«На такой работе быстро выгорают»: познакомьтесь с координатором «ОВД-Инфо» Аллой Фроловой

— Сколько вы спали за последние сутки (интервью состоялось утром 31 июля. — Прим. ред.)?

— Три часа.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— С 27 июля, как только началась акция [за честные выборы в Мосгордуму], мы занимаемся помощью задержанным. Всю субботу к нам поступала информация: там не пускают, здесь передачки не берут, тут какой‑то беспредел. Чтобы понять, что происходит конкретно, нужно, чтобы на место приехал адвокат. И пока последний не уедет из ОВД, я не могу позволить себе спать.

Все воскресенье мы занимались распределением адвокатов по судам. Весь понедельник мы занимались судами. Вчера мы искали потерявшихся: есть информация, что человека отвезли в спецприемник, но где он теперь — непонятно. Нам говорят: «Мы не знаем, где он». А мы их находим.

Я благодарна СПЧ, общественному совету при ГУВД Москвы, волонтерам, юристам, адвокатам, которые все эти дни ездили по разным ОВД и помогали нам.

— Вы были готовы к тому, что задержанных повезут в Новую Москву, а оттуда в спецприемники — в Луховицы и Мытищи? Насколько это осложнило вашу работу?

— Моя работа осложняется только одним — непрозрачной полицейской системой. Они действуют не в интересах граждан, а в интересах чьего-то приказа. То, что людей повезут в спецприемники в Подмосковье, стало понятно еще 23 июля, когда арестовали [гражданских активистов] Арчагова, Котова и Гальперина, выслав их в Луховицы, Чехов и Сергиев Посад. К этому мы были готовы.

Причина, по которой это делалось, понятна: рассчитывали, что не все адвокаты доедут, что все занятые люди, что передачки тяжело возить, что долго добираться. Это цепочка издевательств. Нам надо было понять, чем мы можем помочь людям.

— Как устроена ваша работа в штатном режиме и во время крупных событий, когда нужна помощь сотням людей, а то и тысячам?

— Всю цепочку не расскажу. На то есть причины. Вы должны понимать, что у системы — полиции Москвы, мэрии, силовых структур — очень большие ресурсы. У нас ресурса по сравнению с ними нет. Все, что есть, — это сотрудники «ОВД-Инфо» и волонтеры.

В общем, в нашей работе бывают будни, а бывают штабы (так в «ОВД-Инфо» называют свою работу по время крупных протестных акций. — Прим. ред.). У нас есть группа мониторинга, которая работает 24 на 7 [во время штабов] — у каждого человека свой график. Они принимают звонки, обрабатывают информацию от нашего телеграм-бота. Именно туда поступают первые запросы о помощи. Иногда они не касаются политических преследований, тогда мы их перенаправляем.

Например, звонит человек, которого задержали. Его надо успокоить, спросить, чем помочь, и при этом опубликовать новость. Всем этим занимаются ребята из группы мониторинга. Они такие хорошие, такие жертвенные , но на такой работе очень быстро выгорают. Быть на переднем плане — очень тяжело.

Штабы — другое дело. Каждый раз мы прикидываем «масштабы разрушения». Получается это не всегда, потому что власть хитрит: то она хватает десятки пикетчиков, то дает всем пройти. Никто не мог предсказать, что на митинге 1 мая в Петербурге будут задержанные — он же был согласован!

— Сколько у «ОВД-Инфо» постоянных сотрудников и сколько волонтеров?

— Постоянных — 27. Волонтеров — до 100 человек, сейчас больше.

— Кто эти люди? Как они вас находят?

— У нас есть анкета для волонтеров. Ее необходимо заполнить, написать, что умеешь, оставить профиль в соцсетях, указать, сколько готов тратить времени. «ОВД-Инфо» эти анкеты обрабатывает, с подходящими людьми мы связываемся.

— А что вы делаете, чтобы не допустить провокаторов?

— Со всеми кандидатами проводятся собеседования. У провокаторов другие профили в соцсетях.

— Что это за люди, которые готовы тратить свое свободное время? Опишите портрет.

— Это портрет честного и абсолютно искреннего человека. Люди приходят после работы, кто‑то дежурит ночью, часами готовы помогать другим. Несмотря на все происходящее, они могут общаться по телефону с людьми, которые зачастую находятся в шоке. У них нет определенного возраста: им от 18 и до много-много лет.

Тратят времени они действительно много. Человек может сидеть у монитора пять-шесть часов, после этого ему просто необходим перерыв. Но волонтеров не выгнать! Говоришь: «Иди, сами справимся». А он: «Нет, я готов еще [поработать]».

Если человек пришел нам помогать, мы должны дать ему инструменты помощи. Поэтому любому волонтеру будет объяснено, что делать. Он будет не обижен и хоть чем‑то накормлен. Человек не приходит к нам, чтобы убиваться, — он должен получить адреналин и позитив. Притом что наша работа связана только с отрицательными эмоциями.

— На что живет «ОВД-Инфо»? Сколько средств привлекается за счет пожертвований? На что этих денег хватает?

— Мы живем на краудфандинг. На эти деньги мы платим зарплату, организовываем юридическую помощь, привлекаем защитников, юристов и адвокатов. Я вообще сторонник того, что любая работа должна быть оплачиваемой. Речь не идет о высоких гонорарах. Огромная благодарность людям, которые нам помогают. Сегодня мы совершенно спокойно можем защитить задержанных.

— Количество пожертвований во время таких событий, как в субботу, сильно возрастает?

— Во время больших акций — конечно, сборы взлетают. Люди рассчитывают на нашу помощь.

— Почему выборы в Мосгордуму стали катализатором протеста?

— Что является движущей силой любого протеста — непонятно. Каждый человек воспринимает ситуацию по-своему. Но терпение народа не безгранично.

Когда в Украине происходит война, многие никак не реагируют, потому что «это там, далеко». Пожары [в Сибири] — «это там, далеко». Собянин сносит маленький парк — «мой не тронут». Закрывают больницу — «там врачи плохие». Но потом ты хочешь проголосовать за Васю или Петю, а тебе не дают. Говорят, что ни Васи, ни Пети не будет, а будет только мальчик Гриша — за него ты и будешь голосовать. Люди задумываются: «Почему за меня выбор уже сделан?»

— Насколько ваши ожидания по количеству задержанных в прошедшую субботу совпали с реальностью? «ОВД-Инфо» было к нему готово?

— То, что будет много задержанных, я поняла еще утром. Проехалась по улицам Москвы, увидела стянутые силы. Но такие масштабы боялась предположить (по подсчетам «ОВД-Инфо», 27 июля были задержаны 1373 человека; по данным МВД — 1074. — Прим. ред.).

В этот раз было сложно еще и потому, что случилось три больших волны задержаний. Обычно акции проходят так: люди вышли, им дали постоять пять минут, потом звучит фраза «Вы мешаете проходу граждан» — наши дети будут ее знать, — а после людей начинают забирать. Мы понимаем, что есть 20–30 ОВД, куда их сейчас повезут, подключаемся и начинаем работать.

27 июля первых задержанных брали на Тверской и прилегающих к ней улицах, начиная с 12 дня. До утра следующего дня количество сообщений об автозаках и ОВД росло в геометрической прогрессии: сначала было 30 отделов, потом 40, потом еще больше; около 19 часов на Трубной забрали 300 человек, а это еще 15 ОВД. В такой ситуации не успеваешь обрабатывать одно, а уже наваливается другое. Потом была третья волна — задержанных «добирали».

Как бы люди ни были готовы к протестам, при задержании в шоке будет любой. Когда ты в руках полиции, когда ты не знаешь, что будет через час, — это всегда неприятно. К сожалению, нам все еще не хватает человеческих ресурсов, юристов и адвокатов. Я благодарна партнерам — «Апологии протеста», Московской Хельсинкской группе, «Открытой России», «Общественному вердикту», «Руси сидящей» — за их помощь.

— Три волны задержанных — это истерика силовиков или их новый метод?

— Это не истерика, это непонимание действий людей, которые вышли на мирную акцию. Они считают, что люди выходят, скандируют лозунги, выпускают пар и уходят домой. А здесь люди не ушли, потому что они просто хотели погулять. Даже если они что‑то скандировали — какое преступление в лозунге «Допускай»? Власть сама себя спровоцировала, перекрыв им все дороги. За людей решили не только кого они будут выбирать, но и куда им идти.

— Расскажите, как вы пришли в «ОВД-Инфо»? И как стали его руководителем?

— Скажу сразу: я не руководитель, я координатор правовой помощи «ОВД-Инфо». Это одно из направлений. У нас начальников в принципе нет.

Прекрасные молодые люди создали «ОВД-Инфо» в декабре 2011 года (проект был основан журналистом Григорием Охотиным и программистом Даниилом Бейлинсоном. — Прим. ред.). Сейчас у нас есть ответственные за каждый участок работы. Мы все планируем и обсуждаем, у нас, можно сказать, прямая демократия.

Мои политические взгляды всегда были либеральными. В 1991 году я была у Белого дома. Была в 1993 году, когда Ельцин и Попов призвал всех приходить на Тверскую. И мы шли, а нас никто не хватал.

В 2012 году около моего дома на Ленинградском проспекте захотели закрыть детскую поликлинику. Мы начали ее защищать небольшим районом. Так я стала заниматься протестной медициной. Через год мы доказали, что надо построить новую поликлинику. В процессе я познакомилась с врачами других медучреждений.

2 ноября 2014-го мы провели большой митинг: заявили 1000, а на него пришли 6000 человек. Я была организатором. Это были самые большие медицинские протесты за всю историю Москвы. Тогда правительство предложило врачам компенсацию при увольнении. Я пыталась остановить преступную реорганизацию, но не удалось. Врачи получили хоть какие‑то деньги — это их выбор, я его не осуждаю.

Участвуя в акциях, я видела, как задерживают людей. Иногда задерживали и меня. Я стала звонить в «ОВД-Инфо», сообщать информацию из гущи событий. В это же время я была помощником депутата Госдумы от КПРФ. У меня была красивая корочка, где было написано: «Государственная дума». Это помогало мне проходить в ОВД.

В конце 2015 года мы встретились с ребятами из «ОВД-Инфо» и договорились вместе работать. С начала 2016-го я являюсь координатором правовой помощи «ОВД-Инфо» и «Мемориала». С тех пор так и работаем. Видимо, отсюда я и уйду на пенсию.

Первый тяжелый опыт — 26 марта 2017 года, самая большая акция26 марта 2017 года в 97 города России прошли акции протеста против коррупции в высших эшелонах российской власти. Поводом для их проведения стало отсутствие должной реакции властей на фильм-расследование Фонда борьбы с коррупцией «Он вам не Димон», рассказывающий о предполагаемых коррупционных связях председателя правительства РФ Дмитрия Медведева.. Когда пишешь новости — это одно, помогать людям после задержания — это другое. Тогда мы впервые поняли, как это должно быть организовано в будущем.

— На вас было организовано нападение (в марте 2016 года на Аллу Фролову напали неизвестные, брызнув в лицо из перцового баллончика. — Прим. ред.)?

— На эту тему я не хочу говорить.

— Сейчас вам поступают угрозы?

— Угрозы я забываю, закрыв телефон. Это всякие глупости. Пишут: «Никому не поможешь».

— Самая важная для вас победа за три года?

— Меня радует любая вещь. Человек Иван Рыжов сидит в спецприемнике, задыхается — 13 человек рядом курят, а он не курит. Если у нас получается добиться, чтобы его перевели в другую камеру и он начинает дышать — это победа. Когда девочек по делу «Нового величия» отпускают под домашний арест — это победа. Когда я вытаскиваю кого‑то без протокола или оставления на ночь (потому что в наших условиях — это пытка) и кому‑то становится легче — это победа. Когда кому‑то дают маленький срок, когда кто‑то получает поддержку со стороны друзей и родных — я считаю это победой.

Когда мы вчера разными способами, через людей, по телефону, нашли всех, кого развезли по спецприемникам, это было счастье. Мне было хорошо.

— Как устроен ваш рабочий день?

— Я просыпаюсь часов в восемь-девять. Иногда езжу в офис, иногда заранее планирую поездки в суды. Есть встречи с адвокатами, с родственниками, потому что мы занимаемся сопровождением уголовных дел — таких как дело «Нового величия», дело Вячеслава Егорова, «дело 26 марта». Мониторю новости судов и то, что пишут СМИ. А вот «ОВД-Инфо» я редко смотрю, потому что нормальный человек не может это читать каждый день.

Бывают дни, когда меня поднимают в шесть утра. Сегодня были первые обыски по 212-й статье (накануне СК объявил о возбуждении уголовного дела по статье массовых беспорядках в связи с прошедшей в субботу акцией протеста. — Прим. ред.) начались в полпятого.

— Первое, что вы спрашиваете, когда вас будят: «Какая статья?»

— Да. А статья, которую возбудили вчера, опасна тем, что к ней можно подтянуть любого. Нам показывают, что по улицам ходить не надо. Люди боятся.

Я дам небольшой совет на случай, если вы ходили на акцию и вдруг к вам пришли: найдите человека, который сможет позвонить и сообщить об этом нам. Мы не гарантируем, что вас спасем. Но информация защищает, и вместе с адвокатом мы будем отслеживать вашу судьбу.

Я не хочу сломанных судеб, поэтому предлагаю взять в руки небольшие инструменты. Оставить свои контакты у друзей. Фамилия, имя и отчество, год рождения, адрес с домофоном и этажом, телефон друга или родных. Потому что иногда есть шанс только для одного звонка.

— На наших глазах разворачивается битва силовиков и адвокатов. У вас есть шансы ее выиграть?

— Я не юрист и не адвокат. По образованию я инженер-технолог по станкам и инструментам. Мой главный принцип: человек не должен оставаться с системой один на один. Адвокаты, с которыми мы сотрудничаем, работают четко по своим правилам, но поддерживают наши принципы.

Как бороться с системой — не знаю. Конечно, она мешает работать адвокатам. Когда правозащитник входит в ОВД в восемь часов вечера, в отделе сидит 20 человек, которые хотят получить от него помощь. Их нужно успокоить, объяснить, что подписывать, а что нет. И адвокаты не уходят, пока последнего не отпустят или не положат спать. Выходят оттуда через пять часов, еле стоя на ногах, а на следующий день едут в суд, который пытается запустить дела конвейером. Адвокаты видят перед собой испуганного мальчика, или девочку, или дяденьку, или тетеньку и продолжают работать. И не дают устраивать судам «трехминутки».

— Как вы относитесь к искам задержанных в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ)?

— К сожалению, сейчас ЕСПЧ — единственная перспектива, в которой человек может доказать, что он невиновен. Особенно в тех случаях, когда это касается свободы собраний. Я считаю, что нужно показывать всему миру, что у нас происходит.

— Ваш образ идеальной России?

— Я хочу, чтобы у нас были честные выборы, а полиция работала в рамках закона. У нас совершается много тяжких преступлений, и я хочу, чтобы здоровые полицейские гонялись не за мирным протестующим по всему городу, а занимались своей работой. Чтобы следаки не изымали компьютеры для Центра «Э», а искали бандитов. Чтобы чиновники ездили на троллейбусах, а не в составе кортежей. Я хочу, чтобы Россия как государство была для людей, а не для власти.