В послевоенном Лондоне модельер Рейнольдс Вудкок (Дэниел Дей-Льюис) придумывает наряды для светских дам и принцесс. Дела в ателье ведет его железная сестра Сирил (Лесли Мэнвилл). Вудкок — эксцентрик, тиран и, по его собственным словам, убежденный холостяк. Очередную надоевшую любовницу тихо провожают из дома, наградив на прощанье платьем из прошлогодней коллекции, и вот уже кутюрье, заказывая обильный завтрак в загородной гостинице, кладет глаз на официантку Альму (Вики Крипс), чьи нежные черты и робкий румянец производят сильное и, как выяснится гораздо позднее, обманчивое впечатление.
Это самый, вероятно, прямолинейный и простой для восприятия из восьми фильмов Пола Томаса Андерсона: мужчина, женщина (две женщины, если считать сестру), их отношения. Герои редко покидают лондонский дом дизайнера, а камера — которой в этот раз управлял сам режиссер — неохотно отрывается от их лиц; разве что ради нарядов. Формально говоря, английский опыт Андерсона — классическая костюмная мелодрама про потаенное бурление страстей. Но конечно, Хичкок ему ближе Джеймса Айвори, и Андерсон распарывает и перекраивает жанр в своей фирменной величественной и в то же время хулиганской манере.
Ключевые сцены здесь происходят за столом, чаще всего — за завтраком, который играет, как рекомендуют диетологи, важнейшую роль в распорядке дня Рейнольдса Вудкока, хотя порой драма переносится на ужин. Тост, который новая муза дизайнера намазывает возмутительно громко, провоцирует серьезную ссору, неправильно приготовленная спаржа — возможно, повод для расставания. Умеющий быть обходительным и мягким, Вудкок вроде бы бесконечно далек от Дэниела Плейнвью из «Нефти», но ошибки быть не может, это снова любимый андерсоновский типаж — эгоманьяк, патриарх, чудовище, выжигающее вокруг все живое.
Или все-таки нет? А если и так, что можно сказать об организмах, которые умудряются выживать в такой среде, кем в этой конфигурации являются Альма и Сирил? «Ты только делаешь вид, что сильный», — уже вскоре после знакомства отмечает первая. «Не начинай драку со мной, я тебя размажу», — угрожает вторая, и в этом трудно усомниться (Мэнвилл, как и Дей-Льюис, номинирована на «Оскар»). Андерсон два часа ходит вокруг какой-то пошлости на тему войны полов или сложного мира художника, но умудряется туда не наступить — вместо этого он рисует трагикомическую, парадоксальную картину созависимостей.
Отчасти смелый автопортрет режиссера, в более очевидной части герой списан, говорят, с испанского дизайнера Кристобаля Баленсиаги, на которого Дей-Льюис даже внешне слегка похож. Основатель модного дома (когда до Демны Гвасалии еще было очень, очень далеко) был знаменит, в частности, своей абсолютной, почти религиозной преданностью ремеслу и закрытой, вроде бы аскетичной частной жизнью — эти черты определяют и Вудкока. Насчет личной скрытности есть нюанс: Баленсиага, как многие кутюрье, был геем. Но если уж на то пошло, сексуальная ориентация Вудкока (если она у него вообще есть) тоже остается под вопросом.
Андерсон дразнит неопределенностью: клиническая картина — стареющий неженатый мужчина, одержимый покойной мамой и всю жизнь проживший с доминантной сестрой (тоже незамужней), — вызывающе красноречива, контакты Рейнольдса и Альмы очень сложно назвать чувственными, и мы не видим ничего, кроме разве что случайного поцелуя. При этом очевидно, что в мире Вудкока существуют только женщины — они заботятся о нем, они работают на него, они, в конце концов, носят его великолепные платья. И однажды могут ответить: в какой-то момент фильм делает шаг в сторону готики и упомянутого Хичкока, и начинает потешно рифмоваться с последней картиной Софии Копполы.
Перфекционизм, который уж точно роднит героя и автора, его требовательность и внимание к деталям видны и слышны в каждом кадре: в почти издевательски безупречном освещении, положении тел, повороте голов, ритме движений, в переливах несмолкающего оркестра (Джонни Гринвуд должен получить «Оскар» если не за качество, то за количество материала), в очередном (якобы последнем, хотя верится с трудом) актерском подвиге Дей-Льюиса и искусной работе малоизвестной люксембургской актрисы Крепс, которую режиссер в порядке вполне вудкоковского НЛП-эксперимента не знакомил с великим напарником вплоть до первого дубля. Это блестящее, но довольно изнурительное кино — к тому же со спорными, если вдуматься, и даже рискованными по нынешним временам идеями. Впрочем, для фильма о том, что мучение входит в меню нашего, так сказать, сосуществования, зритель отделывается сравнительно легко. Хотелось бы однажды увидеть жвачки «Love is…» по мотивам «Призрачной нити».