Главная из четырех премьер — совершенно точно «Дикая жизнь» Дано, экранизация 177-страничной американской трагедии Ричарда Форда. Действие происходит в шестидесятых, которые выглядят как 1930-е: мужчины сидят без работы, женщины скованны, детей не интересует музыка, а уже довольно давно прошедшая война пугает так сильно, как будто это война, которая вот-вот начнется. Великой депрессии нет, но где-то рядом идут страшные лесные пожары, которые скоро подберутся к тихому провинциальному городку Грейт-Фоллз, штат Монтана.
В каком-то смысле «Дикая жизнь», отредактированная сценаристкой и актрисой Зои Казан и экранизированная режиссером и актером Полом Дано, — это американская «Нелюбовь». Книга начинается со слов мальчика про то, что «осенью 1960 года, когда ему было 16, а его папа сидел без работы, мама встретила мужчину по имени Уоррен Миллер и влюбилась в него». Но фильм, в отличие от текста, не бросается с места в карьер и дает семье все шансы на самосохранение. Сперва мама (Кэри Маллиган) и папа (Джейк Джилленхол) кажутся образцовой парой, которая преодолеет все, а их сын — немым и не очень интересным свидетелем этой борьбы. Но потом начинается на удивление энергичная для степенной американской драмы тасовка героев и сюжетов.
В какой-то момент «Дикая жизнь» кажется историей только про то, как персонаж Джилленхола устает чистить ботинки богачам из гольф-клуба и ищет подходящую войну, чтобы красиво на ней умереть. Но стоит ему отправиться на борьбу с пожарами, как в центре внимания оказывается Кэри Маллиган во вполне оскароносной роли женщины, с которой хватит. Шестнадцатилетний Джо, которого играет очень похожий на Пола Дано актер Эд Оксенбульд, скользит по фильму бестелесным призраком, а материализуется лишь в финале, чтобы стать наконец главным героем и пережить страшную боль.
Предположение, что оставшаяся за кадром любовь Дано и Казан (они вместе с 2007 года) как-то смягчит жестокий слог Ричарда Форда, не подтвердилось: «Дикая жизнь» — фильм столь же красивый, сколь и страшный. С ним все время идет огонь — в виде пожаров на периферии, в виде всполохов зажигалки, в виде одного отчаянного поджога — но он холоден, как труп. Кому принадлежит труп — литературе двадцатого века, американской мечте или просто-напросто детству, — не так уж и важно: каждая рецензия на фильм выдвигает свою версию, потому что Дано умеет заставить людей думать. Важнее то, что в американском кино появилась новая большая загадка.
После «Дикой жизни» сложно представить, каким Пол Дано будет режиссером дальше — за исключением того, что он будет очень внимательным, сосредоточенным и прилежным. Как экранизация представлений о шестидесятых и о великих американских романах фильм пугающе совершенен: все-таки нельзя быть таким безупречным в первой же работе! Наконец, есть подозрение, что Дано не только одаренный режиссер, но и способный гипнотизер: под его чарами даже Джейк Джилленхол забывает, что он Джейк Джилленхол.
Герой Джилленхола — мужчина, бегущий от унизительной рутины навстречу лесным пожарам, американский богатырь, задумавший исход с семейной печи ради отчаянного подвига, — напоминает самого Ричарда Форда. Писатель и сам долго мучился от неуспеха и финансовой зависимости от близких, а утешение искал в боксе и частой смене профессий, способствующих закалке характера. А вот герой юного Эда Оксенбульда кажется отражением Дано. Во-первых, даже внешне они очень похожи: мягкие круглые подбородки, потерянные взгляды, нерешительная моторика; стоит им улыбнуться, и вы захотите стать их телохранителями до гробовой доски. Во-вторых, и режиссер, и герой толком не знают, как поступить с открывшейся им страшной правдой. Мама вот-вот изменит папе; семья — отдельный круг ада; детство — глубокая рана, а взрослая жизнь — уродливая короста поверх этой раны. Но что с этим делать, не подскажут ни герой, ни режиссер, хотя к обоим за сто минут фильма у зрителя появится доверие, близкое к абсолюту. Этих людей хочется слушать и слушать — а они берут и куда-то там исчезают, оставляя наедине с надгробными титрами и печальной музыкой Дэвида Лэнга.
«Дикая жизнь» — не просто обезоруживающий фильм, это еще и фильм, который лишает зрителя любой мало-мальской брони. Милый актер Пол Дано оказался настоящим мастером пыток. В принципе, можно было бы догадаться.
Словом «ярди» в Англии называют выходцев из Ямайки, как правило, связанных с криминалом. Действие фильма Элбы начинается в 70-е в бывшей колонии Великобритании в Карибском море, а заканчивается в 80-е уже на другом острове — в Лондоне. Сюжет следует шекспировскому канону. В деревне, где шла война между двумя ямайскими кланами, был чудак-музыкант, пытавшийся примирить всех на вечеринке. Когда его закономерно убили, младший брат стал бандитом и поклялся отомстить. Не принявшая такой образ жизни возлюбленная бежала в Англию. Спустя годы герой оказался там же — с кирпичом кокаина и телефоном контрагента. Первая часть фильма — что-то вроде ямайского «Города Бога», вторая — что-то вроде английского «Лица со шрамом». Режиссер Идрис Элба — скорее диджей, чем рассказчик: неслучайно между съемками он ставит пластинки в клубах, а следующий фильм обещает сделать мюзиклом. Логики и восходящей драматургии в фильме нет, но есть заводные треки: перестрелка, свидание, деревенская вечеринка. По меркам серьезного гангстерского кино фильм — неудача. Но среди многочисленных игривых переложений Шекспира это — игривее прочих.
Блейз Фоули был из тех кантри-певцов, которых стоит считать солью американской земли, так что Итану Хоуку пришлось исколесить эту землю вдоль и поперек, чтобы снять о музыканте соответствующий его масштабу фильм. Получилось кино на стыке «Внутри Льюина Дэвиса» и «Беспечного ездока»: медленный, как стихосложение, но яростный, как пение, байопик. Какие-то из его узловых соединений хочется выдрать с корнями: сколько можно делать музыкальные фильмы из сцен с разбиванием гитар и потреблением веществ, честное слово! Но вместе с тем в «Blaze» есть и пронзительная история про влюбленных хиппи, тихо празднующих осень в хижине где-то в лесу, — и это настолько красивая мелодрама, что остается только пожелать Итану Хоуку и дальше снимать кино исключительно про любовь. Сам Хоук в фильме, кстати, загримирован так, что превращается в двойника Александра Абдулова, — и это отдельный повод проникнуться картиной.
Байопик про Оскара Уайльда с тяжелой артиллерией что в актерском ансамбле (сам Эверетт и Колин Ферт), что в выборе эпизодов биографии — тюрьма в Англии, изгнание во Франции, малолетние мальчики-проститутки, мучительная смерть. Когда фильм только анонсировали, казалось, что Эверетт посвятит его знаменитому судебному противостоянию Уайльда с маркизом Куинсберри — отцом влюбленного в писателя Альфреда Дугласа. Оскар Уайльд превратил процесс в настоящий спектакль, с экранизацией которого, возможно, не справился бы ни Сидни Люмет, ни Аарон Соркин, но Эверетт предпочел рассказывать историю мятежной души, рифмуя пространства свободы и несвободы: вот Уайльд заперт в каморке борделя, вот Уайльд бродит под белыми скалами Дувра. Когда свобода и несвобода вступают в конфликт, Эверетт снимает сцены чуть ли не «рыбьим глазом»: к примеру, эпизод в огромной и просторной церкви выглядит так, как будто герой вот-вот задохнется без воздуха или умрет от клаустрофобии. Еще Эверетт увлеченно ищет поэтику в самом низком: по натуралистичности фильм даст сто очков вперед «Парфюмеру». Но назвать «Счастливого принца» чем-то целостным, как бы ни хотелось, нельзя: картину, как и ее героя, страшно лихорадит.