— Помните ли вы, как познакомились с Кирой Георгиевной?
— Это было на кинофестивале «Арсенал». Я только закончила сценарный факультет ВГИКа, и мою курсовую работу опубликовали в журнале «Киносценарии» — тогда этот альманах читали все кинематографисты. Его главным редактором был потрясающий сценарист [Евгений] Григорьев, он часто издавал дебютантов, давая им некий старт и шанс в профессии. И Кира прочитала меня и хотела даже поставить мой первый опубликованный сценарий «Принципиальный и жалостливый взгляд Али К.» — кстати, это в чем-то взгляд и Киры Георгиевны тоже, очень принципиальный и жалостливый.
И вот через какое-то время я приезжаю на «Арсенал», была ночь и салют, вдруг ко мне подбежали и сказали, что только что приехала Кира Муратова! Я так и подошла к ней представляться — под взрывы и вспышки петард. После она мне сказала: «Мы совершенно вас другой представляли!» «Мы» — это она и ее муж, художник и соратник Женя Голубенко. Прошло почти тридцать лет с того дня.
— И каким было ваше первое впечатление, какая она, великая Муратова?
— Первое впечатление от нее — то, как она пронзительно смотрела и какая была добрая и веселая одновременно. Кира в меня всегда вселяла какую-то радость — это было необъяснимо — или она меня очень удивляла, даже критикой, настолько она была парадоксальной. Как какая-то совершенная математическая формула, вот такими иногда были ее высказывания.
— Менялась ли с годами ваша дружба?
— Не могу сказать, что это была дружба. С моей стороны — кто я была в начале нашего пути? Двадцатиоднолетняя выпускница сценарного факультета. Для меня Кира была чем-то большим, чем режиссер или друг, — я восприняла ее сразу как Учителя, а это как родственная связь. Когда меня кто-то критиковал или обижал, она всегда меня защищала — а я уж тем более, как если бы кто-то оскорблял мою маму. Вот такое у меня было отношение к Кире.
Потеряв ее сейчас, осознаешь, как любишь этого человека. Я ее очень любила. Она меня открыла, научила многому — почти всему в кино. Она всегда была беспощадно честна со мной. Да и со всеми. И она постоянно изумляла меня своими жизненными и творческими установками и своею дерзостью, которая бывает только у очень юных. Никогда я не чувствовала ее возраста — всегда она размышляла как молодая. И была добра и благородна, как будто все человеческие предательства и несчастья не испортили ее отношения к людям.
— Мешало ли вашему общению то, что она жила в Одессе, а вы в Москве? Насколько вам обеим было комфортно в современной политической ситуации?
— Физическое расстояние держало между нами священную дистанцию. Не политическую. А так, я последние несколько лет обещала, хотела приехать к ней, а вот приехала только на похороны…
Я сколько помню, на одесской киностудии, где она снимала свои фильмы, а я, соответственно, вместе с ней — там всегда было полуобитаемо, без отопления. Мы озвучивали фильмы в звукоцехе в дубленках и куртках. Однажды на мне загорелась песцовая шуба от обогревателя, но все обошлось, а сама студия сгорела через полгода окончательно — дотла.
Так и не дождались мы за эти тридцать лет ее расцвета… Кино становилось все сложнее и сложнее запускать, доставать под проекты деньги, а потом эта политическая ситуация поставила крест на финансировании из России. Кира словно жила в своеобразной южной ссылке — в единственном числе, ни с кем не смешиваясь и храня себя. И в Москву она переезжать отказывалась.
— Вы ведь учились на сценарном во ВГИКе, и только Муратова смогла открыть в вас актерское дарование. Как же ей удалось убедить вас попробовать себя в иной ипостаси?
— Уже когда я училась на сценарном факультете ВГИКа, меня много приглашали сниматься, даже известные режиссеры, а я всегда держалась своих принципов — не быть актрисой — и отказывалась. Но с Кирой Георгиевной как я могла вообще что-то решать? Кира позвала — я сразу согласилась, как солдат, настолько я ее уважала. И для меня вмиг зажглось счастье — быть рядом с ней на площадке и узнать — как это бывает, когда снимают гениальное кино.
— А каким был ваш первый день на съемочной площадке?
— Важнее были первые пробы — когда я вдруг произнесла свои монологи, которые написала сама для себя в фильме «Увлеченья», и сыграла. Мы все вместе подошли к монитору и стали смотреть мои пробы. И вдруг все заулыбались и даже засмеялись, глядя на экран и на меня в роли медсестры Лили. Мне было дико на себя смотреть в экране, но одновременно это было так странно интересно… И тогда я поверила Кире Георгиевне, что я смогу у нее сыграть, — поверила окончательно и бесповоротно и больше никогда не сомневалась.
Она открыла во мне эту дверь — быть у нее актрисой, больше ни у кого я так не могла играть. Только у моей любимой Киры, у которой я могла быть самой собой или той, которую хотела Кира. С ней у меня получалось все. Это нескромно, но это правда. И это ее заслуга и магия.
— Без Киры Георгиевны вы бы не были актрисой, а без чего ее не могло бы быть? Что (или кто), на ваш взгляд, на нее оказали сильное влияние?
— Она всегда говорила про Сергея Герасимова, своего учителя во ВГИКе, с обожанием. Он ее любил взаимно и всегда ей помогал — она была его любимой ученицей на том режиссерском выпуске. Еще она любила Параджанова, с которым дружила, и он был даже в нее по-особому влюблен. Она любила Германа-старшего, очень любила Сокурова — мы вместе на Берлинском фестивале бежали смотреть его фильм прямо со своего показа, так она боялась опоздать! Она любила своего мужа Женю Голубенко — своего соратника и своего художника, своих внуков и всех своих актеров на площадке… Наверно, она могла бы и без них свершиться, настолько она была сильная, но она свершилась вместе со всеми своими такими любовями… Были нелюбви тоже, но любви было больше.
— А было ли что-то в Кире Георгиевне, чего вы не понимали?
— Понимать или не понимать Киру — так никогда не было с ней. Вот если ты любишь человека, ты его таким принимаешь — рано или, раскаиваясь, поздно.
— Довольно часто наряду со знаменитыми актерами она предпочитала снимать непрофессиональных. Как вы думаете, почему?
— Я тоже у нее научилась этому — снимать непрофессиональных актеров — зато личностей, персонажей! Она всегда говорила про ложку дегтя в бочке меда, иначе слишком сладко.
— А насколько она обращала внимание на музыкальное сопровождение в фильме, работала над ним? Какую музыку слушала?
— При мне, на моих глазах Кира полюбила Земфирину музыку — как-то эти две гениальные женщины прониклись друг к другу. Кира пришла к ней на концерт в Одессе — Земфира ее пригласила и спела в строчках своей песни: «Я полюбила вас, Кира Муратова!..» Я недавно увидела этот фрагмент и заплакала.
— Было ли у нее что-то, что она мечтала экранизировать, но не сделала по тем или иным причинам?
— Ей не разрешили снять «Княжну Мэри» по Лермонтову. Собрали какое-то собрание на Одесской киностудии, заклеймили, закрыли картину, уволили из режиссеров, смыли снятые негативы — ей пришлось работать в библиотеке киностудии, чтобы на что-то жить… А потом она все равно сняла много гениальных картин.
— Какой главный жизненный урок она вам преподала? Что в Ренате Литвиновой воспитано Кирой Муратовой?
— Мой главный жизненный урок от Киры — быть поодаль, одной, отдельной. Уметь пойти против всех. Уметь быть раздражающей — уметь смириться с непониманием и все равно продолжать. И она меня научила любить кино. И прощать. И быть женщиной-режиссером — тоже научила она. Она как второй мой университет, который длился почти тридцать лет.
И она меня научила когда-то: «Хотите я открою вам секрет? Монтируется — все! Нет никаких правил!» Вот в этом зазоре, где нет правил, там и укрываются все гении.
— А чем в итоге закончилось противостояние с пограничной службой Украины? В новостях говорили, что вас могут не пустить на прощание.
— Хоть мне говорили, что меня могут не пустить на границе с Украиной, я все равно не могла не поехать к Кире. Из Москвы мы летели через третью страну, чтобы приземлиться в Одессе, — прямых рейсов с Украиной у нас теперь нет. На паспортном контроле у меня взяли отпечатки пальцев и пропустили — это заняло минуты три. А в самой Одессе люди были очень добрые.
Похороны прошли, как завещала Кира, — без речей, приглашенных, прощаний и поминок, она это ненавидела. Она хотела, чтобы ее сожгли и не было могилы. Это были самые светлые похороны в моей жизни. Все было так, как она хотела. Даже в своих похоронах она была самая крутая. Но пока мне до сих пор не осознается, что больше никогда мы не запустим ее камерный и малобюджетный фильм в Одессе.