Пять лет назад планета — точнее, индустрия, пресса и та относительно небольшая часть публики, что следит не за репертуаром, а за кинопроцессом, — точно так же была очарована картиной «Артист», французским оммажем золотому веку Голливуда. «Артист» триумфально выступил на «Оскаре», взяв в том числе «Лучший фильм», — и к чему-то подобному сегодня уверенно движется «Ла-Ла Ленд». Продолжения не последовало: немое и черно-белое в моду, разумеется, не вошло — как не войдет, надо думать, и классический мюзикл, давным-давно мертвый жанр, что бы ни писали сейчас некоторые критики. И следующий фильм Мишеля Хазанавичуса, тоже, между прочим, привет американской классике, обернулся полным фиаско. Но поступь Дэмиена Шазелла выглядит куда увереннее; он, судя по всему, только разгоняется.
К слову, Шазелл — как, наверное, и всякий синефил (еще одно антикварное явление) — француз в куда большей степени, чем следует из паспорта и может показаться по этой валентинке Лос-Анджелесу. Его студенческий дебют «Гай и Мэдлин на скамейке в парке», во многих смыслах репетиция «Ла-Ла Ленда», был снят откровенно под «новую волну» (может быть, с заходом в Кассаветеса) — и музыкальные номера, которые там тоже были, прямо цитировали не «Поющих под дождем», а «Банду аутсайдеров» Годара. В «Ла-Ла Ленде», 30-миллионной голливудской постановке, это, конечно, меньше бросается в глаза, но главным источником вдохновения для Шазелла, очевидно, был Жак Деми, в 60-е мягко адаптировавший стремительно обветшавший формат к новому языку и новым временам. То есть Шазелл путешествует в голливудское прошлое не с прямым билетом, а через Париж, как и — неслучайно — его герои. Это не просто стилизация и реконструкция, а более сложный трюк с невидимыми зеркалами. В снятой одним планом, открывающей фильм сцене, где мультинациональная толпа пляшет в лос-анджелесской пробке и поет про солнечный денек, первым делом почему-то мерещится годаровский «Уикенд».
Главный вопрос, впрочем, не во влияниях, конечно, а в том, что Шазелл придумал сам — и, принимая во внимание довольно нежный возраст режиссера, что из него получится в дальнейшем (если отвечать на последний вопрос буквально, то он вроде бы снимет биографию Армстронга — Нила, а не Луи — с тем же Гослингом). В том, как он справился с такой неочевидной задачей, как постановка мюзикла, видны и сильные его стороны, и границы его сегодняшних возможностей. Это очень мило, вопросов нет; при этом ни одного серьезного аргумента для реанимации жанра тут, в общем, не предъявлено. Танцевальные номера — которых на самом деле в фильме не так уж много — сделаны уверенно и как минимум в одном случае (закатная прогулка героев) тонко, но не более того: ничего специально запоминающегося — как, например, гениальный номер Ченнинга Татума в последнем фильме Коэнов. Песенки приятные — и, опять же, одна очень привязчивая, — но даже не Максим Дунаевский. Визуальная концепция фильма — техниколоровская цветовая гамма, натура, неотличимая от павильонов, — выглядит, разумеется, очаровательно, но за этими ретрофантазиями видны скорее прилежание и железная воля, чем мысль, как, допустим, в «8 женщинах» Озона.
Стопроцентная, выдающаяся удача — кастинг Эммы Стоун; вот уж кто точно далеко пойдет (это не новость, впрочем). Всякий раз, когда фильм рискует захлебнуться в своей тщательно выпестованной искусственности или сценарных банальностях, она одним движением вытаскивает его на поверхность. Первое, что вспоминается, конечно, момент с «I Ran» как завершение не самой остроумной сценки с кавер-группой и Гослингом в шароварах. После «Этой — дурацкой — любви» и «Охотников на гангстеров» кажется, что Стоун с Гослингом уже идут в комплекте, но Шазелл распоряжается актером не самым очевидным образом: тот играет скорее в русле «Славных парней», чем тех фильмов или прославивших его романтических драм. Интровертный, неартикулированный, как будто бы даже неинтересный персонаж. Это риск для фильма про чувства (а является ли «Ла-Ла Ленд» фильмом про чувства?), но это дает такой нужный современный эффект: словно в мюзикл забрел герой мамблкора.
Искренняя очарованность Шазелла Голливудом очевидна — и это основа взаимности, — но, когда речь идет не о призах, любовь к кино — повсеместно распространенная и потому не самая ценная валюта для режиссера. Послать воздушный поцелуй Астеру с Роджерс, повесить на стенку постер с Ланкастером, дважды помянуть «Касабланку», процитировать «Бунтовщика без причины» — все это очень на поверхности, легкое, недорогое удовольствие. То же самое, кстати, касается музыки, которая вроде как собственная ниша Шазелла. В «Одержимости» был, во всяком случае, интересный взгляд изнутри (насколько точный, пусть спорят специалисты). Здесь главная страсть автора и одного из героев продается с колоссальной скидкой. Я джаз не люблю, его в лифтах играют. Пойдем, я покажу тебе бар, где в мягком сумраке портрет Чарли Паркера, в широких стаканах плещется виски и чернокожие старики ласкают свои саксофоны.
Но что действительно глубоко личное — и что делает из «Ла-Ла Ленда» нечто большее, чем сладчайший леденец на палочке, — это фиксация Шазелла на вопросе личного успеха. Именно об этом, а не о музыке, например, все три его фильма (и, нет сомнения, будет четвертый про человека на Луне), и только здесь его голос определенно становится его собственным. Это голос рефлексирующего карьериста — и это что-то новенькое. В «Одержимости» это было совсем наверху, а в случае «Ла-Ла Ленда» прячется за эпитетами «ностальгический», «романтический» и «эскапистский», но Шазелл привносит в жанр цинизм, немыслимый в традиции. Традиция учит нас, что призвание — это хорошо, сладкий запах успеха — это плохо, а любовь превыше всего. Шазелл, несостоявшийся музыкант, преуспевший в кино, неуловимыми движениями рук путает все понятия, задает (сам себе в том числе) неприятные вопросы, но демонстративно отказывается на них отвечать. Владелец бара, например, — это определенно не призвание. А клавишник популярной группы — скорее да. А в чем призвание героини, явно отличной актрисы и явно никудышного драматурга? Но все можно подменить красивым словом «мечта», которое мало что означает, потому что сегодня она одна, а завтра другая, как сегодня ты счастлива с одним, а завтра с другим (а могла бы и с тем же). Мечта — это то, что приводит тебя к успеху, и именно успех как таковой, абстрактный, очищенный от всего человеческого, является единственным предметом этого жестокого фильма, который сперва долго раскрашивает очки розовым, а потом прицельным ударом сбивает их с переносицы. В этом смысле Дэмиен Шазелл, несомненно, режиссер XXI века. И «Оскар» он свой, конечно, получит. И вообще в новой реальности у тезки Антихриста открываются богатые перспективы.