Всеобщая паника, неразбериха и истерический смех накрывают телеэкран в часы демонстрации мультсериала «Южный парк» уже 20-й сезон. Только на этот раз они коснутся нашего высокого руководства: на чисто американский праздник День благодарения в российский телеэфир пойдет 275-я серия, где к ее фигурантам присоединится российский президент Путин. Строго говоря, это не дебют: 30 ноября 2005 года с Путиным в «Парке» уже связывался по телефону еврей-четвероклассник Кайл Брофловски на предмет коммерческого рейса на Луну. Тогда Путин был дублирован на английский и представлен просто как Президент России, и настрой у него был совсем не тот что нынче. «Товарищи! — обращался он к министрам, — Ситуация критическая: наша экономика в стагнации, она погибает». 20 миллионов долларов казались спасением, однако Президента ждал облом, потому что у Кайла таких денег не было. «Черт, опять розыгрыш… Иди в задницу, Джордж Буш, это совсем не смешно!» — оборвал разговор наш Президент. Но это было 11 лет назад.
Сегодня в Колорадо его узнают по фамилии, он будет говорить по-русски, а его кремлевский кабинет предстанет в своей обычной деловой обстановке. В мире готовится большой шухер, виновником которого стал папа того самого еврея, дотролливший датскую олимпийскую чемпионку до самоубийства. Теперь, чтобы отследить тролля, Дания готовится вскрыть интернет-истории всех пользователей в мире, и Путину, как и многим другим, не по душе, что «все, что он когда‑либо сказал или написал в интернете, сможет узнать его девушка».
Вообще-то, он тут ни разу не смешной — клоуном в этой серии работает грустная Шер: в кокошнике, со старческим сколиозом, она всю дорогу воет: «Do you believe in life after love?» Путин же, всерьез обеспокоенный ситуацией, просит связать его с Овальным кабинетом, но оттуда ему карлицкими голосами начинают городить чепуху из времен вторых «Звездных войн», Олимпиады-80 и Афгана: «А помнишь Звезду смерти? Помнишь, как вспарывали брюхо Тонтон? Помнишь холодную войну? Я помню! Я так любил холодную войну, это было просто фантастика!»
Карликовый, припорошенный снегом городок в Колорадо, вынесенный в заголовок, в канун Рождества 1997 года (сейчас «Южный парк» пошел на 20-й, юбилейный сезон. — Прим.ред.) стал местом битвы всякой лихорадки мирового масштаба, от борьбы с курением до пропаганды безглютеновой диеты, от пластической хирургии до кустарных наркотических смесей. Из нынешнего смутного, зыбкого состояния наши герои, с которых вот-вот сорвут сетевые аватары, бегут в ностальгию по детству. Америку будто захватили ягоды помяники, опьянившие мозги, когда думать своей головой стало сложно — ведь ностальгировать гораздо легче. Восемь коротких серий мультфильма проходят от терки «Помнишь Джеффа Голдблюма? Клево было!» до катастрофы «Помнишь штурмовиков? Будут тебе штурмовики!». И разве нам, полюбившим жрать старые песни о главном вперемешку с дискотеками 80-х, не отзываются нынче те же слезки, что и героям американского мультика?
В канун 1998 года в городе упраздняют символы Рождества, чтобы не обидеть людей прочих вероисповеданий — тогда на спасение приходит мистер Хэнки, рождественская какашка, единая для всех. Впрочем, не пройдет и года, как его подведут под монастырь люди из Сандэнса — пафосные чистоплюи, они едят сплошь пророщенную пшеницу и не производят навоз, без которого не вырастут их любимые злаки и овощи: мистер Хэнки, а с ним и дух праздника с его подарками и веселым обжорством погибает. И пускай Сатану волнует Саддам Хусейн с его вечными изменами — эти двое станут любовниками в аду, а Усаму бен Ладена можно сбить с панталыку сексуальной верблюдицей.
Между тем адом на земле становятся самолеты: летательные аппараты, изобретенные школьным учителем Гаррисоном, где, чтобы рулить, один рычаг нужно засунуть себе в задницу и скакать на нем, а другой — сосать, предпочтительнее гражданской авиации после 11 сентября. Мужики полируют ногти в приступе метросексуализма. Вульва и анус Опры Уинфри, которая слишком увлечена работой, чтобы иметь на них время, от бесполезности стреляются из револьвера. Мистер Гаррисон вообще меняет половые органы как перчатки. Толстяк Картман, чтобы посещать чистый и уютный женский туалет, объявляет себя трансгендером. Ток-шоу превращаются в непрерывный парад увечных всех мастей (включая Лайзу Миннелли как яркий образец артистической недееспособности). В 2002 году создаются концлагеря терпимости, где стерильность всеприемлющего общества вбивают методами времен инквизиции.
Пока это все чисто американские заморочки, мы смеемся, так как нас они не касаются, да и сами пацаны из Южного парка расправляются с ними на раз-два. Всякую Пэрис Хилтон может осадить местный мистер Мазохист. И все же — не совершаем ли мы, в своих категориях, то же движение от жизни во всей непредсказуемости к функциональности? От безмятежности к зарепетированности? От удовольствий — к довольству собой?
С середины нулевых это имеет все больше отношения к нам и все сложнее разруливается. Спилберг и Лукас изнасиловали Индиану Джонса в 2006 году — у нас насилуют «Иронию судьбы» и далее по списку: ягоды помяники начинают свой рост. Когда в городке, а затем по всему миру отключают интернет, 12-летняя Шелли умирает от страданий по своему интернет-бойфренду Амиру — однако, повстречавшись в реальности, в лагере, где остатки интернета выдают беженцам по чуть-чуть, Амир и Шелли отводят глаза, неловко топчутся, пока весть «Интернет вернули!» не позволяет им радостно разбежаться с криком «Встретимся в сети». Интернет-прикрытие отучает нас от навыков быть настоящими — это уже 2008 год.
Всего два года спустя папа Рэнди в халате ворвется с утра в спальню к сынишке Стэну с криком «Значит, мы больше не друзья?!» — потому что тот очистил свой аккаунт в фейсбуке, устав общаться не вживую, когда можно отогреть улыбкой и объятием, подать стакан воды. Что интересно: моральное изничтожение, травля очень хорошо получаются в сетях: довел же папа Кайла датчанку до самоубийства. А вот взлелеять — это получится только вручную.
Пересматривая «Южный парк», кинуть ностальгический взгляд назад на простоту эпохи, где президенты играли на саксофонах и пили горькую, не получается, серия за серией видно, как катится снежный ком. Человечество сбежало одновременно в двух противоположных направлениях — оно ушло в виртуальный мир, чтобы лелеять иллюзии прошлого. Помнишь Джеффа Голдблюма? «Звездные войны»? «Нинтендо»? Фредди Меркьюри? Передовая технология для устаревшего содержания — та самая техника в руках дикаря…
Неожиданно, наверное, и для самих авторов «Южный парк» стал мультаналогией «Отрочества» Линклейтера: сериал вроде просто фиксировал год за годом, от чего бесился мир, делал пародии на модные фильмы вроде «Начала» и мыслил трилогиями в эпоху «Властелина Колец» — а в итоге получилась внятная картина, как мы пришли из точки А, где всякий знал, кто твой друг, в точку Б, где осталось только вражеское внеположное пространство.
Когда фильму хватало одной серии, чтобы решить проблему, нужно было просто найти точку здравого смысла. Кого‑то — послать подальше, как людей из Сандэнса и свихнувшуюся Барбру. Однако все зашло слишком далеко. Еще два года назад «Южный парк» верил, что обручение ностальгии с новой технологией — это затея прогорающих телепродюсеров, решивших снова собрать у экранов телевизоров все поколения, объединив в одном рождественском концерте голограммы Майкла Джексона и Курта Кобейна с живыми звездочками вроде Игги Азалии и Лорд. В прошлом году переводили стрелки на интернет-рекламу.
Но нынче «Южный парк» видит в происходящем уже политическую угрозу, и в серии, где появился президент Путин, на мистера Гаррисона, бредящего идеей затрахать до смерти нелегалов, наденут нашлепку Дональда Трампа. Сейчас видится невероятным, что 20 лет назад всякая проблема решалась за 22 минуты одной серии, когда источником раздражения была какая‑нибудь Барбра Стрейзанд, задолбавшая Америку своими юбилейными концертами. Новый 20-й сезон впервые за всю историю существования мультсериала стал горизонтальным, то есть все серии нового сезона связаны сквозными линиями. Эта смена нарратива — настоящая революция для «Южный парка». Развязки не происходит уже восемнадцать серий подряд. Паники нынче больше, чем смеха.
Лично я в свете поисков выхода позволю себе вспомнить день 8 июля 2011 года, когда Стэну исполнилось 10 лет. Все, что он любил, превратилось в какашки — цветы, киноактеры, друзья, лошадь и бейсбольный мяч у лампы. Он повзрослел, и мир больше не был тем, что прежде. Таким мы его оставили на летние каникулы. Встретившись после перерыва 5 октября, мы узнали, что Стэн запил. Его родители разводились, друзья занялись бизнесом, в который его не взяли. Только виски и позволяли Стэну видеть все по-прежнему. Но потом он понял: когда вместо мира ты видишь какашки, надо это принять. Жить с камнем на душе и признавать это. Ходить как в воду опущенным, раз ты так себя чувствуешь. Не искать общества какашек, даже если они говорят голосами друзей детства. Человек заточен на выживание: только надо дать реальности быть такой, какая она есть, даже если сейчас тебе в ней плохо. Рано или поздно ты встретишь кого‑то, кто видит как ты, и изобретешь свое дело, которым ты сделаешь мир созвучным себе. Как только он это решил, тут же родители решили съехаться обратно, потому что поздно что‑то менять, друзья не удержали бизнес и вернулись к старым заморочкам — все пошли на попятную и решили вернуть все как прежде. Утром одноклассники разбудили Стэна и позвали в кино. Какашек не было, у всех были свои привычные лица, и в кино (где прежде он видел одно дерьмо) он согласился охотно. Только сказав: «Вы идите, я вас догоню», достал из комода бутылку и основательно прихлебнул перед выходом.
Видите ли, ностальгия подобна бухлу. Жить прошлым — все равно что не просыхать. Лучше видеть кругом дерьмо, чем становиться им. Лишь тогда остается надежда на будущее.