— Космическая станция в самом начале фильма — это МКС или русский «Мир»?
— Нет-нет, это МКС.
— Ваши родители занимались подводным плаванием. Получается, эта планета, этот океан, эта гигантская медуза — это все из вашего детства? Почему этот проект для вас настолько личный?
— Мне действительно хорошо знаком подводный мир, так что я вижу Землю не только как сушу, но и как море. Поэтому «Валериан» и его герои для меня — сочетание обоих миров. И суши, и воды.
— Вы вынашивали эту идею 25 лет. Удалось узнать что-то новое о себе самом в ходе работы?
— Я думаю, что где-то все еще есть маленький мальчик, которого зовут Люк. Ему 10 лет. Один философ сказал, что ребенок — это отец мужчины. Так вот этот маленький Люк — мой отец. И, знаете, я часто с ним разговариваю.
— И что он говорит? «Люк, я твой отец»?
— (Не смеется.) Ну да. Он мне нравится, он хороший мальчик, и у нас хорошие отношения. Мне кажется, что я сделал этот фильм для него.
— Это самый высокобюджетный фильм в Европе — и в то же время это независимое кино. Когда вы начинали, все было против вас — с финансовой точки зрения и так далее. Так почему же вы ввязались в эту драку?
— А для меня это никакая не драка. Когда ты делаешь что-то такое, ты не борешься, ты создаешь картину. Я художник, я живописец, я хочу нарисовать что-то, и это моя единственная цель. Все остальное меня не очень волнует.
— Сколько «Валериан» должен заработать, чтобы вы сказали: хорошо, мы делаем еще одну часть? Или дело не только в деньгах?
— Дело совсем не в деньгах.
— Тогда что должно произойти, чтобы у этой истории был сиквел?
— Мне нужно это прочувствовать. Нужно показать фильм всему миру, и все станет понятно. Если люди увидят фильм и скажут: «О боже мой, он так мне понравился, вот бы был еще один», — тогда я точно сделаю сиквел. Но нужно дождаться, когда публика скажет тебе это.
— Ваш фильм и такие фильмы, как «Меч короля Артура», показывают, насколько европейским блокбастерам сложно соревноваться с американскими. В чем ваше стратегическое конкурентное преимущество?
— Мы не соревнуемся. Нет никакой стратегии. Я художник.
— Но вы также и владелец EuropaCorp.
— Я президент, а не гендиректор.
— Но вы же владеете 60% акций или около того.
— Да, и что?
— На вас ведь лежит огромная ответственность, чтобы дела компании шли гладко.
— Нет, я художник. Правда. Я создал эту компанию для того, чтобы иметь возможность снимать те фильмы, которые я хочу. В противном случае я был бы в Лос-Анджелесе и снимал бы американские фильмы. Почему, по-вашему, я ни разу не снял американский фильм?
— Я знаю, что вы не любите работать на студии, а предпочитаете работать со студиями — или на себя.
— И почему?
— Потому что вы служите каждому конкретному фильму, а не индустрии?
— Да. С семнадцати лет моя забота — снимать кино, а не становиться богатым или знаменитым.
— А еще вы однажды сказали, что кино — это король, и вы должны защищать короля. Особенно — от его свиты.
(Люк улыбается.)
— То, как вы открываете молодых актеров, напомнило мне о том, как Джордж Лукас открыл Харрисона Форда и Марка Хэмилла. Но в то же время в одном интервью вы сказали, что система звезд мертва. Как режиссеру вам жаль, что она мертва, или то, что фильмы больше не зависят от звезд, открывает больше возможностей?
— Когда ты идешь на фильм, ты всегда идешь за какой-то историей. Что до звезд… Давайте немного заглянем в историю. Любой актер, до того как он стал звездой, был просто неизвестным актером. И почему он стал звездой? Потому что он талантливый, и он повстречал пару режиссеров, снялся в хорошем фильме, и теперь он стал звездой! Но если звездный актер играет в плохом фильме, то он теряет свой трон, понимаете, он больше не звезда, потому что он сделал неправильный выбор. Выходит, актер — это интерпретация чьей-то мечты. Так что я думаю, главное — это история и то, что ты предлагаешь аудитории.
— Каждый ваш фильм — это посвящение красивой женщине. И вы не боитесь брать в большое кино неопытных моделей. Чем для вас уникальна Кара Делевинь? Что вы в ней увидели?
—Знаете, я всегда стараюсь найти лучшего человека для роли. Кто лучше подойдет? Иногда это кто-то хорошо известный. Тогда это легко. Иногда не очень известный — хорошо, это немного сложнее, ну и что? Мы что, не возьмем наиболее подходящего человека для роли просто потому, что это более сложно? Я — возьму. Я знаю агента Лорелин (героиню, которую играет Делевинь. — Прим. ред.), и среди всех актрис, которых я встречал, она была единственной, про которую я подумал, что она действительно подходит.
— В одной из сцен фильма Лорелин фактически ставит Валериану ультиматум: «Я не выйду за тебя замуж, пока ты не достигнешь вот этого, пока ты не выполнишь вот это». Думаете ли вы, что наш мир был бы лучше, если бы женщины были менее терпимы и более требовательны к мужчинам, как она?
— Я думаю, что за всю историю человечества не было ни одного случая, чтобы женщина объявила войну. Ни разу.
— Маргарет Тэтчер? Война с Аргентиной.
— С Аргентиной? Да. Хорошо. Вы правы. (На самом деле нет. Несмотря на очень решительную и агрессивную реакцию Тэтчер, первопричиной конфликта стали действия лидера Аргентины Леопольдо Галтьери. — Прим. автора) И конфликт был небольшой. Так что женщины показывают, что они лучше справляются с властью, чем мы. Знаете, как только мужчина получает власть, сразу появляется эго, и мускулы, и гордость. Женщины гораздо более гибкие, и они пытаются организовать все вокруг жизни, вокруг всего живого.
— Вы закончили съемки на три дня раньше запланированного, но сегодня практически у каждого большого высокобюджетного фильма есть несколько недель досъемок. Не кажется ли вам, что эта система разрушает магию кино, убирая из него спонтанность и превращая в продукт?
— Согласен. Но все немного сложнее. Всегда есть выбор — предложить людям что-то, что поднимет их или, знаете, опустит. Вот вам предлагают фастфуд в пластиковом пакете, съесть который можно легко и быстро, и вы говорите: «О, окей, я съем это». Но хорошо ли это для здоровья? Нет. И если вы перекусываете так иногда, то это не страшно. Но если вы только этим и питаетесь, то это плохо, это очень плохо. Я просто не хочу делать фастфуд, вот и все. Я француз. Я хочу делать высокую кухню. Сложнее ли готовить высокую кухню? Да, сложнее. И иногда люди в ресторане говорят: «Я не понимаю! Что это?» Это нормально, они научатся, но я очень горд и очень счастлив видеть, что двадцать — двадцать пять лет спустя люди все еще говорят о «Леоне», или «Жанне дʼАрк», или «Голубой бездне», или «Ее звали Никита». Они все еще говорят об этих персонажах, они их помнят. Но ведь они выдуманные. Они не существуют, это я их придумал (смеется). В этом вся суть.
— Вы говорили, что выбросили первый сценарий «Валериана» после того, как посмотрели «Аватар». Как Джеймс Кэмерон повлиял на ваше видение «Валериана»? Он вас ограничил или вдохновил?
— Он меня вдохновил. Я посмотрел фильм и понял, что он на таком уровне, что мне просто пришлось сказать себе: «Окей, я недостаточно хорош. Мне нужно еще работать». Это как если бы ты был спортсменом, готовился к Олимпиаде, а затем увидел на соседней дорожке…
— Усейна Болта?
—…Усейна Болта. И тогда ты говоришь: «Хорошо, пожалуй, мы подождем еще четыре года. А пока буду работать еще усерднее и еще больше».
— Вы часто повторяете, что «Валериан» — проект вашей мечты. Теперь, когда он готов, какая следующая большая мечта на очереди?
— Отдых (смеется) и что-то поменьше. Я всегда после того, как иду налево, хочу пойти направо, я люблю постоянно меняться.
— Так что это будет что-то вроде «Ангела-А» — маленькое, для европейского рынка?
— Нет, но совершенно точно что-то без спецэффектов. Что-то более приземленное, человечное.
— Кстати, о спецэффектах: как вам удалось свести вместе студии Weta Digital и Industrial Light & Magic? Кажется, это первый раз, когда они вместе работают над фильмом?
— Да, это первый раз. Все дело в сценарии. Им обоим понравился фильм, и они захотели участвовать, но фильм был слишком большой для одной компании, так что они согласились разделить работу.
— Вы посвятили этот фильм вашему отцу. А какой из ваших фильмов вы бы хотели посвятить маме?
— Таких фильмов нет. Мой отец умер, когда мы готовили фильм, и это именно он подарил мне мой первый выпуск «Валериана» — отсюда и эпиграф, что фильм посвящается отцу.
— И последний вопрос: можете ли вы быстро назвать ваш самый любимый фильм?
— Нет.
— Всего один!
— Нет, потому что если я вам скажу, то у меня будет один друг, а пятнадцать друзей я потеряю (смеется).
— А так хотелось узнать, французский он или иностранный!
— Да ладно вам, у кино нет национальности.