Иногда приходишь в супермаркет и думаешь: «Ну зачем кому‑то может понадобиться такая маленькая бутылка игристого?» И не понимаешь, пока не соберешься провести Новый год в общественном месте. По дороге к метро захожу в супермаркет, покупаю мини-бутылку шампанского за 130 рублей, чтобы перелить в термос — получается прямо до краев. В качестве закуски — пара бананов и апельсинов.
Внутри вагона на МЦК стерильно как в морге и пусто как в скорлупе без ореха. В глаза бьет белый электрический свет. Где‑то вдалеке, через добрые десять метров, сидит пара-тройка людей. Парень смотрит видео на смартфоне, пара мужиков спят, девушка, периодически хихикая, читает толстенную книжку, положив ноги на еще более объемный багаж.
Поезда МЦК движутся по кругу до утра, это снимает тревожность и суету. Может, остаться здесь на всю ночь?
За окном — праздничная Москва. Но сейчас эта по всем новогодним правилам дорожная романтика меня нисколько не согревает. Оказавшись в поезде, я начинаю жалеть, что вообще пришла сюда.
О чем я думала, когда решилась на то, чтобы провести Новый год вот так? Я ведь ненавижу быть одной в праздники. Все предыдущие годы я наносила упреждающие удары: опрашивала знакомых о планах и пожеланиях, проводила время с теми компаниями, кто казался рождественски перспективен, и составляла список вечеринок на крайний случай. Предновогодняя суета похожа на игру, где важно занять свое место раньше других, иначе рискуешь остаться без планов и в одиночестве. В этот год я проиграла. Неужели в 12-миллионном городе можно остаться одной?
***
— Красавица, куда едете?
— Никуда.
— Ух ты! И мне туда же.
Андрею чуть больше тридцати, он завернут в хорошую черную дубленку, и это сильно контрастирует с его лысеющей головой. Мы на «Кутузовской». Сделав полный круг по МЦК, я решила пересесть на метро и оказалась на голубой, самой неприятной ветке. Андрей ехал в «Деловой центр», но ошибся поездом. Вспоминаю, что на нужной мужчине станции есть метро-буфет, и от нечего делать предлагаю поехать вместе.
— А вам зачем в «Деловой центр»?
— Я хотел… Да ничего не хотел, забудьте. Давайте я угощу вас в этом буфете? Я в Москве пару месяцев, нигде не был.
Мы блуждаем между голубой, синей и коричневой ветками. Ездим туда-сюда, окончательно запутавшись, как здесь курсируют поезда. Сначала доезжаем до «Киевской», потом делаем переход в надежде, что «Деловой центр» находится на соседней ветке, но поезд перевозит нас на «Парк Победы», потом обратно — и снова мы ни с того ни с сего на «Кутузовской». Андрей уверяет меня, что вообще-то он очень сообразительный.
Полгода назад Андрея выпустили из тюрьмы, где он отсидел два с половиной года. Он всю жизнь провел на Дальнем Востоке, ловил рыбу, не зная горя, и время от времени ездил на заработки дальнобойщиком. Однажды вернулся, а жена попросила его уйти из дома. Сейчас Андрей живет в хостеле. Он приехал в Москву в поисках жизни получше.
— А посадили за что? — интересуюсь я, пока мы сидим на «Киевской».
— Ну это не связано… Или связано. В общем, я жил у друзей. Мы влезли в драку. Не суть.
Наконец мы догадываемся, что поезда по этой ветке идут по очереди в два разных направления. Садимся в нужный поезд и наконец доезжаем до цели, но буфет уже закрыт: на часах — 21.20, а тот работал до девяти.
Уже на улице выкуриваем по сигарете: Андрей все-таки поедет в хостел, а я — обратно, под землю. Сейчас он работает разнорабочим на стройке и говорит, что у них принято курить только самые хорошие сигареты — «Москва все-таки». Он улыбается во весь рот своими золотыми зубами.
***
После десяти вечера на кольцевой линии метро как на советских прилавках: одни черные и серые куртки — в большинстве мужские. Я хожу по новеньким вагонам взад и вперед, время от времени приставая к выбившимся из хмурого окружения людям.
Парень сделал грим Санта-Клауса, но больше это похоже на одно красное пятно. Бабушка в сиреневой шубе и цветастом платке ест яблоко. Две женщины навеселе и в новогодних колпачках о чем‑то игриво перешептываются, рука об руку держа друг друга. Говорят, что едут на площадь — их мужья уже заждались, они же «потерялись в баре».
На этом моменте мои худо-бедно безопасные взаимодействия с людьми заканчиваются, а шампанского остается совсем на донышке. Ненадолго закрываю глаза.
На часах — 22.50. В вагоне уже многолюднее: больше влюбленных пар и дети в разноцветных комбинезонах. Напротив меня — парень с гримом Джокера и в пуховике. В его руках небольшая переносная колонка, он включает на весь вагон Скриптонита. Окружающие с укором оборачиваются на него, а я в свою очередь хохочу.
— Можно тебя сфотографировать?
— Что?
Мы знакомимся, правда, имя тут же вылетает у меня из головы. Экономя слова, парень показывает, что в сумке у него наряд Деда Мороза. Сегодня он курсировал по метро и центру, попрошайничал у прохожих: несмотря на потекший грим, на бездомного он не похож.
— Зачем ты это делаешь?
— Мне нечего делать. Друзья пьют, родители весь праздник работают. Я не пью и не курю. Просто коротаю время.
В разговоре он бодр и весел, даже до противного дерзок. И упорно уговаривает меня пойти гулять.
— Мы семьей никогда не празднуем Новый год. Для меня это просто выходной. Их мало, поэтому хочется побездельничать, — отвечает он.
На мой последний отказ искать приключения вместе говорит: «Куда русского ни сунь, он везде ноет».
***
Мужчина в черной водолазке и черной шапке, с бородой и серебряной цепочкой с крестиком пьяным голосом кричит двум парням в «Адидасе» что‑то невнятное. Он выглядит эффектно: на пальцах — кольца, на руке — браслет, на кисти — татуировка с розами. Замечает, что я на него пялюсь, оборачивается и подходит.
— Ну хотя бы ты не стерва?
— Почему я должна быть стервой?
— Потому что предыдущая была стервой.
— Вы верующий? — спрашиваю, смотря на массивный крестик. Мужчина, которого, как оказывается, зовут Александр, убирает крест под водолазку и отвечает нет. После этого в нем будто бы что‑то щелкает: он начинает хлопать себя по карманам, заглядывает в сумки, оглядывается. Не может найти свой портсигар. Пока ищет, обнаруживает бутылку коньяка в портфеле. Тут в нем снова что‑то щелкает, и он говорит: если я выпью с ним в Новый год, то он расскажет мне тайну, после которой я не захочу иметь с ним ничего общего.
— А что за тайна?
— Я профессиональный вор.
Я смеюсь, и Александр оскорбляется.
— Да я прямо сейчас стащу при тебе айфон! — со злостью говорит он.
— Не нужно! — отвечаю я. — Просто странно, что у вора украли портсигар.
Мы выходим из вагона и садимся на лестницу в одном из переходов. Пусто так, что голоса отдают эхом. Пью коньяк, пока Александр проверяет другие вещи: кажется, он где‑то потерял свои четки. В его сумке — зубная щетка, мыло, носки, куртка, пара книжек и еще какие‑то мелочи. Он рассказывает, что живет на улице, преимущественно на вокзалах, а зарабатывает тем, что уже лет десять ворует вещи из ЦУМа, продавая за цену в два раза меньше.
— На мне все краденое, понимаешь? Шапка, водолазка, брюки, кольца, кроссовки, очки — да все! — пытается убедить он. Как ни странно, но теряет он вещи с такой же скоростью, как находит: ему все равно, что через несколько десятков минут будет Новый год. Сейчас его волнует всего две вещи: потерянные четки и девушка.
— Я отдал этой стерве Вике свою вторую сумку на хранение. Там были платья на пятьдесят тысяч рублей. А она украла их! У меня!
Речь моего спутника становится все больше невнятной, хотя он держится уверенно и в чем‑то даже грациозно.
— Черт, ну где же я про свои четки! — воет Александр и падает мне на плечо. Мимо проходит работник метро в синей форме.
— Эй! Я у вас сейчас отниму коньяк.
— Не надо!
— Тогда поторопитесь. Уже без десяти двенадцать. Вы ведь не хотите остаться здесь?
Я прошу Сашу встать — мы должны сесть в какой‑нибудь вагон, я хочу встретить Новый год в пути. Он начинает раздражать меня своей незаинтересованностью, но пара-тройка человек, что в поезде, выглядят еще спокойнее, будто бы у них обеденный перерыв.
Теперь мне немного стыдно за то, что я так корила себя в последние дни — наверное, у меня не все так плохо в жизни. А еще, оказывается, в метро тоже бьют куранты: так отчетливо и ясно, что слышно даже во время движения. Этот звук мелодично накладывается на стук рельсов.
***
В двадцать минут первого вагоны забиваются до краев. Разноцветных шуб и дизайнерских пуховиков становится на порядок больше, чем унылых черных курток. Все разъезжаются по гостям или праздновать, я же отправляюсь домой.
Назойливые таксисты и постновогодние поцелуи встречают меня наверху. Туристов видно за версту — женщина возле меня виновато улыбается за то, что открыла шампанское и пролила больше половины жидкости на плитку.
— Вы простите меня! — на полном серьезе говорит она.
— Сами себя простите, — отвечаю я. На плакате метрополитена читаю: «В Москве столько всего интересного, что дух захватывает». Никогда так сладко не пахнет морозный воздух, как сейчас — после шести часов под землей.
