Британская версия «Войны и мира» в 50 кадрах

«Война и мир»-2016 не относится к числу экранизаций, манипулирующих осведомленным зрителем. Напротив, порой создается впечатление, будто режиссер и актеры знакомились с сюжетом книги прямо по ходу действия, взаправду поражаясь виражам и развязкам. Доверившись неторопливому до поры до времени течению романа, создатели сериала показали, насколько эта большая и, что уж там, местами очень неповоротливая книга может быть непредсказуемой. Ну скажите, разве можно догадаться из третьей, скажем, серии, что Пьер попадет в плен к французам, Анатолю Курагину отрежут ногу, а Марья Болконская выйдет за Николая Ростова, и несчастная Соня будет на птичьих правах жить в их доме? Да никогда в жизни.

Перед каждым, кто берется адаптировать для экрана крупное классическое произведение, встает задача установить внутри текста иерархию, должным образом расположить «интересное» и «скучное», «важное» и «вспомогательное». В этом смысле новая «Война и мир» представляет собой триумф занимательности и внятности: шесть с половиной часов довольно плотно укомплектованы разнокалиберными событиями, но никаких непростительных логических лакун при этом нет. Создатель сериала Эндрю Дэвис, набивший руку на «Дневниках Бриджит Джонс» и национальной классике — «Гордости и предубеждении» с Кирой Найтли, «Холодном доме» с Джиллиан Андерсон (здесь играющей хозяйку салона Анну Шерер), «Возвращении в Брайдсхед» с Мэттью Гудом, толстовский роман тоже нашел увлекательным: «Стоит только втянуться в книгу, и от нее уже не оторвешься». Не поспоришь.

Поначалу наиболее ответственное (прости, князь Андрей) кастинговое решение сериала слегка обескураживало: за артистом Дано в последние годы тянется шлейф ролей бесхребетных мерзавцев в разбросе от «Нефти» до «12 лет рабства». Некоторым утешением стал его выход в «Молодости» Соррентино: за такого Гитлера режиссеру простилось многое. По итогам сериала эту на удивление тонкую интерпретацию образа Пьера можно без преувеличения назвать лучшей из имеющихся на сегодняшний день. Главные мужские герои в толстовских текстах всегда получались несколько умозрительными и головными (вспомним замечание Софьи Андреевны: «Левочка, ты — Левин, но плюс талант»): Дано наконец обнаружил в этом увальне не столько мистика-интеллектуала, сколько теплокровное живое существо, которое с трогательной растерянностью взирает на метания Наташи и проявляет недюжинную отвагу на поле боя.

Может быть, самая рискованная ставка новой адаптации — заострение инцестуальных отношений между Курагиными-младшими. Подобрав на эти роли артистов, совершенно не похожих на оригинальных персонажей (Элен, согласно роману, обладает формами Кристины Хендрикс; у Анатоля — «прекрасные большие глаза»; дураку Ипполиту в сериале вообще места не нашлось), авторы вместе с тем нашли для их линии верную интонацию. Если маккиавеллистские нотки в поведении князя Василия (как всегда, блистательный Стивен Ри) отмечали и предыдущие адаптаторы, то рассмотреть в его детях баловней эпохи либертинажа, вышедших со страниц де Лакло (который, к слову, как и Толстой, был артиллеристом) или Сада, не удавалось еще никому. За это долгожданное открытие можно простить и неточные (в случае Элен — откуда-то из «ревущих двадцатых») наряды и адам-драйверскую манеру игры Каллума Тернера.

Роман Толстого стал вехой в истории мировой литературы еще и потому, что автор предложил в книге совершенно иные типы эпоса и героики — и подкрепил их рассуждениями о том, как на самом деле выглядит всякое сражение. Новая «Война и мир» учитывает эти писательские соображения: камера пушечным ядром носится по съемочной площадке, так что бои от Аустерлица до Бородино выглядят грязно и суетливо, а на первый план выступает не стратегический гений Наполеона (Матье Кассовиц) и Кутузова (Брайан Кокс), но индивидуальный выбор отдельного солдата. К слову, о главнокомандующих: отказавшись следовать уничижительной характеристике Бонапарта (единственный эксцентричный эпизод — с ухом адъютанта Друбецкого), экранизаторы представили военачальников (Александр I, равно никчемный у Толстого и Дэвиса, не в счет) как равных во всем соперников, отличающихся только тем, что один уповает на рациональность, а другой — на метафизику.

«Война и мир» примечательна не только впечатляющим охватом действия, объемными персонажами или невиданным доселе уровнем письма, но и экстравагантной исторической концепцией, одинаково перпендикулярной модному тогда детерминизму и «роли личности». Эта адаптация едва ли поможет зрителю, который не знаком со вторым эпилогом к роману, усвоить то, о чем уже третий век спорят профессионалы. Достаточно примитивно представлена и философская система Толстого: здесь она сводится к лепечущему пантеизму. Впрочем, ничего удивительного: еще в «Докторе Живаго» Дэвис выхолостил важные для Пастернака разговоры о еврействе и смысле русской революции. И если отсутствие линии с либеральными реформами Сперанского еще можно объяснить, то игнорирование религиозной эклектики, царящей в голове Пьера, понять труднее: без учета прихотливого соединения масонства, христианства и карт Таро нельзя расшифровать смысл его мнимого призвания — убить Наполеона.

Немногим лучше в сериале обстоит дело с важнейшей для Толстого народной темой. По большому счету из всех ярких персонажей крестьянского происхождения (таких как капитан Тушин или девочка, с печи глядящая на «дедушку» Кутузова) уцелел лишь Платон Каратаев, да и то, наверное, оттого что его изъятие совсем затуманило бы нравственное перерождение Пьера. По-видимому, заменой народным героям должны были стать животные — лошади, собаки и неожиданно свиньи, к которым ластятся душевно чуткие персонажи романа. Радикализм этого решения, предсказывающего будущий разворот писателя и к другим представителям тварного мира, несколько извращает текущую мысль автора: войну с Наполеном выиграла все-таки не дворняжка Сашенька. Отметим уже вовсе преступное нивелирование языкового многоголосия книги — учитывая, как одновременно серьезно и комически обставлено в романе возвращение русских аристократов к родному наречию.

Офицер Федор Долохов — бретер, картежник, кутила и в то же время верный сын и брат, отличающийся необыкновенной доблестью, — пожалуй, самый противоречивый персонаж романа. Отношение к нему — верный барометр понимания авторской мысли: по Толстому ратные подвиги и блатная сентиментальность не искупают врожденной жестокости и садизма. Дэвис не только пасует перед сложностью образа (хотя и выходки, и геройство Долохова переданы в сериале весьма старательно), но и лишает персонажа его изначальной функции. В результате вместо потенциальной ревизии (как интересно было бы увидеть его в ряду других толстовских счастливчиков, которые правы уже потому, что живут на полную!) читателю подсовывают раздобревшего мушкетера с диким взглядом — и только.

Один из главных мирных эпизодов романа; торжество семейного уюта и единения всех классов; может быть, ярчайшее отточие в русской литературе; в конце концов, любимый фрагмент В.И.Ленина, написавшего о Толстом полноценный цикл статей, — какая жалость, что в этой телеверсии совсем не получилась смачная и многолюдная сцена охоты. Не спасает положение даже лихая цыганочка, в которую после встречи с волком пускается расхрабрившаяся Наташа. «Это у нее в крови», — отмечает Илья Андреевич Ростов органичную пластику дочери, не ведая, что таким образом дублирует незабвенное «Он русский. Это многое объясняет».

Сновидениям у Толстого далеко до гоголевского визионерства (см. «Иван Федорович Шпонька и его тетушка») или достоевского натурализма (см. «Преступление и наказание»), но именно у него они становятся мощнейшим средством психологического анализа персонажей, во многом предвосхищая открытия венской школы. Тем обиднее, что такой важный способ характеристики героев был вовсе проигнорирован при создании этой «Войны и мира». Мы не увидели на экране ни знаменитый сон про состоящий из капель хрустальный глобус, где с помощью аллитерации «сопрягать»/»запрягать» мастерски передан момент перехода из дремоты в бодрствование, ни сон Николеньки Болконского из эпилога, в котором он встречается с отцом. Зато Дэвис придумал для главного героя эротическую грезу в стиле рекламы дорогих духов: тогда еще недоступная Элен идет по коридору, скидывая с себя одежду, и устраивается на кровати перед вожделеющим Пьером.