Двадцатые годы XIX века, территория, которая когда-то станет Средним Западом США, а пока — фронтир, огромные дикие пространства, по которым со взаимной неприязнью бродят американцы, купившие эту землю у французов, французы, продавшие ее американцам, и индейцы, которых никто при этом не спросил. Хью Гласс (Леонардо Ди Каприо), проживший какое-то время в племени пауни с местной женщиной и вырастивший сына (Форрест Гудлак), — проводник в американской экспедиции за шкурами. На них нападают индейцы; среди выживших — Гласс с сыном, командующий экспедицией офицер (Доналл Глисон), сварливый наемник с частично отсутствующим скальпом (Том Харди), юнец (Уилл Полтер) и еще несколько человек. Пока они думают, что делать с собой и со спасенными шкурами, Гласс натыкается в лесу на медведицу с медвежатами.
Оглядываясь на минувший год — что придется делать все чаще в связи с грядущим «Оскаром», на котором о «Выжившем», конечно, не забудут, — трудно не заметить занятные рифмы. Во-первых, очередное возрождение вестерна: фильм Алехандро Гонсалеса Иньярриту разворачивается примерно в тех же местах, что и «Омерзительная восьмерка». На несколько десятилетий раньше — но погода там такая же ужасная, а режиссерский взгляд на романтический миф о покорении Дикого Запада такой же скептический. Во-вторых, неизбывная популярность кино о выживании: на том же «Оскаре» Ди Каприо, который ночует в выпотрошенных лошадях, обгладывает косточки гризли и врачует себя без анестезии, будет, очевидно, соперничать с Мэттом Деймоном и его марсианской картошкой.
Если Ридли Скотт, воспевая силу духа и интеллекта, не боялся уйти в комедию, то «Выживший» ближе к жанру, который в компьютерных играх называется survival horror (сценарист Марк Л.Смит прежде писал именно хорроры), хотя это можно было бы назвать и survival porn: смакование страданий, через которые теоретически может пройти человек. Особенно приятно, когда этот человек — кинозвезда; пиарщики фильма неспроста делают акцент на (наверняка невыдуманных) тяготах съемок — ура, Ди Каприо страдал не только на экране. Как и «Марсианин», «Выживший» основан на книге непрофессионального литератора-энтузиаста: поразительным образом он служит представителем Соединенных Штатов в ВТО, и правила сейчас запрещают ему как чиновнику даже давать интервью в связи с фильмом. Любопытно, что Хью Гласса он не выдумал — это реально существовавший, хотя и окутанный легендами человек. И если складный сюжет про месть — все-таки во многом плод фантазии, то физические подвиги Гласса Иньярриту, кажется, не преувеличил, а даже наоборот: «Википедия» утверждает, что Хью лежал на гнилом пне, чтобы червяки его поели и тем самым спасли от гангрены.
Так или иначе, было бы несправедливо сводить этот поразительный фильм к истории выживания в экстремальных условиях: кадры с Ди Каприо, который, кряхтя, ползет по снегу, занимают относительно малую часть двух с половиной часового хронометража. Иньярриту мыслит глобальными масштабами, неподъемными темами, это его дар и — на протяжении всей карьеры — его проклятие. Подлинный конфликт «Выжившего» не между человеком и природой и даже не между людьми, он проходит не там, где кажется на первый (да и на второй) взгляд: главный антагонист, Том Харди, в сущности, не больший злодей, чем пресловутая медведица, которую инстинкт заставляет защищать своих детенышей голой агрессией; он действует в соответствии с логикой, продиктованной местом, временем и цивилизацией, которую он представляет. Эта цивилизация — наша, можно уточнить, победившая цивилизация — и есть единственный злодей в фильме, а ее сомнительный этический кодекс — то, с чем Ди Каприо приходится бороться, в том числе в самом себе.
Это интересно; другой вопрос, что Иньярриту противопоставляет дикому (еще в самом прямом смысле) капитализму. Во-первых, сентиментальную и откровенно слабо прописанную линию отца-одиночки. Во-вторых, мутный магический реализм, этот обязательный прицеп к фильмам с участием индейцев: какие-то бесконечные многозначительные видения, которые визуально напоминают то японские страшилки про призраков, а то и вовсе картину В.В.Верещагина «Апофеоз войны». Когда Иньярриту надоедает разглядывать кишки на снегу (очень красивые, впрочем, кишки), его уносит в мечтательную тарковщину — подмигивают кони, стелется дымка, Ди Каприо в рубище вступает в разрушенную часовню.
При этом всем понятно, что единственный бог, которому позволено здесь жить, — это сам Иньярриту. А его апостол — Эммануэль Любецки со своим сундучком чудес. По их воле передвигаются, как послушные войска, стада бизонов, под мрачные аккорды Рюити Сакамото падают метеориты (или это прилетела Сандра Баллок?), на заднем плане, пока на переднем происходит что-то содержательное, вдруг начинают сходить лавины. Любецки постоянно снимает с нижних ракурсов, чтобы в кадр попадало грозное небо, проделывает какие-то невероятные хореографические маневры, двигаясь от одного персонажа к другому (что особенно эффектно в сцене бойни в начале), — словом, то, что он творит со своей «Алексой», уму непостижимо. Это не новость, хотя, безусловно, оправдывает цену билета. Но в данном случае — в отличие, скажем, от снятых им фильмов Терренса Малика — эта нечеловеческая красота придавливает картину, как медведица Ди Каприо: драматургия «Выжившего», достаточно заурядная, не справляется с таким грузом. Справедливости ради, мало кто справился бы, почти никто — и, к чести Иньярриту, фильм, как и Ди Каприо, все равно продолжает идти, вызывая не столько участие, сколько восхищенное удивление самим фактом движения.