— Вы сразу знали, еще снимаясь в первом «Убийце», что у истории будет продолжение?
— Нет, до тех пор пока Тейлор Шеридан не написал сценарий, я и понятия не имел о том, что будет «Убийца-2».
— Вы удивились?
— Немного. Если вы снимаетесь в фильмах Marvel или «Звездных войнах», вы знаете, что будут сиквелы или приквелы, но то, что у «Убийцы» будет продолжение, меня приятно удивило — это редкость, так что я старался изо всех сил. Я был удивлен, немного напуган, но в тоже время счастлив.
— А чего же вы испугались?
— «Убийца» был очень хорошим фильмом, а к продолжению не подключились ни режиссер Дени Вильнев, ни оператор Роджер Дикинс, которые работали над первой картиной, так что вот это и было причинами моего страха.
— А каково было работать с Изабелой Монер
— потрясающей 16-летней актрисой?
— Я взял ее под свое крыло, хотя ей не нужно было это. У нас было много совместных сцен, порой надо было помочь ей сфокусироваться. Каждое утро, перед тем как нам наносили грим, мы встречались на 5–10 минут и обсуждали, что мы будем делать, о чем наша история. Она невероятно талантлива. Я это обсуждал с Джошом Бролиным, и мы оба согласились в одном — у нее есть уже то, чего мы добивались в течение 20–30 лет, — умение находить связь между эмоциональным и интеллектуальным. А у нее уже это есть.
Вот, к примеру, режиссер вам говорит: «Плачь», и вы начинаете пускать слезу, а потом он резко меняет свое решение и просит вас рассмеяться. Так вот, у меня обычно уходила неделя работы на то, чтобы переключиться с рева на смех, а у нее есть этот дар. Я думаю, что женщинам легче работать с эмоциями, особенно когда они молоды, они более органичны. Мужчинам это сложнее дается.
— Вы помните, когда научились управляться со своими эмоциями так же?
— Я все еще учусь этому (смеется). Вот практиковал это на «Убийце-2», но получилось у меня или нет, вы не узнаете, так как я там носил темные очки! Знаете, это что-то очень глубокое. Я думаю, что для этого надо просто научиться расслабляться. Когда я ходил в свои 20 лет в актерскую школу, со мной это не случилось. Хочется верить, что это придет со зрелостью, когда ты начинаешь принимать себя таким, какой ты есть, и не ставишь перед собой каких-то невыполнимых ожиданий.
Или когда ты приобретаешь способность выражать свои эмоции — говорить людям «спасибо» и как ты ценишь то, что они для тебя сделали. Это может быть по отношению к родителям или друзьям. Я думаю, так наступает зрелость. Наверное, Изабель мудра не по годам, и это хорошо. У нее есть это качество — способность выражать свои чувства.
— В этом фильме ваш персонаж Алехандро — полная противоположность этому. Что вам понравилось в нем?
— Мне понравилась сама идея того, что это путешествие дает ему возможность реабилитации. Я не хочу сказать, что он невинен. Все, что они делают с самого начала, — это незаконно, неправильно и это может быть злом. Но в тоже время даже я, когда смотрю на него, начинаю болеть за него, хотя он делает неправильные вещи. Но вот что интересно: он похищает маленькую девочку, по сути такого же возраста, как и его дочь, когда она была похищена. Он понимает, что эта девочка пройдет через тот же ужас и испытает тот же страх, что и его собственная дочь, вероятно, испытала во время похищения перед убийством. Это удивительно — он пытается стать одним из тех людей, которых он так ненавидит.
Очень интересные сцены с жестовым языком. Это впервые, когда Алехандро говорит на этом языке с тех пор, как его дочь была убита. И это такое зеркало жизни! Он приходит в дом, раздается звонок, ему говорят убить девочку, но он этого не делает! В этой сцене для меня он реабилитируется — становится понятно, что у него все же есть понимание. Жизнь такая — порой ее приходится интерпретировать как чертов сон.
— Ваш герой словно ангел смерти. Вы о нем так не думали?
— Мне нравится думать о том, что он собой представляет. Я думаю, что Алехандро — человек из плоти и кости. Играть его — все равно что проводить психологическое исследование.
— Каково было работать со Стефано Соллима, режиссером сериала «Гоморра»? Кажется, что с ним «Убийца» стал еще жестче. Вас не смущают такие порции жестокости?
— Это ему решать, в определенном смысле это не мое дело. Я уважаю это в нем. Знаете, вот как я это объясню, — он невероятно римский! Вы только вспомните, что римляне сделали с Колизеем. Конечно, они сделали и много прекрасных вещей, но кто я такой, чтобы им говорить, как и что делать! И потом, помните, что это в первую очередь художественное кино и оно не для детей. Очень римское кино получилось, да! Дени Вильнев больше любит предлагать…
— Ну он же канадец! Они же любят извиняться по поводу и без…
— Да, французский канадец! Но Дени тоже может пуститься в жесткость!
— Вы же только что вернулись с Каннского кинофестиваля, где работали в жюри «Особого взгляда» с русским режиссером Кантемиром Балаговым. Как вам работалось вместе?
— Он очень привлекательный молодой человек, очень круто было поработать с таким молодым режиссером. Мы с ним решили, что каждый останется при своем мнении, — и согласились друг с другом! На самом деле, вы очень вовремя, потому что я как раз взял посмотреть его фильм («Теснота». — Прим. ред.), так что как посмотрю, так скажу, что я об этом думаю!
