В городке Патерсон, Нью-Джерси, живет молодой мужчина по фамилии (или имени?) Патерсон (Адам Драйвер). Каждое утро он отправляется на работу: водить рейсовый автобус. Каждый день он съедает бутерброд с видом на живописный водопад. Каждый вечер он ужинает с красавицей женой (или подругой?) Лорой (Голшифте Фарахани), выгуливает английского бульдога и выпивает одну кружку пива в баре, перекидываясь парой слов с барменом и завсегдатаями. Кроме того, Патерсон носит с собой блокнот и записывает туда стихи, которые сочиняет.
Творчество — это дисциплина, прилежание, скромность и рутина. Это одна из главных идей «Патерсона». Вот уже тридцать семь лет — чуть больше, чем главному герою, — Джим Джармуш по утрам просыпается и идет (не буквально, конечно) снимать кинофильмы. Один из самых признанных режиссеров современности, он с успехом работал в разных странах с талантливыми знаменитыми людьми. Делать про это фильм было бы, конечно, неправильно, нескромно, поэтому его альтер эго — пролетарий из провинции, который водит автобус; Джармуш чувствует с ним духовное родство и одобряет его маленький ежедневный героизм, его отсутствие амбиций, его незаметный миру творческий поиск. Вероятно, он даже немного завидует ему: простая жизнь, простые радости. На книжной полке Патерсона рядом с томиками стихов и «Бесконечной шуткой» (которая так выложена, что ее трудно не заметить) стоит еще, например, «Уолден» Генри Торо, интеллектуальный манифест о прелести физического труда и жизни в хижине вдали от суеты.
Превращение с возрастом из голоса поколения в надутого, витающего в облаках позера — очень распространенная история, но в случае Джармуша это выглядит как-то особенно обидно. Обладатель острого слуха и уникального голоса, однажды он перестал снимать фильмы о людях и стал снимать о творчестве. Центральной темой позднего Джармуша оказалось противостояние воображаемого мира художников, поэтов, музыкантов — и мира реального, с его жестокостью, коррупцией, экономической депрессией: самым буквальным образом они схлестнулись в «Пределах контроля», но и «Выживут только любовники», конечно, про это (да и «Кофе и сигареты», если подумать). Иначе говоря, вместо того чтобы смотреть в окно, Джармуш начал неотрывно смотреть в зеркало — где с каждым годом, как все мы знаем, интересного все меньше.
«Ищите поэзию в повседневном», — говорит Джармуш в «Патерсоне». Когда-то, особенно в своих первых фильмах в 80-е, Джармуш об этом не говорил — он молча ее находил. И ленивым, как будто случайным движением выплескивал на экран. Сегодня стихи появляются на экране, написанные аккуратным почерком, да еще озвученные приятным голосом Драйвера, да еще с мечтательной музыкой, да еще с наплывами: женское лицо, струится вода, перо бежит по бумаге. Что-то такое ожидаешь увидеть на канале «Культура» в передаче про Пушкина.
В остальном это больше похоже на сайт AdMe: коллекция всего милого, креативного и заставляющего необременительно задуматься. Особенно в этом смысле удалась героиня Фарахани, домохозяйка с сильным творческим началом, в которой гармонично соединились идеалы разных эпох. С одной стороны, она готовит интересные ужины, понимает мужа с полуслова, поддерживает его и вдохновляет, а с другой, живет собственной духовной жизнью: оформляет интерьер их скромного жилища черно-белыми орнаментами, печет расписные капкейки и планирует стать кантри-певицей. Нельзя не отметить и собаку. Интересно, стал бы Вим Вендерс (тоже сошедший с ума, но совсем по-другому) дарить молодому Джармушу пленку, если бы знал, что тридцать лет спустя тот четверть фильма будет разглядывать очаровательного бульдожку.
Герои «Патерсона» живут в той же альтернативной вселенной, что и герои «Таинственного поезда», или «Ночи на Земле», или «Пса-призрака»: слегка потерянные люди на пустынных улицах, где каждый встречный, включая девочку в розовой курточке, может поддержать разговор о поэзии, из воздуха может соткаться мистический японец, а близнецы, упомянутые в первой сцене, будут впоследствии появляться за каждым поворотом. Но магия, которая во всем этом была, куда-то испарилась — остался набор приемов из прошлого века, вызывающий в основном неловкость. Поскольку Патерсон — водитель, на переднее сиденье ежедневно садятся два человека и ведут как бы забавный разговор (женщины, итальянские анархисты, Рубин Картер), который он слушает, доброжелательно поводя ушами. В баре по вечерам — маленькая любовная драма в нескольких сериях и мудрый чернокожий старик-бармен с шахматами. «Эх, сегодня мне надерут задницу». — «А с кем ты играешь?» — «С самим собой». Джармуш делает паузу для аплодисментов; бульдог привязан на улице, поэтому выразительно перевести камеру на его печальную морду (как режиссер делает в дюжине других сцен) не получается.
Нынешний Джармуш проповедует культурный эскапизм, пассивный культурный резистанс: смотри на ручеек, читай книжку, пиши стихи — и все будет хорошо. Довольствуйся малым. Увидь в нем красоту. Ешь, молись, люби. Он всегда был кумиром пошляков (не только их, конечно), но сам пошляком не был. Однако в последнее время его буддистский стоицизм превратился в какое-то уютное рок-н-ролльное мещанство, странное сочетание сенильности и инфантильности. Кажется, он и сам это понимает: если стихи Патерсона написаны глубоко пожилым поэтом Роном Паджеттом, то стихотворение девочки в розовом сочинил сам режиссер. Патерсон отказывается носить мобильный телефон, потому что — ну разумеется — «он будет чувствовать себя на поводке». Но, возможно, Джармушу пришло время переместиться туда, куда давным-давно переехали все многочисленные любители находить поэзию в повседневном: в Tumblr или инстаграм.
