В середине XVII века два молодых португальских иезуита, Родригес (Эндрю Гарфилд) и Гарупе (Адам Драйвер), отпрашиваются из Макао в Японию на поиски своего учителя, падре Феррейры (Лиам Нисон), знаменитого миссионера. Массовое крещение японцев, которое иезуиты начали веком раньше, к этому моменту давно прекратилось, поскольку власти объявили христианство вне закона и развязали широкомасштабные преследования верующих. Приезжие священники бежали из страны или были убиты; Феррейра же пропал без вести, но, по слухам, возможно, выжил, отрекшись от католической церкви. Родригес и Гарупе находят себе сомнительного проводника (Есукэ Кубодзука) — японского рыбака-христианина, который однажды уже предал свою веру.
«Молчание», важный (и переведенный, кстати, на русский) роман японского католика Сюсаку Эндо, отчасти основанный на реальных событиях, вышел в 1966 году, и спустя пять лет Масахиро Синода снял его первую экранизацию — монументальный, превосходный фильм, в силу объективных обстоятельств не слишком известный на Западе. Мартин Скорсезе как раз тогда начинал свою карьеру; в 90-е он решил сделать собственную версию книги, но деньги нашел только через четверть века. Глядя сегодня на этот фильм, можно понять всех — и режиссера, для которого это была глубоко личная мечта, и студии, которые не спешили ее финансировать. По формальным признакам это провал — и в плане сборов, и, в общем, в плане реакции: у картины неплохая пресса, но, например, на «Оскар», который поощряет кино именно такого рода, от «Молчания» номинирован только мексиканский оператор Прието.
Но материал это абсолютно скорсезевский, причем Скорсезе как раз скорее золотого периода, чем сегодняшнего: драма думающего, сомневающегося, ищущего ответы, даже бунтующего католика. Впрочем, элемент скандальности, который в таких историях часто присутствует, в данном случае ничтожен: если «Последнее искушение Христа» христианские организации пикетировали и запрещали, то «Молчание» Скорсезе показывал в Ватикане иезуитам, а потом еще и встретился с понтификом.
Скорсезе очень почтительно переносит книгу на экран — как и Синода когда-то, в связи с чем американская версия зачастую выглядит буквальным ремейком японской. То же самое, только размашистее, больше, круче, как умеет только он, — в общем, то, что помогло «Мысу страха» и навредило «Отступникам», которые тоже были ремейками. Одна ключевая сцена, например, против воли кажется еретическим парафразом финала «Твин Пикса» («Как Энни?»). Но это только местами — в основном же режиссер, к его огромной чести, сознательно держит себя в руках, приглушает свой зычный голос. Первая половина фильма (почти трехчасового) посвящена тяжкой жизни японских крестьян-христиан, которые прячут героев от властей. Действие тут несколько буксует, зато есть где разгуляться упомянутому выше Прието: в симфонии тяжелых волн и угрюмых скал мерещится что-то скандинавское, и, конечно, не случайно — Скорсезе работает на территории Дрейера (автора не «Молчания», но «Слова») и Бергмана. Здесь есть несколько замечательно выразительных образов, связанных в первую очередь с водой. Во второй, более важной половине, где появляются представители японской власти, а потом и долгожданный падре Феррейра, действие делится между теологическим диспутом в нескольких отделениях, страданиями христиан-статистов и персональными страстями падре Родригеса.
Родригес — в достойном, но, может быть, слегка простоватом исполнении Гарфилда, который умудрился сняться в двух крупнейших религиозных картинах года, — довольно быстро отодвигает Гарупе на периферию сюжета: это фильм про него (хотя и у Драйвера есть одна эффектная сцена). События в «Молчании» последовательно отсылают к гонениям на ранних христиан, и молодой священник, готовый вступить в спор с грозным местным начальником и стать мучеником за веру, вроде бы очевидно идет прямиком по стопам Иисуса. Это видим мы — и это видит он сам. Когда его тащат через толпу, он уже чувствует вкус уксуса, которым римские солдаты смачивали лицо Христа. У него даже есть персональный Иуда (прекрасный, самый яркий, может быть, персонаж фильма). Но трагическая ирония состоит в том, что мучаются при этом не столько отец Родригес, сколько ни в чем не повинные крестьяне. Обойдемся без спойлеров, но фильм — вслед за книгой, конечно, — задает очень интересные и неожиданные вопросы; не нужно быть верующим, чтобы найти здесь массу пищи для размышлений.
Главный вопрос, впрочем, формулируется сразу, поскольку это главный, вероятно, религиозный вопрос вообще: если Бог есть, то как Он это все допускает? Молчание из названия — это молчание Бога, который не отвечает на молитвы и вообще, кажется, никак не реагирует на людские страдания. И фильм, если суммировать его увлекательные перипетии — про человека, нашедшего в этом молчании вполне определенные подсказки. Иначе говоря, главный ответ на главный вопрос — неудивительно, что Скорсезе пытался поставить эту картину половину своей сознательной жизни. И молчание молчанием, а голос мы вместе с падре все-таки услышим — причем зритель, не поленившийся сходить на нового Кончаловского, уже второй раз за неделю.