Российская дизайн-студия Sila Sveta оформила тур Дрейку. Вот как это было

Захарова: Есть несколько продюсеров и режиссеров, с которыми нам хотелось поработать. Среди них был Вилло Перрон, который активно сотрудничает с Дрейком, дружит с Канье Уэстом, работал с Рианной. Решили, что надо с ним законнектиться. Первая наша встреча ничего не дала, а через год (это было в мае 2018 года) я снова позвонила ребятам и спросила: «Ну, как у вас дела, что нового?» Они: «Слушайте: есть проект. Прилетайте в Лос-Анджелес — давайте пообщаемся». С кем придется работать, не сказали.

Я прилетела — мне показывают дизайн сцены, что и где [будет располагаться]. Спрашиваю: «А кто это вообще?» Они: «А, да! Точно, ты же не знаешь. Это Дрейк». Я звоню Саше и кричу в телефон: «Это Дрейк!» Так мы и оказались в проекте.

Ус: Когда мы отправляли сториборд — это когда ты к каждому треку прилагаешь его визуализацию, — то получили от Дрейка самый позитивный в мире отклик на презентацию. Он писал на всех полях: «Awesome», «Cool», «Love that shit». Мы подумали: «Это клиент мечты, вот он!» Но все оказалось намного сложнее.

Захарова: Он все равно остался клиентом мечты. Вообще, Дрейк супермилый — он со всеми обнимался. Периодически приходил в наш контент-рум, смотрел все и комментировал. При этом он не из тех артистов, которые все время на площадке. Есть те, кто постоянно участвует в разработке контента, и из-за этого иногда возникают конфликты с режиссером. Есть артисты, которые нанимают режиссера, чтобы он все делал за них. А Дрейк нанял режиссера — он был главным, но в какие-то моменты артист мог прийти и сказать, что ему не нравится. Так, например, было со сценой: он вышел и сказал: «I donʼt feel it». Пришлось переделывать все заново. В результате первый концерт, который должен был состояться 26 июля в Солт-Лейк-Сити, отменили.

Ус: Да, мне звонит Полина и говорит: «У нас маленькая проблемка — Дрейк решил переделать сцену».

Захарова: А если переделывать сцену, значит, наш контент уже не подходит. Надо понимать, что работа с артистом это не работа с коммерческим клиентом: «Artist — itʼs still art». Он может прийти и сказать: «А я не чувствую это!» И в этот момент ты не можешь спросить: «Чувак, мы же это согласовали, ты чего?!» Он знает свою публику, знает, что работает. Рэп-индустрия — это такой большой гэнг, куча народу вокруг артиста — всякие «homies» и «groupies».

Ус: Как он сам говорит — «young money». Они дорвались до огромных денег, крыша не поехала, но они поняли, что слова «нет» не существует.

Захарова: И нет лимитов. Во-первых, ты можешь получить вообще все, что хочешь. А во–вторых, ты всегда хочешь запредельный уровень. Понятное дело, что они «we started from the bottom — now weʼre here», то есть «мы начали с низов — теперь мы в топе». Мы над этой фразой смеялись все время и по отношению к себе говорили: «We started from the bottom — now weʼre still here» (мы начинали с низов — мы все еще здесь. — Прим. ред.). И шли переделывать.

Ус: В нашем плане было отмечено, что проект по производству оформления заканчивается 26 июля, и мы понимали, что плюс-минус вылетаем за сроки. Но мы поверить не могли, что артист может отменить концерты. В итоге сначала отменился Солт-Лейк-Сити, за ним — Хьюстон.

Захарова: Первый концерт поставили на 10 августа — Канзас.

Ус: И вот в Канзасе команда приезжает на место, и начинается День сурка. Артист экспериментирует: в один день он хочет одно, в другой — диаметрально противоположное. Это была такая русская рулетка, страшный сон дизайнера: ты еще не успел доделать до конца, а тебе говорят «давай новое».

Ус: Как делается графика: 80% времени она выглядит непрезентабельно, а в последние 20% — становится конфеткой. Это как суп готовить: вот лежат заготовки — мясо, зелень, овощи, вода, а рядом стоит плита. Ты на это все смотришь и говоришь: «Ерунда какая! Где же суп?» И Дрейк как раз на этих 80% приходил со своей бандой, или за него приходил продюсер вместе с режиссером и требовали переделать. Мы выбились из графика, все нервничали. Работали круглосуточно: днем ребята трудились в Москве, а ночью эстафету принимала команда в Штатах. Параллельно продюсеры просили дизайнеров на другие коммерческие проекты, а большинство уже было на Дрейке.

В общем, я лечу туда, думаю, что сейчас на белом коне приеду и разберусь с ситуацией. Прихожу к директору тура в худи с надписью «КГБ» на всю спину и говорю: «Что за херня? Мы вам тут уже пять шоу нарисовали. Остановитесь». На что он мне отвечает: «Слушай, ты видишь вот это все? Знаешь, сколько стоит один концерт? Миллионы! Ты знаешь, почему ничего не работает? У нас нет контента. Я сейчас могу подойти к Дрейку, и если ты с ним договоришься, что контент подходит, — пожалуйста, мы начнем. Если у тебя проблемы с этим, вы можете собрать свои вещи и ********* [уехать]. У меня очередь стоит из желающих работать с нами — мы выбрали вас». Такой чисто голливудский сценарий — игра на выбывание. Зато это было честно! Ну и мы пошли работать дальше.

Ермолаева: И в итоге все сошлось, хотя нам даже на генеральной репетиции казалось, что мы видим набор не связанных между собой вещей. Мы, конечно, еще навалили бы графического жира, но Вилло посмотрел и сказал: «Класс, ребят! Шоу есть». Они с Дрейком смотрят на все со стороны массового зрителя. На финальном прогоне, когда доделали свет, звук, треклист, когда в воздухе оказались дроны, — вот тут мы тоже поняли, что все сложилось.

Ус: Был невероятный момент, который останется в наших сердцах. Дрейк и его банда стоят в коридоре обнявшись. Вокруг пахнет травой, все в дыму. Он минут на десять дает речь, благодарит всех, кто принимал участие в работе над шоу. Начал с мамы, а закончил криком: «Itʼs a show time!» Затем весь гэнг пошел на сцену — и мы вместе с ними. До сих пор этот коридор перед глазами! Он стоит перед занавесом, поправляет наушник, нервничает — мы видим, как он потирает ладошки. Видим через тряпочное полотно весь этот стадион. Наконец он выходит, и понеслось. Бум!

Захарова: В рэп-индустрии есть понятие «я хочу — я не хочу», и это круто и классно, но люди немножечко живут вне реальности продакшена, который требует рендеринга всего контента. Им хочется сначала все посмотреть.

Ермолаева: А ты не можешь показать предварительный результат, потому что на деле все будет выглядеть не так. Например, нам нужно было сделать лаву, и мы начали ее строить по-настоящему. Так, чтобы смотрелось максимально реалистично.

Захарова: Такое надо создавать с нуля. Сначала ты представляешь, как лава будет течь. Потом рендеришь и смотришь, в правильном ли направлении она течет. Если понимаешь, что все не так, переделываешь.

Ус: В шоу много фишек и дополнительных спецэффектов. В случае с лавой — сверху сыпется фейерверк. Есть дроны, которые выстраиваются в композиции, — за них, как и за все спецэффекты, отвечали ребята из Tait Towers. Например, в одном моменте Дрейк оказывается внутри пирамидки из беспилотников, а в другом над его головой парит световой крест. А еще там есть Ferrari — это суперхит! Плюс на самом артисте стоят датчики: куда бы Дрейк ни пошел, он всегда подсвечен — и это делает не световик.

Ермолаева: Мы использовали технологию BlackTrax: в реальном времени следили за перемещением артиста по сцене, а контент уже сам реагировал на его движения. Когда Дрейк ходит по льду, он раскалывается на его пути. Это первый случай, когда артист согласился на подобный эксперимент. Вилло знал, что это за технология, и сказал: «Давайте попробуем».

Ус: Я думаю, что у нас большие перспективы в США. Выбор Дрейка — это показатель того, что нам можно доверять. Это, безусловно, повышает наш рейтинг. Конечно, мы хотим сделать шоу для Канье Уэста. Как мы поняли, Дрейк с Канье в легком противостоянии. В одной из песен Дрейк даже зачитал, что «на хрен носить Yeezy 350» (речь идет о совместном треке с French Montana. — Прим. ред.). При этом Канье выложил в своем твиттере фотографию нашего скорпиона и написал, что на фотках все выглядит потрясающе. И для нас это, конечно, вау! Посмотрим, к чему это приведет. Из рэп-артистов мы бы еще хотели поработать с Трэвисом Скоттом.