Бывает, смотришь фильм — и все в нем так безупречно и мастерски устроено, что перестаешь испытывать нормальные человеческие чувства (страх, печаль, радость, желание засмеяться или заплакать). Их место занимает сперва раздражение, а потом совершенно иррациональная, никак не соответствующая происходящему на экране злость. И надо ведь как-то ее одолеть, чтобы сформулировать претензии рационально. А не получается.
Грешен и автор этой статьи, именно такими глазами смотревший долгожданную мелодраму Дерека Сиенфрэнса («Голубой Валентин», «Место под соснами») «Свет в океане». Снятая на живописном побережье Австралии картина поражает невероятными пейзажами, эффектная оркестровая музыка Александра Депла не уходит из ушей, и трое главных актеров — люди буквально нечеловеческой красоты: Рейчел Вайc, Майкл Фассбендер и Алисия Викандер. Причем у востребованной свежеоскаровской лауреатки Викандер с завидным холостяком Фассбендером как на заказ (или, прости господи, действительно на заказ?) случился на съемках роман. Значит, химия истинной любви будет богато представлена на экране! Ну или зритель ее додумает сам.
Можно б придраться к сценарию, диалогам и сентиментальной интриге как таковой. Одинокий и внутренне раненый смотритель маяка Том (Фассбендер) на острове с говорящим названием Янус влюбляется в дочь респектабельных горожан Изабель (Викандер) из прибрежной деревни. Скоро они сыграют свадьбу. Но с детьми у молодых не складывается: радость покидает их дом, на Янусе вырастают два крохотных могильных креста, где день рождения совпадает с днем смерти. Пока однажды в океане молодая пара не находит лодку: в ней мертвец и плачущий младенец, девочка. Потихоньку похоронив труп и удочерив ребенка, герои фильма совершают преступление — и обеспечивают себе семейное счастье. Ясное дело, лишь на ограниченное время. Ведь если в мертвом мужчине легко было угадать отца девочки, то где-то должна рыдать ее безутешная мать (Вайс). Это, кстати, даже не середина картины, да и вообще сюжет здесь — секрет Полишинеля, поскольку фильм основан на широко известном бестселлере М.Л.Стедман («Поющие в терновнике» XXI века!» — восторженно сообщается на обложке). По этой же причине Сиенфрэнса ругать не за что. Он просто переложил успешную книгу. И сделал это, судя по всему, адекватно.
Так в чем же проблема? Вероятно, во времени и месте. «Свет в океане» представлен в конкурсе Венецианского фестиваля, который, подобно каждому фестивалю, призван открывать новые двери и окна в искусстве кинематографа. Это процесс по определению дискомфортный и для авторов, и для публики. Здесь приветствуются любые провокации, но недопустимы столь привычные для мейнстрима спекуляции. «Свет в океане» — одна сплошная спекуляция: на посттравматическом синдроме, на сравнении добрых приемных родителей с проблемными биологическими, на детях, женщинах и ветеранах, на красоте Австралии и хрупкости человека, которому суждено стареть и умирать. Понятно, что какой бы пронзительно грустной ни была история несчастных Тома и Изабель, она написана и снята только для того, чтобы зритель никакого дискомфорта не испытал, чтобы был счастлив и спокоен даже сквозь неизбежные слезы. С чем же связана злость, допустим, критика? Только с тем, что он видит, как работают механизмы спекуляции. Они не дают ему расслабиться и поплакать вволю.
Любопытно обращение современной писательницы Стедман и молодого режиссера Сиенфрэнса к периоду 1920-х. Герой Фассбендера только что вернулся с фронта Первой мировой, где потерял всех товарищей. За эту надломленность его и полюбила Изабель, а вместе с ней — чувствительная публика. Что значит отсылка к войне, которой, собственно, на экране мы не увидим? Скорее всего, она должна напомнить об утраченной невинности кинематографа до Освенцима, когда подобная всеобъемлющая сентиментальность была обязательным признаком любой хорошей драмы, а понятия «китч» в общественном поле не существовало.
На такие мысли наводит другая мелодрама, гораздо более умная и тонкая, не столь прямолинейная, но такая же спекулятивная, встреченная в Венеции дружной овацией. Это «Франц», эпически-костюмная love story от бывшего скандалиста и провокатора европейского кино Франсуа Озона.
Действие разворачивается точно в те же годы, сразу после Первой мировой. Анна, безутешная невеста погибшего на фронте солдата-пацифиста (собственно Франца), ухаживает за его могилой на кладбище маленького немецкого городка. Однажды она замечает, что кто-то другой тоже носит на могилу цветы. Как ни странно, речь о молодом французе, ровеснике и, видимо, довоенном друге франкофона Франца. Андре красив, утончен, чувствителен, играет на скрипке (как играл Франц) и не боится остаться на несколько недель в городе, где каждый ненавидит само звучание французской речи. За это время ему удастся войти в дом к пожилым родителям Франца и подружиться с Анной. Вероятно, вы уже догадались, что у Андре за душой своя трагическая тайна. И Францу он вовсе не товарищ. Впрочем, уважим чувства читателей, боящихся спойлеров, и умолчим как об этом предсказуемом сюрпризе, так и о последующих. Главное — не смотрите до «Франца» «Прерванную колыбельную», драму гениального Эрнста Любича, на сюжете которой основана картина Озона. А то узнаете практически все. Или, наоборот, посмотрите, но тогда на фоне старой классики вряд ли вас впечатлит форсированная эмоциональность тщательной работы Озона.
Сдержанная и обаятельная Паула Бир и тонкошеий Пьер Нине с его глазами молодой лани составляют отличный экранный дуэт. Виды разрушенных войной и все равно патриархальных Франции и Германии воссозданы с сусальной старательностью. Деликатные переходы от черно-белого изображения к пастельным краскам (в самые эмоциональные моменты), подкрашенные музыкой Шопена и Чайковского… Придраться не к чему. Только к желанию — без сомнения, искреннему — искусственно обеспечить чувственный опыт средствами стилизации, начисто вычистив из картины иронию, до того никогда не изменявшую Озону. Смирившись с выпадением постмодернизма из моды, режиссер оказался в невыигрышном положении и решил тут же исправить ситуацию обращением к «большому стилю». А за его размашистостью — уютные банальности: война — это плохо, а мир — хорошо, любовь соединяет одиноких, разрушая границы и мосты.
Эпоха после Первой мировой была и предвоенным временем тоже, хотя жившие тогда люди об этом не подозревали, а теперешние режиссеры знают прекрасно. Говорят, сегодня мир готовится уже к Третьей мировой. Так это или нет, неведомо, но почему бы не принять порцию профилактического лекарства от тревоги? В ХХ веке роль этого средства всегда с успехом играли именно мелодрамы. В XXI веке ничего не изменилось. Успокаивающая мысль.
