«Афиша»: Кажется, люди перестают стареть. Если раньше была определенная схема, в которой у всех были социальные роли: сначала ты юн, потом взрослеешь, заводишь семью, остепеняешься и думаешь о юности как о лучшем времени в своей жизни, то сейчас этот сценарий развалился. Понятие возраста и накладываемые им обязательства отменились. Почему это произошло? Почему, грубо говоря, больше не зазорно плясать на техно-вечеринке в 50 лет?
Малыхин: Дело не в возрасте, а в геометрии личности. Я, например, только недавно начал тусоваться. Человек ведь меняется, и каждый возрастной период — это этап, в котором твое отношение к разным вопросам трансформируется. У некоторых процесс идет по ниспадающей, как в традиционной схеме, — когда энергия заканчивается или ее направляют в какое-то неверное русло. Притом самое страшное, когда человек старится, потому что это прописано как алгоритм: ты должен взять ипотеку, завести семью, нести ответственность.
Салахова: У меня не так — я выросла в семье, где все тусили до последнего. Бабушка танцевала на сцене до 82 лет, при этом ее гражданскому мужу было на 40 лет меньше. Папа до сих пор тусит, правда, немного в другом формате, ходит в рестораны с друзьями и до ночи засиживается. Мама такая же была. То есть пример в семье был перед носом: пока я росла, я не видела старых людей, сидящих перед телевизором.
Майклсон: Айдан правильно сказала — есть следование родительским паттернам. Я был поздним ребенком — моему отцу было 45 лет, матери под 40. При этом все детство были какие-то бесконечные танцы дома под патефон. Но вторая причина связана с цивилизационными изменениями — границы раздвинулись. Честно сказать, когда я приехал в Москву в 1995 году и ходил по клубам, мне уже тогда было больше 40 лет, и я был самым старшим. Люди спрашивали меня: «Кто ты? Что ты? Сколько тебе лет? Что ты здесь делаешь?» Замучили. Я по-прежнему встречаю молодых людей, которые говорят: «Хочу быть в 59 лет, как ты». Я им отвечаю, что нужно следить за здоровьем.
«Афиша»: Вы хотите сказать, что все дело в ЗОЖ?
Майклсон: Я же почти не пью. Я вообще выбираю свободу — езжу на машине, и это очень дисциплинирует. Мне нужно ощущать в клубах, что я в любой момент могу уехать. Вот эта модель club hopping — перепрыгивания с места на место — моя тема. И потом, знаете, если подсаживаешься на электронную музыку, алкоголь особо не нужен. Музыка дает мне энергетический заряд. Качество музыки — ключевая вещь. Если она хорошая, ты просто кладешь часы в карман, потому что не хочется думать, что завтра новый день.
«Афиша»: Вот Вадиму скорее рок-н-ролл ближе. Вы что думаете по поводу конца старения?
Ясногородский: Энное количество лет назад я был в Париже на дне рождения Жана Бодрийяра — примерно за два года до того как он умер. Там был концерт какой-то панк-группы — классический, с крашеными девками, визгом. Мы говорили о Бодрийяре — вот он такой степенный старец, а угорает, как подросток. В общем, пришли к выводу, что мы сейчас просто очень мало работаем физически, и организм не изнашивается. Если бы я был рабочим, то, наверное, уже бы остепенился. Но я физически здоров и поэтому свободен. У меня нет травм, мозолей, нет рабочей усталости в четвертом поколении. Плюс еще богемные родители, так что я, естественно, привык к тому, что можно ложиться поздно, можно встречаться поздно или вообще не спать.
Майклсон: Общество изменилось. Не знаю, согласился бы со мной Бодрийяр или нет, но мне кажется, есть цивилизационный прогресс. Мы стали по-другому питаться, вести более сбалансированный образ жизни. Сейчас общество максимально урбанистическое — выросло уже несколько поколений людей, которые знают, как жить в городе. Им объяснили, что не стоит жрать на ночь картошку с селедкой, они нормально питаются, следят за своим телом и не то что душевно, а просто физически не стареют.
Салахова: Есть еще, знаете, какое дело: мы все родились в СССР, когда не было ночных клубов. Чтобы пойти потанцевать под Boney M в Гурзуфе на дискотеку в международном лагере «Спутник», мы перелезали через обмазанный соляркой забор. А чтобы попасть в ночной клуб «Солярис» в гостинице «Космос», нужно было притвориться иностранкой, и милиционеры нас арестовывали, принимая за проституток. Сейчас вечеринки стали доступнее, и глупо этим не пользоваться.
«Афиша»: С возрастом в принципе все становится доступнее с финансовой точки зрения.
Ясногородский: Да, кайф в том, что ты можешь не задумываясь идти куда хочешь. Увидел дверь, за которой гремит музыка: можешь войти, взять коктейль, а не понравится, так ты не обязан его допивать. Уходишь — и все.
«Афиша»: То есть не только легче попасть в любое заведение — из него также легче уйти?
Малыхин: А бывает, что не уходится. Но когда чувствуешь, что устал, можно хлопнуть дверью. Я понимаю, что лучше мне уже не будет, и я уже по-своему кайфанул. Когда появляются средства и возможности, не нужно себя насиловать.
Салахова: Вот я в субботу вышла из клуб PPL в 4 утра, а напротив — клуб «Бессонница». Там такая была музыка, ужасно туда хотелось. А я натерла ноги и понимала, что уже надо спать. Мне от этого прямо больно было! Шазамила песни через речку.
Малыхин: Я очень хорошо понимаю, о чем идет речь. Сам я, например, до какого-то момента вообще не любил техно-музыку, и где-то год назад во мне что-то поменялось. Техно настраивает на волну, задает ритм, в котором я потом всю неделю функционирую. Иногда, бывает, плохо себя чувствуешь и понимаешь, что если сходишь на вечеринку, полегчает — эмоции упорядочатся. Для меня это как медитация: я даже как-то не особо смотрю по сторонам, просто танцую, высвобождаю энергию и одновременно ее накапливаю.
«Афиша»: Вы хотите сказать, что именно электронная музыка и клубная культура связаны с феноменом отмены возраста?
Ясногородский: 100%. Хотя я сейчас, наоборот, слушаю какой-то софт-рок и порой блюз, но танцевальная музыка — это дико круто.
«Афиша»: А можете вспомнить момент, когда благодаря вечеринкам изменилась ваша модель взросления?
Ясногородский: У меня это случилось лет эдак в 20 — Кройцберг, Берлин, все дела.
Майклсон: А у меня это был московский клуб Mix в начале нулевых — очень необычное маленькое место, куда приходили диджеи общаться со своим кругом, и они не играли халтуру. Там собирались cream of the cream тогдашней московской тусовки. Я помню, подходит ко мне небритый человек в трениках и, наклонив голову вбок, говорит: «Меня Сергей зовут. А вы здесь почему? А можно я вас в список запишу?» Это Сергей Сергеев был (промоутер клубов Mix и «Солянка». — Прим. ред.). Так я начал туда ходить, общаться с диджеями, все узнавать. Так что, когда Mix в 2007-м закрылся, я уже был капитально отравлен электроникой.
Салахова: Я года до 2004-го просто ходила по клубам — тусовка ради тусовки. А потом стала выбирать места, где играют диджеи, которых я люблю. Понимаете, я тусила во всех клубах мира, куда бы ни приезжала, просто потому что иначе не могла. Но года с 2006-го стала избирательной — хожу только на знакомые имена.
Малыхин: У меня это совсем недавно началось, и я как-то даже не осмыслил, с чего. Просто понял, что всегда хотел танцевать, отдаваться музыке. Раньше никогда себе этого не позволял. Причем несколько лет назад, когда я осознал, что взрослею, воспринял это болезненно.
«Афиша»: А, кстати, что это за практика вообще — танец в клубе? Зачем она вам нужна?
Салахова: Меня это расслабляет, обеспечивает полную отключку от проблем.
Майклсон: Это перезагрузка. Причем она комплексная — эмоциональная, физическая и психологическая. Дедушка Фрейд, описывая сон, говорил, что это определенный механизм высвобождения от стрессов, напряжения. Танцы работают похожим образом. Если я, скажем, вместо восьми часов сна четыре часа танцую и еще четыре сплю, для меня это лучше, чем просто проспать всю ночь. Я уже не говорю, что с тех пор как запретили курить в клубах, танец — еще и фитнес, потому что ты прыгаешь, двигаешься и нормально дышишь.
Ясногородский: Я часто бываю по ту сторону диджейского пульта и вот могу сказать, что после каждой «Love Boat» в «Солянке» на 2 кг мог похудеть. Плюс это безусловная перезагрузка, потому что пока диджеишь, ни о чем не можешь думать. Надо просто забыть о том, что происходит в жизни. Все, что важно, — это люди перед тобой. Если они перестают танцевать, надо срочно что-то делать. В это время не до философии.
«Афиша»: Долгое время в роке, а потом и в электронной культуре господствовала концепция live fast, die young. В какой-то момент она, кажется, трансформировалась в «живи долго и умри пожилым». Как такое вообще возможно?
Ясногородский: Знаете, в выходные прошел главный рок-фестиваль в мире — Glastonbury, на котором выступали The Who. Разумеется, была песня «My Generation», а там главная строчка со словами «…надеюсь, я умру до того, как состарюсь». И они до сих ее поют. Если им можно, то мне тоже.
Майклсон: Я раз в 5–10 лет задумываюсь — может, уже хватит, все-таки солидный человек, профессор. Я своему другу сказал: «Знаешь, я, наверное, все-таки буду останавливаться». А он мне сказал: «Нет, Майклсон. Ты подохнешь на танцполе!» Любовь к вечеринкам не связана ни с юностью, ни с возрастом — это просто механизм регенерации счастья. Ну понятно, что есть всякие «эликсиры счастья», но это совсем другое. В какой-то момент либо ты идешь на деструкцию и без них уже не можешь, либо учишься как-то обходиться.
«Афиша»: Давайте тогда вывернем дискуссию на следующий уровень искренности и поговорим, собственно, об алкоголе и «эликсирах счастья». Насколько вообще нужен допинг?
Салахова: «Эликсиры счастья» никогда не пробовала, удивительно… Я за ночь выпиваю четыре джин-тоника или шесть мохито.
Ясногородский: На шесть часов как минимум хватает.
Салахова: Мне больше не нужно.
Малыхин: А с бокалом еще и неудобно танцевать.
Ясногородский: А у меня начало было слишком химическим — от воспоминаний о наркотиках в 90-х голова кругом. Если сейчас после алкоголя я высыпаюсь, то чувствую себя с утра нормально, а тогда это было ужасно. Но без химии было трудно обойтись, потому что все остальные тоже баловались.
«Афиша»: В определенный момент приходится отрезать какое-то количество источников удовольствия. Речь не только об алкоголе, нужно переключать режим — переставать есть мясо, бросать курить, заниматься спортом. Эти изменения в вашей жизни уже случились?
Салахова: Я только год назад — в 50 лет — начала ходить к тренеру. Похудела на 6 кг, между прочим.
Ясногородский: А я вот еще не начал — только бегаю по утрам, но это ерунда. Есть еще ряд ограничений: когда у тебя запланированы дела на утро — это мощный тормоз. Вот я знаю, что у меня с утра встреча, значит, не могу тусоваться до шести. А до четырех могу.
Малыхин: А я ужасно не люблю похмелье. Любые отходняки едва выношу, и мне жалко следующий день.
Майклсон: Да уж. А как пили в советское время, это страшно вспомнить. Каждый день, причем до страшного состояния. Я вообще не понимаю, как мы выжили. Сейчас есть вечеринки вроде той же «Love Boat», которые в большей степени про общение и выпендреж, там без алкоголя сложновато, действительно. А если это формат «Армы» или воскресного Gipsy, то я вообще не пью, не хочется.
«Афиша»: Но чувствуются ли физиологические изменения? Похмелье стало тяжелее? Или с опытом появились лайфхаки, как его избегать?
Салахова: Сегодня только читала статью у вас, где автор пишет, что причина нашего похмелья в экологии. Я вот думаю, что в Москве просто алкоголь паленый. В Дубае клубы открыты каждый день, я, как правило, там пью много и никаких страданий утром не испытываю.
Ясногородский: Я тоже заметил. Например, если пойти в кафе Blum в течение недели, там все нормально. А когда по выходным там вечеринки клуба Mishka, то уносит от двух рюмок — причем даже сильных игроков.
Салахова: Если говорить про лайфхаки, то главный называется энтеросгель! Пришел из клуба, три ложки съел, плюс две таблетки адвила. И еще хороший абсорбент «Фишант» — его два раза в неделю нужно принимать.
Ясногородский: У меня есть друг, который никогда не приходит ко мне без тюбика энтеросгеля.
Майклсон: У меня проще рецепт — никогда не ложитесь спать пьяными. Я даже когда чувствую, что мне тяжело, пока весь алкоголь не вытанцую, не ухожу из клуба. В крайнем случае, если уже не могу танцевать, просто разговариваю с людьми, главное — не ложиться. Потому что, когда засыпаешь, печень начинает работать по другому, и утро потеряно.
«Афиша»: А мы можем про секс поговорить — это же неизбежная тема, когда речь идет про ночные клубы и алкоголь?
Ясногородский: Конечно, мы же взрослые.
Салахова: После вечеринки?
Малыхин: Во время!
«Афиша»: Его становится меньше или больше? Он интенсивнее или скучнее?
Салахова: С возрастом секса становится больше в принципе.
Ясногородский: Я не знаю, как количественно, но качественно точно лучше. И как раз, мне кажется, клубная тренировка дает драйв. Вообще, если говорить цинично, с возрастом приходит одно осознание: если ты собрался с кем-то трахаться, ты можешь идти и делать это. Потому что ты уже 40 лет кружил, ухаживал, чего-то добивался — теперь-то уже чего тянуть? Больше нет правила «через шесть недель знакомства и после знакомства с родителями», можно и нужно делать то, что хочется.
Майклсон: Танцы в клубах, как, впрочем, и спорт, и йога, и любой фитнес, дают лучшее понимание своего тела. Они позволяют сконцентрироваться, расслабиться, что, конечно, компенсирует какие-то возрастные вещи.
«Афиша»: А они все же есть?
Майклсон: Конечно, мне же 60 лет. Существуют какие-то совершенно объективные физиологические стоперы. Падает зрение, слух. Однако это не соотносится ни с качеством, ни с количеством секса — просто он по-другому происходит. Случайные связи у меня раньше были, но сейчас я уже почти шесть лет в отношениях, поэтому мне сложно об этом рассуждать.
«Афиша»: Как вы воспринимаете молодежь? Понятно, что окружающие вас люди, обычно моложе — разница чувствуется?
Ясногородский: Я всегда дико перся от молодого окружения. Мне ужасно нравится вечеринки «C.L.U.M.B.A.». Я помню, в 80-е годы ходил на вечеринки движения Blitz Kids, когда люди собирались каждый раз, как в последний. Это были практически бальные танцы, но с заклепками, гримом, перьями; и на «C.L.U.M.B.A.» точно так же. Даже не представляю, как они в Москве ездят на такси, — там каждый персонаж сногсшибателен в своей абсолютной свободе.
Майклсон: Ты учишься у детей свободе: они все более-менее на нее ориентированы. Поэтому они иногда напиваются, иногда неуклюже танцуют, странно одеваются или странно общаются, но они все время тебе показывают раздвинутые границы. Я, честно говоря, возраста своего не ощущаю: в клубах мне кажется, что все люди одного со мной возраста. Мне, например, вообще в голову не приходило спросить, сколько лет вам всем.
Малыхин: Да, внутреннее ощущение возраста пропадает.
Салахова: Я думаю, чем старше становишься, тем более гармонично себя чувствуешь. Возраст перестает быть чем-то определяющим. И вообще, когда окончательно взрослеешь, у тебя начинаются каникулы. Когда дети уже подросли особенно; у меня сын вырос, год назад женился — я свою социальную функцию выполнила.
Малыхин: С людьми, которым сейчас 25–30 лет, мы говорим на одном языке, потому что выросли в схожих условиях и информационном, социокультурном контексте. А вот те, кому сейчас 18, совсем другие. Я с ними люблю проводить время; мне нравится, что сейчас появилось первое поколение, которое совершенно на нас не похоже.
Салахова: Мне кажется, они жутко консервативны. У меня в студии работают два ассистента — одному 24 года, а другому, кажется, 20. И они все время удивляются, что я весь день работаю, потом переодеваюсь и ухожу в ночь. Бывает, звоню одному из них в половине двенадцатого, а он уже спит. Притом что сейчас такое многообразие мест, они не ходят никуда.
«Афиша»: Может, это реакция на вашу излишнюю раскованность? Назло бабушке уйду в ИГИЛ?
Салахова: Вот не знаю. А те молодые тусовщики, которых я знаю, тусят либо в пятницу, либо в субботу — то есть всего один раз в неделю. Мы с друзьями, когда открылся клуб We Are Family, ни одной пятницы и субботы не пропустили за полтора года.
«Афиша»: Как говорить о вечеринках и алкоголе со своими детьми? В вашей жизни, предположим, было примерно все — возникает желание их от чего-то предостеречь?
Салахова: Мой сын тоже достаточно консервативен, потому что с 14 или с 15 его лет я снимала ложу ему и его друзьям-подростками напротив моей, и они там тусили. Ему это не очень нравилась, но я думала, что лучше он будет ходить в хорошие места, чем непонятно куда. Наверное, он немного пресытился, не вошел во вкус.
Майклсон: У меня дочь в Канаде, ей 35. В Канаде мы ходили куда-то вместе, но это совершенно другой формат досуга. А вообще, я сейчас, возможно, скажу вещь, которая разрушит весь наш предыдущий диалог. Мне кажется, что есть просто разные типы людей. Есть те, кто проживает несколько жизней. Вот я до 40 лет был семейным, у меня была жена, я растил ребенка, рано ложился спать, а потом все в жизни перевернулось. Я приехал в Россию, работал консультантом, разными проектами занимался, стал профессором. А сейчас прошло двадцать лет, и я вдруг открыл ресторан. Мог ведь и на пенсию уйти, но у меня новая жизнь началась. И такие люди были всегда, просто раньше определенное давление стереотипов не позволяло им реализоваться. На них смотрели как на сумасшедших. Помните Диско Салли из «Студии 54», которая умерла на танцполе.
Салахова: Да, мне сын говорит, что я так же закончу.
Майклсон: Эта бабушка в своей обычной жизни была вынуждена надевать очки, чуть ли не с палочкой ходить, а ночью она становилась клубной дивой. Сейчас эти паттерны стерты цивилизацией. Это поворот, который позволил нам чувствовать себя раскованно, не оправдываться, не прятаться, не придумывать себе две жизни.
Ясногородский: Я помню, когда был пик наших вечеринок «Love Boat», и туда ломился весь город, одноклассники моей дочки тоже ее туда звали. А она им говорила, что не может ходить в «Солянку», потому что там ее родители бывают. Когда была маленькая, она надо мной посмеивалась, пока ей в школе не сказали: «У тебя папа крутой, заткнись». Несколько раз сходила — и ей дико понравилось, сейчас гордится, наоборот.
«Афиша»: Как вы думаете, откуда вообще этот детский консерватизм?
Ясногородский: Условности. Детей беспокоит, что ты не попадаешь в штамп классического папы на большом джипе, потому что у всех остальных именно так, а твой пластинки в кабаках ночью крутит.
«Афиша»: При этом огромное количество людей ваш пример все-таки вдохновляет. Можете дать совет юному поколению, как прожить всю жизнь молодым?
Салахова: Никогда не делайте то, что вы не хотите. Я жалею обо всем времени, потраченном на какие-то неприятные встречи, ненужные сделки, бездарные ужины, на которых хочется застрелиться от скуки. Вообще себя не надо заставлять. Когда я закрыла свою галерею, у меня высвободилась куча энергии. Я теперь могу работать в студии, делать что хочется, и мне наплевать, что про меня говорят.
Майклсон: Я вот осознал, что смысл жизни — в том, чтобы просто понять, кто ты и что ты. Разбираться с этим приходится до конца, но начинать слушать себя нужно как можно раньше. Надо понять, какая тебе нравится музыка, какой лайфстайл, какой секс, какие люди. Вообще, говорят, молодость — это самое счастливое время. Но это фигня…
Салахова: Да, я бы в юные годы не хотела возвращаться. Просто когда люди вспоминают свою молодость, в голове остается только одна радость. А проблем было до черта.
Малыхин: Со всем согласен. Воспитывать детей можно в любом возрасте, ходить на вечеринки — тоже. А можно комбинировать. Но делать все это надо, только если тебе этого хочется. Ты творец своей жизни, своего удовольствия, своих невзгод.
«Афиша» благодарит ресторан Beatrice за помощь в подготовке материала.
Впервые статья была опубликована 2 июля 2015 года.