Мне не казалось, что проект #тихийпикет придумала я, — было ощущение, что идея висит в воздухе, и я удивилась, обнаружив, что подобных акций в России не было. Каждый день я спускаюсь в метро с плакатом в поддержку, например, какой-то угнетенной группы населения, и когда попутчики начинают реагировать, вступаю с ними в дискуссии по этому поводу. На акцию меня вдохновил целый ряд обстоятельств: во-первых, заключение Ильдара Дадина (первый осужденный по статье «Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования». — Прим. ред.), во-вторых, моя работа в сфере культуры, в-третьих, сотрудничество с группой художников «Не мир». В марте мы проводили антивоенную выставку, за которую понесли наказание (в размере кто 10, кто 20 тысяч рублей). Пронос картин по улице, в результате которого случился суд, вызвал у меня ощущение абсурда, которое вылилось в формат тихого пикета.
Акцию #тихийпикет я начала 28 марта; первый плакат я сделала как раз про заключение Ильдара Дадина. Когда я ехала с этим плакатом, заметила, что многие пассажиры начинали гуглить это имя, некоторые спрашивали, кто это и что произошло, а я рассказывала.
Дольше двух дней с одним плакатом я не езжу. Иногда случаются реинкарнации плакатов: они валяются у меня по всей квартире и по всему рабочему столу, и когда у меня нет времени рисовать новый, я беру первый попавшийся и еду с ним.
Плакаты акции #тихийпикет
Помимо сотрудничества с библиотеками, я еще работаю учительницей — занимаюсь репетиторством уже пять лет, преподаю русский и литературу детям. Опыт показывает, что перевоспитать никого невозможно, но снабдить человека информацией (а он сам потом решит, как ею воспользоваться) — это важно. Я имею в виду не только себя, но и любого абстрактного человека: если у него есть некие знания, очень естественно ими делиться. Так что #тихийпикет — это просветительский проект.
Почему я выбираю именно такой способ передачи информации? Потому что мои плакаты у всех на виду. К протестному движению у нас весьма сомнительное отношение, а формат пикета помещает меня и мое тело в область определенной провокации. При этом это бережная провокация. Я стараюсь взаимодействовать с людьми бережно и делать так, чтобы диалог был возможен с любым человеком — даже если это будет Энтео.
Самым трудным в сочинении для меня был плакат про гомосексуальность — потому что говорить об этом сейчас опасно. Я долго изучала стереотипы вокруг этой темы, чтобы найти такую формулировку, которая никого бы не обидела, была бы информативной и оставила бы какое-то место для разговора. Это как с поэзией: некоторые тексты рождаются мгновенно, другие — дорабатываются в течение нескольких лет.
Людям не хватает разговора на эти темы. Я это чувствую по количеству обращающихся ко мне — их много. В начале диалога чувствуется недоверие, но потом, когда человек понимает, что ему ничто не угрожает (его никто не пытается агитировать или чего-то требовать), а я являюсь просто носителем факта, о котором могу спокойно рассказать, он расслабляется и вступает со мной в продолжительный разговор. Случай агрессии по отношению ко мне был один за полтора месяца: мужчина, сидящий напротив, стал мне угрожать, когда я ехала с плакатом про гомосексуальность. Плакат был двусторонний: на одной стороне была информация о том, что гомосексуальность не является заболеванием, а на другой была моя дневниковая заметка о том, что я когда-то тоже ненавидела и боялась гомосексуалов, но, пообщавшись с ними, поняла, что была неправа. И там же была приписка, в которой я просила людей снизить градус ненависти. Мужчина начал кричать на меня, что я больная: он совершил перенос — решил, что человек, который высказывается о гомосексуальности, сам является гомосексуалом. Я вступила с ним в беседу и попыталась объяснить, что защищаю права любой угнетенной группы и не считаю его подход, основанный на ненависти и ругани, хоть сколько-нибудь конструктивным. Но он сказал, что он меня сейчас ударит, чтобы я выметалась из вагона. Потом стал привлекать других людей: мол, смотрите, что она пишет! Пассажиры начали отсаживаться, и никто не вступил в наш разговор третьим. Я написала ему плакат про ненависть прямо там, в вагоне, и он очень удивился. Когда эта история всплыла в медиа, в комментариях нашелся человек, который все это наблюдал. Он извинился передо мной за то, что не вступился.
Когда я захожу утром в вагон, многие пассажиры спят (иногда я и сама сплю с плакатом), а потом в какой-то момент просыпаются. Некоторые первым делом после пробуждения видят мой плакат. Я вижу, как их лица меняются: из спокойно-отрешенных превращаются в сосредоточенные.
Мой идеальный зритель — тот, кто сам создает плакат. Я мечтаю, что наша акция достигнет такого отклика в зрителях, что им самим захочется высказаться. Уже было такое, что люди участвовали в проекте: когда я ездила с плакатом про домашнее насилие, пассажиры оставляли под ним свои подписи и так становились его соавторами.
Сейчас о моей акции многие говорят. Я не ожидала такого отклика: он меня пугает, смешит и радует. Две девушки присоединились к моей акции, еще когда о ней мало кто знал, — это Саша Алексеева и Валерия Лебедева. Иногда мы ездим со своими плакатами все вместе. Когда нас трое, между плакатами создается напряжение. В последнюю неделю присоединилось еще человек пять — пока все девушки. Больше всего меня удивляет, как чутко все, кто присоединился к акции, уловили ее интонацию.
Мое участие в проекте закончится 28 марта следующего года. Отклик на все происходящее очень сильно выделяет мою фигуру как автора этой акции. А на самом деле каждый из тех, кто присоединился к проекту, самостоятелен. Со временем я хочу упразднить фигуру автора, чтобы никто и не заметил, что я закончила акцию. Я перестану ездить с плакатами, но проект будет продолжаться.
В нынешней ситуации понятие «искусство» и «протест» неразделимы. Я не отделяю поэтическое от политического, потому что политическое имманентно встроено во все происходящее. Для меня политика — это различные механизмы, которые существуют внутри общества, и то, как мы с ними взаимодействуем, а не то, что показывают по телевизору. Когда я занимаюсь искусством, я автоматически ощущаю это как протест против какой-то инерции. Сейчас уровень инерции очень высок, потому что отсутствует рефлексия, критический взгляд на происходящее — не персонально у каждого человека, а просто в воздухе, — так что любая деятельность в такой ситуации становится протестной за счет того, что она заставляет рефлексировать и выбираться из этого инертного состояния.