересный — одновременно самый дорогой и нестандартный».

Татунашвили: «Фасад здания будет разным, если посмотреть на него с разных углов: в нем есть глухая сторона больницы и прозрачная половина общественного пространства. Можно сказать, дом ничего не прячет внутри себя: все, что в нем происходит, проявляется очень активно — можно увидеть даже, как люди поднимаются по лестнице. Но самая важная часть истории про коридор: больницы устроены так, как будто главное в них — это вот этот коридор».

Копеина: «Одна из типичных проблем клиники — там люди фактически все время проводят в коридорах, где приходится долго ждать. Чтобы сделать это пространство более комфортным, мы решили сделать кабинеты в два этажа. Смысл в том, что теперь не нужно на каждом этаже делать коридор, где люди ждут своей очереди, а только на втором, четвертом и шестом этажах. Люди в результате сидят в большом двусветном пространстве, а когда их вызывают, поднимаются либо на свой этаж, либо на второй».