Вы как‑то говорили, что ваша героиня в «5-й волне» вам напоминает бойкостью вас саму. Можно поподробнее об этом?
Я имела в виду, что у нее, как и у всех персонажей, которых мне хочется играть, есть мощная сила духа, она очень активный человек, очень… человечный. Мне хочется играть людей, которые остаются людьми даже в историях вроде этой, когда очень легко герой может зачерстветь и лишиться всех эмоций. Мне «5-я волна» тем и понравилась, что это по большей части история о любви и семье. То есть да, там еще пришельцы прилетают и атакуют нас, но мораль там все равно в том, что мы начинаем забывать о человечном, теряемся в мире соцсетей и прочих штук, которые нам кажутся значимыми, хотя на деле это совсем не так. Но моя героиня не такая — и она может оставаться человеком, когда лишается всех этих удобств современного мира.
У вас персонажи вообще всегда или сами довольно экстремальные, или в экстремальных ситуациях оказываются, это сознательный выбор?
Да, я действительно выбираю такие роли, просто потому что это реалистично. Мне кажется, все, через что мы проходим, — экстремально, ничто не должно считаться обыденным и само собой разумеющимся. За последние века представление о жизни упростилось до такого чистого и сияющего стандарта, когда есть самец-победитель и его жена с детьми. Моя цель — развенчать этот стандарт, показать, что все-таки есть куда больше вариантов. Что есть, например, много эмоций, которые придется испытать в любом случае, несмотря на все попытки их подавить. Что есть у всего темная сторона и что в жизни вообще много мрака. А мы почему‑то стараемся не говорить об этом, не рассказывать детям, хотя они сами ими интересуются. Смотрят, например, «Принцессу-лягушку», а там жук умирает, и они начинают спрашивать, а что с ним случилось, что такое смерть. Родители смущаются и пытаются утаить часть ответа, приукрасить — мне кажется, это неправильно. Смерть же — часть жизни.
А вы сами как с темной стороной жизни справляетесь?
Я играю мрак. Я все свои темные стороны проецирую на свою игру, на персонажей — и таким образом это переживаю. Я всегда на площадке даю волю самым честным и искренним эмоциям и очень часто, когда после съемочного дня иду домой, чувствую невероятное облегчение.
Простите, не могу не заметить, вы так говорите, будто у вас правда громадный опыт за плечами, а вам же 18 лет только, как так вышло?
Дело в том, наверное, что я росла в большой семье. У меня четыре старших брата, и я, видимо, их общий жизненный опыт разделила. Много ошибок и достижений, многое, из чего можно извлечь уроки, — такое большое пособие на тему «Что делать или не делать в жизни». Но вы когда про возраст говорите, вы ведь имеете в виду опыт. И тут на самом деле возраст уже не так важен, важно действительно наблюдать, смотреть по сторонам. С этой точки зрения возраст превращается в бессмысленную цифру.
Ну тут еще дело, наверное, в том, что с такой ранней актерской карьерой у вас детство, грубо говоря, отняли.
Почему, я была ребенком. Я, вообще-то, и сейчас еще ребенок. Я люблю валять дурака и подпевать Кэти Перри. Тешить себя мыслью, что ты такая опытная и взрослая, — приятно, но на самом деле я каждый день напоминаю себе о том, что мне до зрелости еще далеко и что опыт весь, о котором я говорила, он все-таки не мой собственный.
При этом люди смотрят ваши фильмы и думают…
…Что мне типа 32? Это правда проблема, все ко мне как ко взрослой обращаются, и это много неловкостей порождает. Например: «Эй, Хлоя, пойдем-ка ночью тусить!» И мне приходится отвечать: «Э-э-э, мне, вообще-то, 18, так что я, пожалуй, дома с мамой посижу». Это все очень странно, конечно. Сейчас вообще многим детям приходится проходить через эту фазу, когда ты внутренне еще ребенок, а внешне выглядишь уже совсем взрослой, люди начинают на тебя смотреть по-другому, разговаривать с тобой по-другому, и в этот момент ты очень уязвима и легко манипулируема. Когда мне было 14, я уже выглядела на 20, и поэтому мужчины смотрели на меня уже совсем иначе, но я не была к этому готова, мне и моей семье очень тяжело пришлось в этот период — мы не могли понять, как вообще вести себя в таких ситуациях.
Да, в вашем случае это все еще сложнее, чем у прочих современных подростков было.
Это точно, но меня спасла семья. Уже когда мне было 12, у меня было много сил, влияния и денег — столько, сколько у 12-летней в принципе быть не должно. Но моя семья всегда берегла меня от всего этого. Не только от денег, но и от тех моментов на площадке, когда все вокруг тебя носятся: «Дай-ка я тебе тут помогу, здесь вот за тебя сделаю, может, тебе водички принести?» Моя мама вмешивалась и говорила: «Эй, она самостоятельный человек, захочет пить — сама до кулера дойдет и нальет себе». И когда я возвращалась домой, мне не давали сорить деньгами, я не могла, скажем, пойти, купить «феррари» и поставить во дворе. Потому что жизнь не такая, все не так в жизни работает, мне нужно было это понимать и быть просто одним из пяти детей в семье. Мама всегда говорила: «Смотри, ты, может быть, и знаменита, но, когда ты дома, ты Хлоя. Это я тебя так назвала, вырастила тебя и воспитала, мы — семья с Юга США и будем вести себя соответственно».
Вернемся к «5-й волне»: вы знали, что еще до того как фильм снимать начали, фанаты книги очень часто говорили, что именно вас видят в роли Кэсси?
Не знала, то есть буквально вчера узнала — и офигела (интервью проводилось в июне 2015 года. — Прим. ред.). Это, конечно, очень круто. Нет ничего лучше, чем быть хорошо принятой фан-базой книги, в экранизации которой собираешься сняться. И, наоборот, нет ничего хуже, чем когда фанаты узнают, что выбрали тебя, и они такие: «Что? Она? В этой роли? Фу-у-у! Я себе точно не таким героя представлял». Часто же бывает, что когда сам читал книгу и узнаешь потом, кого выбрали в фильм по ней, недоумеваешь. Но я хотя бы понимаю при этом, что это актер, у него работа такая, он с ней справится.
Это так с «Пипцом» было?
Нет, я еще слишком неизвестна была тогда, чтобы хоть какие‑то предрассудки на мой счет могли появиться.
Тогда с «Впусти меня» или «Телекинезом»? Просто вы так говорите, будто это с вами случалось уже.
Да, именно и с «Впусти меня», и с «Телекинезом» люди много возмущались. В случае с «Телекинезом» прямо негодовали даже, вплоть до «Да как вы посмели?!» Дескать, я слишком всеми любима, чтобы вжиться в такую роль, слишком симпатичная для нее. И вот этого я просто не понимаю. Как можно так оценивать актеров? Есть вот Шарлиз Терон, она же просто бомба, невероятная красотка, но в кино она растворяется в своих ролях, не дает красоте брать над ними верх. Или Джулианна Мур, одна из самых элегантных женщин в мире, но в кино иногда ее даже и не узнать сразу — вот это и есть актерское мастерство. В этом отчасти моя проблема с соцсетями, мне сложно понять, почему люди там такое пишут. В смысле это же искусство, нужно позволить артисту войти в роль, сделать свою работу, ты же не можешь этого ему запретить.
Сейчас многие актеры находят себе отличные роли на ТВ, вот ваш коллега по «5-й волне» Лив Шрайбер снимается в «Рэе Доноване», а у вас, кроме небольшой, но блестящей арки в «Студии 30», еще ничего не было. Вам это неинтересно?
Почему, очень интересно. Думаю, я определенно когда‑нибудь снимусь в какой‑нибудь кабельной драме, потому что сегодня такое ТВ — это свобода. Когда смотришь эти шоу, всегда видишь, какая глубина там есть у персонажей. На кабельном ТВ нет той киношной цензуры, когда миллион продюсеров говорит тебе, что делать, как делать и когда и сколько денег ты можешь на это потратить.
А вам много ролей вообще предлагают? Сколько сценариев приходится читать в неделю?
Ой, я даже не читаю их все. Моя мама, брат, мой агент — они этим занимаются и большую часть отсеивают сразу сами, а до меня доходят примерно шесть сценариев в месяц. И только один из них может оказаться мне интересным в итоге. И знаете, очень хорошо быть восемнадцатилетней именно сейчас, в наши дни, потому что если бы мне было восемнадцать, скажем, двадцать, да даже десять лет назад, таких ролей для меня просто не было бы. Была бы роль «дочки», «молодой любовницы» или какой‑то «вещи», которую герой должен спасти и получить. Только сейчас стало достаточно ролей, в которых ты — реальный человек.
Что изменилось?
Общество. Женщины наконец-то обрели голос, их стали слушать. И мы теперь можем сами решать, какими нам быть, какими мы хотим себя видеть и какие стереотипы о себе развенчивать. Нам не приходится больше подавлять гордость и идти на поводу у системы, быть тем, кем она хочет нас видеть, потому что иначе станешь отшельником. Вот вы, парни, рождаетесь, и вам говорят: «Ты можешь быть абсолютно кем захочешь», и мы теперь тоже, мы теперь действительно едины с человечеством в целом, а не просто жены.
А кто‑то считает, что это просто коммерческие причины: женщины чаще решают, на какой фильм им с бойфрендом или мужем пойти, поэтому студии подстраиваются под такое положение дел.
Ну не знаю. Вот есть, например, «Девичник в Вегасе» — наверное, справедливо сказать, что большая часть аудитории этого фильма женская, но я при этом знаю очень много гетеросексуальных мужчин, которые обожают этот фильм и вообще фильмы с Мелиссой МакКарти, так что мужская аудитория тоже меняется. И ее точка зрения. Причем меняется все в обе стороны — бро-фильмы же тоже не для бро, а про бро, в смысле я с удовольствием смотрю все комедии с Сетом Рогеном и у меня нет ощущения, что они не для меня сделаны. Нет больше такого, что вот это — для мальчиков, а это — для девочек. Сегодня все меньше людей могут сказать: «Я мальчик, поэтому не должен носить розовое» или «Я девочку и не могу носить шорты». И роли, о которых я говорю, они тоже доказывают, что гендерное и сексуальное равноправие — это уже не просто идея, а реальность, это что‑то естественное.