В бывшей школе, расположенной, судя по всему, в чистом поле, группа молодых танцоров, два десятка человек, проводит что-то вроде сборов перед американским турне: они там и живут, и репетируют. Напоследок они устраивают вечеринку, и кто-то из присутствующих тайком добавляет в чан с сангрией ЛСД.
Делать даже формально обычные фильмы Гаспару Ноэ скучно, и «Экстаз» (один из вариантов перевода «Climax», то есть «Оргазма») начинается с конца, но не как «Необратимость», а как будто киномеханик напутал с пленкой: мы видим как бы заключительный кадр, снятую сверху окровавленную женскую фигуру, которая ползет по снегу, потом идут финальные титры. Потом мы возвращаемся в начало. Начальные титры будут где-то в середине — и среди прочего иронически сообщат, что «это французский фильм и горд быть таковым».
Сперва мы минут пятнадцать смотрим собеседование с танцорами, юношами и девушками разнообразной этнической и сексуальной принадлежности: они отвечают невидимому собеседнику, очевидно хореографу труппы, на вопросы личного характера — про мечты, страхи, отношение к наркотикам, отношение к сексу и так далее. Все это звучит крайне необязательно, но, как выяснится впоследствии, не случайно.
Затем идет отрепетированный групповой танец, невероятно впечатляющий, который переходит в дискотеку уже в вольной форме, — все это снято одним трудоемким планом еще минут на пятнадцать. Герои начинают болтать — главным образом о том, кто бы кому вдул (или уже это сделал; сделано в этом направлении было немало). Среди собравшихся выделяется маленький мальчик, сын то ли администраторши, то ли худрука, женщины чуть постарше. Мы начинаем разбирать героев — вот хореограф (София Бутелла, единственная звезда здесь, алжирская танцовщица, которая сейчас нарасхват в Голливуде), вот пара вечно недовольных лесбиянок, вот самоуверенный козел, вот брат с сестрой в очень (очень-очень, как выяснится) непростых отношениях и так далее. Одна из девушек — видимо, русская; в нужный момент она очень уместно прошепчет матерное «…» [жесть].
Наконец, кислота, растворенная в сангрии, проникает в кровь, и этот подозрительно невинный по меркам Ноэ фильм приобретает более узнаваемые черты (хотя так и останется скорее вегетарианским, опять же, по меркам аргентинца). Долгие проходы со стедикамом по коридорам, освещенным красным, несмолкающее техно (вроде бы дело происходит в 90-е), изображение вверх тормашками, годаровские надписи на весь экран вроде «смерть — это невероятный опыт» или «жизнь — это коллективная невозможность».
Из коллективного тела, освобожденного наркотиком, выливается секс и насилие — а как иначе. Сказать, что это страшно, как бывало у автора, нельзя; скорее, если уж на то пошло, смешно. Но в каком-то узком сегменте на пересечении хоррора, порно и школьного семинара по философии экзистенциализма Ноэ действительно нет равных, и это самая, может быть, совершенная, скромная и, страшно сказать, симпатичная его работа. Фильм пульсирует совершенно сумасшедшей молодой энергией, которую режиссер, уже далеко не мальчик, по-вампирски высасывает из своих, хочется сказать, жертв, но будем считать, актеров и актрис, в силу возраста несущих в себе колоссальный импульс разрушения, но и любви. Этот аморальный, бешеный, сверхъестественный балет — вечеринка, которую вы не захотите пропустить.
