Писать о Жаке Риветте ужасно трудно. С одной стороны, из всех отцов-основателей французской «новой волны» он наименее известен широкой, не синефильской, публике — не Годар, не Трюффо, не Шаброль, даже не Ромер, — и причина тому чисто техническая: многие (причем лучшие) фильмы Риветта длятся от трех часов до тринадцати. Мало какие кинотеатры были способны переварить их в будничном, не фестивальном, режиме. С другой стороны, не исключено, что именно поэтому он больше их всех вызывал не уважение и трепет, не пиетет и понимание, а именно иррационально сильную любовь. В 1956-м Риветт снял фильм, который положил начало «новой волне», — двадцатиминутный «Шах и мат», где в эпизоде снялись Шаброль, Трюффо и Годар, — и последним дебютировал в полном метре, сняв в 1960-м «Париж принадлежит нам». В середине 1960-х он возглавлял Cahiers du Cinéma. Небеспричинно считается, что Риветт единственный остался до конца верен принципам движения, ни разу не сдавшись мейнстриму, никогда не гоняясь за успехом и признанием. Он дожил до 87 лет, последний фильм снял в 81 год. Сделав больше двадцати картин, Риветт и после смерти остается универсальной загадкой.
Зрители продолжают открывать для себя его картины, и это работа на долгие годы. К примеру, самый длинный фильм Риветта и его, как считается, шедевр «Out 1: Noli me tangere» никогда не имел проката в общепринятом смысле слова. Только год назад его впервые выпустили на DVD и понемногу начали показывать на избранных фестивалях. Это ключ не то что к пониманию кинематографа Риветта — наверное, эта идеальная задача все-таки не может быть решена до конца, — но к началу диалога пока еще разрозненной публики с ушедшим уже автором.
Мне повезло однажды встретиться и общаться с Риветтом, не наедине, в толпе других журналистов из разных стран. Меня тогда неприятно удивило его высокомерие, подчеркнутая дистанция в диалоге, резкие ответы на некоторые (как правило, поверхностные) вопросы. Сейчас мне кажется, что иначе не могло и не должно было быть. Непримиримый противник определенности и рациональности в жизни и искусстве, он хотел, чтобы за него говорили фильмы — а те слишком часто молчали, оставались недосягаемыми и непроницаемыми, требуя от критика и зрителя трансформации. Помня об этом, после известия о его смерти я устроил собственные тихие поминки по Риветту: посмотрел впервые в жизни «Out 1», от первого кадра до последнего.
Медитативный ритм тамбуринов, начинающий фильм — и каждую из его восьми частей (длительностью от 70 до 115 минут), — вводит нас в темп бесконечной репетиции двух одновременно готовящихся спектаклей, которые никогда не будут показаны публике. Одна любительская труппа ставит «Семерых против Фив» Эсхила, вторая — его же «Прометея прикованного». Ритуальные, вгоняющие в транс практики перемежаются с двумя параллельными сюжетами: миловидная девушка-воровка (Жюльет Берто) обирает одного случайного знакомого за другим, аутичный молодой глухонемой (Жан-Пьер Лео) вымогает мелочь у посетителей парижских кафе. Вскоре, часа через три после начала, независимо друг от друга они случайно получают таинственные письма, раскрывающие секрет тайного общества Тринадцати. Он и она начинают собственные расследования, которые приводят их к двум театральным коллективам. Как выясняется, их руководители, Лили (Мишель Моретти) и Тома (Майкл Лонсдейл), когда-то любили друг друга, но разошлись. Это и разделило две труппы, а также предопределило их неуспех.
Смесь вдохновенной импровизации и параноидально тщательного плана, интеллектуальной комедии и детектива с заговором и убийством, городского триллера и клаустрофобической психодрамы, «Out 1» ускользает от определений так же, как его название не поддается точному переводу (режиссер объясняет, что out — всего лишь антоним раздражающе модному in, а цифра 1 — намек на первый эпизод потенциально бесконечного сериала). Пересказ сюжета, конечно, ничего не объясняет. Скорее вводит в заблуждение, в чем и заключается одна из задач Риветта: запутать, замотать, очаровать и сбить с толка зрителя. Он настойчиво намекает на существование высшего смысла, который можно извлечь из древних текстов, но никому из запутавшихся в собственных подозрениях, чувствах и амбициях персонажей это не под силу. Поэтому они создают секретную организацию, не удосужившись придумать, какие цели она будет преследовать.
С первого фильма Риветт влюблен в конспирологию. Ему кажется равно соблазнительным верить в мировой заговор и смеяться над ним. Тайное общество — идеальная метафора для невидимого объединения людей искусства, равно бессильных и всемогущих, не способных выработать всеобщий код, а потому правящих вселенной едва ли не бессознательно. Недаром каркас его фильмографии — разговор о театре: Шекспир в «Париж принадлежит нам», Расин в «Безумной любви», Эсхил в «Out 1», Гольдони в «Попробуй узнать». Но наравне с театром — литература, Дидро в «Монахине» и обожаемый режиссером Бальзак сразу в нескольких других картинах (в «Out 1», например, «История Тринадцати»). Живопись в умопомрачительной «Очаровательной проказнице», где едва ли не лучшие свои роли сыграли Мишель Пикколи и Эмманюэль Беар. Наконец, цирк в последнем фильме Риветта, «36 видов с пика Сен-Лу». Аполлоническая упорядоченность искусства, однако, уравновешена у Риветта очарованностью дионисийским абсурдом жизни. Недаром наравне с Бальзаком его любимый писатель — сказочник Льюис Кэрролл, так же причудливо совмещавший математическую точность с поэтикой нонсенса. Если легендарная мистическая трагикомедия Риветта «Селина и Жюли совсем заврались» была основана на «Алисе в Стране чудес» и позже вдохновила Дэвида Линча на «Малхолланд-драйв», то «Out 1», конечно, является экскурсией по Зазеркалью. Здесь есть шахматная партия, говорят о красной королеве и белом короле, а центральный образ, объединяющий разные линии и нанизывающий их на единую нить, — зеркало. Едва ли не чаще, чем людей, Риветт снимает их отражения. Когда же немой герой Лео чудесным образом обретает дар речи, он расшифровывает письма Тринадцати, находя ключ к ним в «Охоте на Снарка». Что это за загадочный и желанный зверь, которого пытался поймать весь свет, да так и не поймал, не знал даже сам Кэрролл. Не зная, как он выглядит, никто не мог придумать, как его поймать. Что ж, для мирового кинематографа Жак Риветт был и остается именно таким Снарком.