10 архитектурных символов лужковской эпохи

Пожалуй, самое яркое отражение лужковского стиля, выполненное по проекту архитектора Сергея Ткаченко. Изначально в форме яйца планировалось построить роддом, но скоро от этой идеи отказались.

Прототипом московского Дома-яйца служит яйцо Фаберже. Историк архитектуры Григорий Ревзин отмечает: «Это такая архитектура, что ее сначала невольно начинаешь сравнивать с прототипом. Думаешь, что настоящие яйца Фаберже — они как‑то потоньше. Есть в них, образно выражаясь, какая‑то ювелирность. А здесь как‑то все это грубовато получилось». Яйцо имеет металлический каркас, заполненный кирпичом и утеплителем и облицованный керамикой красного цвета, а крыша здания покрыта медью. Инженерными системами дом связан с соседним 8-этажным зданием. Общая жилая площадь — всего 342 квадратных метра.

Дом-яйцо на улице Машкова сразу же после своего появления в 2002 году стал не только достопримечательностью, которую показывают туристам, но и символом всей лужковской архитектуры Москвы начала строительного бума нулевых. Это здание — второй необычный частный дом в Москве после знаменитого дома-мастерской архитектора Константина Мельникова в Кривоарбатском переулке. Как выяснилось, Дом-яйцо оказался довольно бесполезным сооружением с неудобной планировкой, из‑за которого он уже более 5 лет продается и не может найти покупателя.

Однако в Москве и в мире ничего подобного не появлялось раньше. Надо сказать, что сам дом, как и соседний жилой комплекс, выстроен очень качественно (что, кстати, определяло лужковскую архитектуру в самом начале).

Торговый центр на Лубянской площади, построенный в конце 2000-х по проекту Алексея Воронцова — заместителя главного архитектора Москвы и, по утверждению Ильи Варламова, друга Юрия Лужкова. Внешний вид «Наутилуса» не раз подвергался критике со стороны профессионального сообщества: торговый центр обвиняли в уродливости и инородности, а Григорий Ревзин писал: «Все, что в доме должно быть прямым, сделано косо, все, что ровным — выпирает, что непрерывным — разорвано». В 2014 году несколько приглашенных «Газетой.ru» архитекторов назвали «Наутилус» главным претендентом на статус самого неудачного с точки зрения архитектуры здания России. Сейчас он продолжает работать как торговый центр.

«Наутилус» — реально великая вещь. Единственное здание, где хай-тек смешался с модерном. У него интересная форма, неплохая мозаика — создается впечатление, что архитекторы искренне попытались совместить эти два стиля. Как бы ни старались, вышло плохо — я бы сравнил здание с утконосом. Он существует, но в природе встречается очень редко. Что хочу отметить: раньше здесь стояла часовня святителя Пантелеймона. И ровно на то место, куда выходила полукруглая апсида часовни, сейчас выходит окружность «Наутилуса». Так что торговый центр, возможно, уродлив внешне, но с точки зрения внутреннего осмысления — выдающееся творение.

Скульптура Зураба Церетели — один из самых высоких памятников в России, но примечателен он даже не поэтому. В 1996 году в преддверии установки он вызвал практически единодушное отторжение в кругах общественности и архитекторов. Согласно опросу, проведенному ВЦИОМ, Петр Первый не понравился половине москвичей. Примечательно, что памятник вошел в список самых уродливых строений мира, заняв в нем десятое место.

Прекрасно помню, как сооружался этот памятник. Фигуру ставили на постамент утром 20 октября 1996 года. Это был символический день празднования 300-летия российского флота, к этой дате его должны были открыть, но не успели и еще пару месяцев доделывали.

Для меня это было ужасное зрелище. Помню акции, которые устраивались против установки памятника. Даже сохранилась наклейка журнала «Столица» — «Вас здесь не стояло!» с перечеркнутым памятником. Было понятно, что скульптура исказит центр города и акваторию реки. К тому моменту гигантизм творчества Церетели достиг максимума.

Храмов Христа Спасителя было два — довоенный и послевоенный. Первая его версия была разрушена в 1931 году в результате сталинской реконструкции Москвы. Новым строительством занялись только в 1990-х, совет по восстановлению храма возглавили патриарх Алексий II и Юрий Лужков. Появление нового храма сопровождалось протестами и обвинениями городских властей в коррупции, из‑за чего от работ отошел один из архитекторов — Алексей Денисов, а на его место поставили Зураба Церетели. Церетели изменил первоначальный проект: при нем на белокаменных стенах появились мраморные композиции и бронзовые горельефы, которые были раскритикованы как несоответствующие оригиналу.

Сейчас сложно судить, нужно ли было оставлять бассейн или восстанавливать разрушенное в декабре 1931 года здание храма. Ошибка, которую совершил тогда Моспроект, — попытка «осовременить» инфраструктуру сооружения, подняв его на совершенно новый стилобатОбщий цокольный этаж, объединяющий несколько зданий., в который встроили зал церковных соборов. Этим стилобатом храм «отрезали» от городской среды. На рубеже XIX века и до 1930 года там был благоустроенный сквер на уровне Волхонки, потом — безжизненное транзитное пространство, и уже нынешние власти пытаются как‑то интегрировать это тяжеловесное сооружение в среду.

Еще одно здание, спроектированное Сергеем Ткаченко и группой архитекторов в 1997–2002-х годах. Первоначально на углу Малой Бронной улицы и Ермолаевского переулка Ткаченко хотел возвести тот самый Дом-яйцо. После отказа заказчика от строительства здания с такой маленькой площадью архитектор от идеи полностью не отказался и пытался включить символ в оформление: например, сделать конструкцию на крыше или элемент парадного подъезда, но единственное «яичное», что осталось в здании, — желтый цвет.

Здание в итоге было также неоднозначно воспринято архитектурным сообществом — его характеризовали как помпезный китч, а историк искусства Владимир Паперный причислил его к худшим образцам лужковской архитектуры.

Это здание поражает меня сочетанием высоких цен и деревянной конструкции на крыше — некой отсылке к башне Третьего Интернационала: социалистический символ претворился в жизнь и был воссоздан на типичном шуточном ЖК конца 90-х. Ко всему прочему это первый дом в Москве, который имеет свой герб. Смешат меня всегда многочисленные скульптуры наверху, в которых кто‑то ищет (и находит) прораба с мастерком.

Проектировали театр под управлением Александра Калягина четыре архитектора, один из которых — Александр Великанов — после отказался от авторства. Все тот же Ревзин писал: «Здание театра сделано так. Есть большой прямоугольный объем. В него вписана круглая шайба, которая прорывает прямоугольник и двумя дугами выходит на фасад. Сбоку в углу у всего этого образуется узкая башня. В общем, эта композиция выглядит так, будто перед нами студенческая работа на тему авангарда 20-х». Определенный стиль архитектуре здания присвоить сложно, но цилиндрическая башня имеет претензию на конструктивизм.

Это пример некоего униката: архитектурного объекта, цель которого — сделать яркое индивидуальное высказывание, привлечь любыми средствами интерес зрителя. Ему совершенно не обязательно нравиться, главное — подчеркнуть, что новое общество построено на индивидах, где все разные, а не подобные, как того требовал Советский Союз. И эта благородная идея воплотилась в такой эстетически противоречивой форме.

С точки зрения архитектурных приемов это ирония. Сама идея взята из основ постмодернизма, но очень наивно трактована. Такой результат получился потому, что у постсоветских архитекторов было немного опыта в работе по созданию подобных объектов.

Резиденция императрицы Екатерины II, не достроенная в XVIII веке, была закончена в 2000-х. Ревзин писал, что это «настоящая машина времени, отправляющая нас прямиком в екатерининское время. Правда, не историческое, а такое, каким оно было в представлении лужковских архитекторов». Критики проекта отмечали, что новое царицынское строительство велось с нарушениями законодательства в области охраны памятников культуры и с недопустимыми искажениями исторического облика Царицына. Они говорили, что сама идея восстановить Большой дворец ошибочна с позиции сохранения исторической достоверности. Так и оказалось — дворец был воссоздан в том виде, в котором никогда не существовал. В реконструированном дворце даже есть «тронный зал Екатерины II», несмотря на то что она, очевидно, никогда там не жила.

Еще одна ошибка Лужкова — восстановление Царицына. Его стоило законсервировать, а не создавать там никогда не существовавшие интерьеры. Весь царицынский дворец — это один большой пшик, который к исторической правде имеет очень отдаленное отношение.

Очередное лужковское здание, построенное при участии Церетели — его авторству принадлежит скрипичный ключ высотой 9,5 метров. Дом музыки — девятиэтажка с четырьмя залами и музыкальной террасой — в окружении других зданий комплекса «Красные Холмы», куда также входят 34-этажная гостиница и бизнес-центр «Риверсайд Тауэрс». Общий внешний вид комплекса, по словам бывшего министра культуры России Александра Авдеева, разрушил ландшафтную панораму Красной площади: «На заседании Государственной Думы я критиковал архитекторов, которые спланировали, а затем строители построили башню Дома музыки и гостиницу рядом с ним, которая неожиданно оказалась видна с Красной площади и на фоне Василия Блаженного и испортила весь вид. Тоже, кстати, вид, находящийся под охраной ЮНЕСКО. Это безобразие. И мы потеряли эту уникальную панораму Красной площади, если мы смотрим на нее со стороны Исторического музея».

Лужков грезил небоскребами, и вот это здание, видимо, отвечало его представлениям о высотности. Кажется, он думал: все, что бросается в глаза туристу, должно быть массивным, привлекающим, детали должны быть крупными. Этот небоскреб с огромным скрипичным ключом наверху — в нем весь Лужков и есть.

Только в 1993 году Манежная площадь была избавлена от транспортного потока ради строительства торгового центра «Охотный ряд». Реконструкция площади также велась с участием Зураба Церетели. Торговый комплекс открыли на 850-летие Москвы еще недоделанным, некоторое время после официального открытия ушло на достройку. По мнению архитекторов, элементы торгового центра испортили вид Манежной площади.

Попытка создать новый ГУМ, совместив его с современным торговым центром, была весьма интересной идеей и в проекте казалась успешной. В то время идея понравилась мне тем, что каждый уровень отражает разный архитектурный стиль Москвы и слой города. Интересным проектом оказался и Музей археологии.

Но вот наружное оформление было очень спорным. Архитекторы той поры еще мыслили категориями масштаба и вида с высоты птичьего полета, с которой площадь действительно эффектно выглядит. Но само пространство оказалось мертвым, даже несмотря на большое количество туристов в этом месте: неудобные лавочки, мелкая нарезка прямоугольной сетки дорожек, отсутствие деревьев — все это некомфортная среда.

Монорельс начали строить в 1998 году после подписания Лужковым распоряжения о проектировании новых видов скоростного транспорта. Работы стартовали три года спустя, и уже в 2004 году монорельс принял первых пассажиров. В итоге были открыты шесть станций от «Тимирязевской» до улицы Сергея Эйзенштейна. Проект подвергся критике со стороны СМИ и архитекторов — осуждались дизайн конструкции, маленькая скорость по сравнению с метро и сама идея использования эстакадного транспорта.

Монорельс — изобретение Лужкова. Наверное, в детстве он читал много о подвесных системах, магнитных подушках и прочих видах футуристического транспорта, но в то же время создал такую абсолютно не жизнеспособную систему. Среди патентов Лужкова есть не только сам монорельс, но и транспортная система — локомотивы и вагоны. Он тогда патентовал все — от морса и напитка из сыворотки до сложных инженерных систем. Понятно, что монорельс был для мэра игрушкой, но в то же время он очень здорово передал дух времени.

Юрий Лужков, конечно, относился к людям, вышедшим из крепких хозяйственников. Он начинал с депутата Бабушкинского района, работал в химической промышленности… Поэтому трудно сказать, что он был специалистом в области архитектуры. Лужковская архитектура — это, скорее, характеристика временного периода. Не нужно все беды списывать именно на самого Лужкова. Он, как и всякий политик, имел своих фаворитов, и поэтому ему можно поставить в вину засорение города памятниками Зураба Церетели. Для своих он построил несколько домов на Волхонке — и не сказать, что это лучшие здания Москвы. Ко всему прочему он абсолютно пренебрегал российской историей и средовой застройкой. Лужков очень трепетно относился к каким‑то знаковым проектам, а остальным домам просто не уделял внимания. Именно при Лужкове родилась эта печально известная схема — снос здания до фасадной стены и заливка бетоном и стеклом всего, что стоит на этом месте.

Еще ему в вину можно поставить абсолютную невнимательность к советскому конструктивизму. Стоит отметить, что он полностью уничтожил Остоженку, когда здесь стала появляться «золотая миля».

С другой стороны, это было время достаточно веселое, поэтому стиль был очень неглубокий и поверхностный, но подкупающий каким‑то китчем. Вообще, Лужков очень любил имперскость, которая вылилась в карнавал. Особенно он любил башенки, они проявляются буквально во всем — начиная с башни у гостиницы «Красные Холмы» на «Павелецкой», заканчивая Измайловским кремлем.

Но я хочу и похвалить Лужкова — он негативно относился к сталинскому периоду в российской истории, поэтому все памятники, которые были тогда снесены, при Лужкове старались максимально быстро восстановить. Это Казанский собор на Красной площади, Воскресенские ворота, храм Христа Спасителя. При восстановлении некоторых объектов, конечно, как всегда, что‑то забуксовало — из‑за этого очень плохо сделана одна из стен и башен Китай-города: эта арка, через которую все сейчас ходят с Никольской на площадь Революции, — просто его фантазия.

Лужковская архитектура — или, как ее еще называют, постмодернизм — зародилась в начале 1980-х, когда у архитекторов началась «усталость» от индустриального домостроения и массового типового строительства. В 1990-х город начал обновляться, и это потребовало строительства новых объектов инфраструктуры и социального жилья. В тот момент городские власти пытались приукрасить панели домов и дать им архитектурное разнообразие, но самое яркое проявление стиля началось в коммерческом строительстве. Архитекторы, получившие свободу и состоятельных заказчиков, приобрели возможность «выплеснуть» все то, что они так долго удерживали в голове. На мой взгляд, это было сравнимо с голодным человеком, которого после долгого голодания подпустили к столу, и он жадно поедал все. Новые заказчики — только что образовавшаяся когорта предпринимателей — еще не обладали вкусом и понятиями о том, как должен выглядеть современный банк или офис. Хотелось, чтобы было «дорого и богато». Отсюда и появились вся эта чрезмерная роскошь в интерьерах и башенки на зданиях.

У меня неоднозначное отношение к лужковской архитектуре. Ранние постройки были интересными и отличались детально проработанной архитектурой, над которой работали именитые авторы, многие из них еще успели поучиться у классиков советской и дореволюционной школы. Затем пошло упрощение — и увеличился масштаб построек. Позже архитектура стала уже больше декорацией, да и стало ее много. В результате произошли переизбыток и отторжение этого подхода. Есть в ней и положительные примеры, но все же город очень много потерял. Слишком большое количество памятников архитектуры было разрушено.

Факт того, что мы все знаем лужковскую архитектуру как некий стиль и направление, говорит о том, что это было безусловно яркое и оставившее след в наших душах явление. А это уже автоматически выносит ее за рамки хорошего и плохого. Конечно, в конкретных объектах мы его находим, но это уже свершившийся факт: лужковский стиль — явление, вписанное в историю. У него, безусловно, есть ряд отличительных черт, и когда я занималась этой темой, мне было важно, что они работают как зеркало эпохи. По архитектуре того времени можно прочитать словно в летописи все, что происходило с нашим обществом. Это уникальное явление фиксировало моменты нашей истории: распад коммунистического государства и становление новой России.

Одним из важных компонентов стало появление рыночной экономики и коммерциализация разных сфер жизни. Поэтому когда люди начинают критиковать лужковскую архитектуру, отталкиваясь от эстетических моментов, они забывают, что тогда деньги тогда стали пиком в пирамиде ценностей нового гражданина. Так появлялись невероятные вещи, сегодня кажущиеся запредельными, — например, циничный снос «Военторга», гостиницы «Москва» и других прежде всего коммерчески выгодных проектов.

Когда я занималась темой архитектуры Лужкова, то придумала свою классификацию для всех построенных за почти что 20 лет зданий. Выделяется, конечно же, группа авторских объектов. Важно понимать, что в советское время, особенно в послехрущевское время, им была отведена роль где‑то среди конструкторов и инженеров — в то время ведь опирались на более индустриальные и технологичные способы строительства. Это был обезличенный подход. С приходом демократических ценностей на арену вернулись автор и творец в архитектуре. Именно поэтому при Лужкове было построено огромное количество фантастических зданий. Это, можно сказать, высказывания истосковавшихся по вниманию людей.

Есть еще одна вещь, которая, безусловно, ассоциируется с Лужковым, — коммерческая застройка, появившаяся в том числе из‑за декрета о свободной торговле. Рыночная экономика спровоцировала появление индивидуальных предпринимателей, и для них ларьки стали местом основной торговой деятельности. Коммерциализация пространства также проявилась в виде вездесущих торговых центров на свободных площадях, а также в таких незабываемых объектах, как «Атриум» и Черкизовской рынок. Все это коммерческое направление я называю «грибы», потому что оно появлялось во всех пустых местах города. Нельзя спорить с тем, что «грибы» нанесли урон городскому пространству и инфраструктуре, но, с другой стороны, это было важным проявлением первого ростка демократического общества и рыночной экономики.

После ухода Юрия Михайловича в Москве произошли серьезные изменения, которые в том числе были спровоцированы его деятельностью. Во многом благодаря его невнимательности к городской среде сейчас фокус властей переместился на общественные пространства. Мы нагнали мировые тенденции менее чем за 10 лет, и это просто потрясающе быстро.