Энни Грэм (Тони Коллетт) — художница, которая делает миниатюрные диорамы автобиографического характера. Она живет в огромном доме почти в лесу вместе с интеллигентным мужем Стивом (Гэбриел Бирн), сыном лет шестнадцати Питером (Алекс Вольфф), вполне заурядным подростком, и 13-летней дочерью Чарли (Милли Шапиро), девочкой довольно необычной внешности, поведения и привычек: она, например, может отрезать голову у мертвого голубя, чтобы с ней поиграть.
Но в галерее не зря с нетерпением ждут новых работ Энни, драмы в ее жизни хоть отбавляй. Все ее старшие родственники страдали от психических расстройств. Отец в маниакально-депрессивном психозе покончил с собой, перестав есть, старший брат-шизофреник повесился, мать страдала раздвоением личности, а потом — поскольку она как раз прожила долго — и старческим слабоумием. И вот мать умирает, Энни на ее похоронах (отметив странное для эксцентричной отшельницы скопление скорбящих знакомых) к собственному удивлению понимает, что раздавлена, а в доме Грэмов начинают происходить странные и страшные события.
«Реинкарнация» — неточный и по многим причинам неудачный перевод названия, а в оригинале фильм многозначительно называется «Наследственное». Прилагательное, которое чаще всего сегодня всплывает применительно к заболеваниям, и мы действительно вскоре задаемся вопросом: может ли героиня при таких генах оставаться здоровой? Не она ли — выясняется, например, что Энни лунатик, с чем уже был связан в прошлом один жуткий эпизод, — причина новых кошмаров этого семейства? Или, может быть, все происходящее — это плод ее больного воображения (едва ли не первым делом, вернувшись с похорон, она видит призрак матери)? Австралийка Тони Коллетт играет нервное напряжение, переходящее в истерию, а потом в состояние, которому трудно подобрать определение, на своих предельных мощностях, а они немаленькие.
Но возможно, речь идет вообще не о генетических закономерностях, а о чем-то юридическом, как в случае, условно говоря, королевского титула? Так или иначе по чудесному дому Грэмов явно ходит очень нехороший вирус, передающийся неизвестным нам путем, и в замкнутом пространстве от него нет спасения. У героев, как мы с ужасом понимаем, просто нет выбора; делает ли эта безысходность их судьбу более трагической или менее? Этот вопрос в начале фильма задает Питеру учитель литературы, обсуждая с классом трагедию Софокла: не самый оригинальный, прямо скажем, режиссерский ход, но простительное желание подтолкнуть зрителя в нужном направлении. Темы для размышления выписаны на доске буквально-таки под заголовком «Темы».
Вообще же Ари Астер, молодой режиссер, для которого это дебют в полном метре, демонстрирует завидную уверенность и избегает очевидных решений, несмотря на то что территория, на которой он тут работает, исхожена вдоль и поперек. Даже мотив дома с призраками — важный здесь, но не до такой степени, как можно подумать поначалу, — выписан изобретательно: через комнаты-миниатюры, которые мастерит в подвале героиня, через загадочные надписи на стене, через элегантные длинные планы, скрывающие угрозу где-то в тенях по углам.
В конечном счете это нечто среднее между «Ребенком Розмари» и «Что-то не так с Кевином»: оккультный хоррор, который расплетается на метафоры, касающиеся страха, горя, чувства вины. Вины перед самыми близкими людьми — но и страха их же. Семья как бесперебойный источник экзистенциального ужаса. Неудобная, неприятная тема, мигом не выводящая даже, а выбрасывающая зрителя из зоны комфорта, как машину, затормозившую на ночном шоссе перед мертвым животным. Именно поэтому «Реинкарнация» производит такой сильный эффект. Отрезанные головы — полдела. Фильм разглядывает тьму в глазах матери, склонившейся над детской кроваткой, в исключительной привязанности бабушки к внучке, которой даже в голову не приходит спросить, почему у нее такие большие зубы. Баю-баюшки-баю. Цок-цок.
