Когда «Бригада» шла по телевизору, я пошел в третий класс. Может быть, какие‑то мои неблагополучные одноклассники и мечтали быть Космосом (Дмитрий Дюжев), Филом (Владимир Вдовиченков), Сашей Белым (Сергей Безруков) или, на худой конец, Пчелой (Павел Майков), но у нас дома этот сериал проходил в категории «кино не для детей». Услышав мелодию из заставки, родители переходили из кухни в зал, а я шел в свою комнату. Помню, как после последнего эпизода родители с обеспокоенными лицами на полном серьезе обсуждали, что же случилось с Сашей Белым.
Я посмотрел «Бригаду» в 2022 году, и теперь это было зрелище уже совершенно в другом жанре. Не серьезная криминальная драма, которую видели мои родители, а что‑то среднее между боевиком категории «Б» и фарсом, эдаким филиалом сатирического паблика «Расеянство». Дело не столько в специфике моей оптики, сколько в миновавших с момента премьеры годах. Когда я похвастался отцу, что смотрю «Бригаду», он, к моему сюрпризу, лишь сделал кислую мину и заявил, мол, это «треш, продукт своего времени». Мы, как и двадцать лет назад, оказались в рассинхроне: я получал искреннее удовольствие от просмотра (жанровое переосмысление выше упомянуто без негатива), а отец даже не считал сериал достойным упоминания в наше время.
Гангстерские саги в кино приковывают внимание не благодаря драматургической арке (она стандартна: пацан идет к успеху, пацан становится паханом, пахан теряет все), а благодаря ярким социокультурным деталям. В «Лице со шрамом» Говарда Хокса венгерский еврей Пол Муни с гениальной убедительностью притворялся итальянским гангстером, коллекционируя все монструозные повадки представителя этой среды. В «Лице со шрамом» Брайана Де Пальмы италоамериканец Аль Пачино переигрывал ту же историю в виде фарса: наделял своего героя-кубинца абсурдным акцентом и подозрительно модной прической.
Что же делал Сергей Безруков в «Бригаде»? В основном блистал фирменной улыбкой и выглядел сильно старше своих лет: 26-летний артист играл 19-летнего дембеля, но выглядел почему‑то на все 30. Возможно, сейчас работает знаменитый эффект «люди старших поколений в молодости выглядели старше», а может, все дело в общей неубедительности, широте мазков, которыми написан этот персонаж.
У Саши Белого нет ни акцента, ни грима, ни какого‑либо намека на эксцентричность — он универсальный киносолдат, свой парень до мозга костей. Парадокс заключается в том, что в 2002 году эта универсальность делала его без пяти минут героем поколения, с которым себя ассоциировал каждый, а ныне превратила в отталкивающего, неинтересного персонажа. Дело не в моральных качествах: оба поколения «Лиц со шрамом» были куда более безнравственными личностями (Саша Белый до последнего защищает свою семью, а Муни и Пачино, как мы помним, в конце концов сражались со своими сестрами), но зато они были живыми.
«Универсальность» в кино — признак отсутствия специфической фактуры, то есть самой жизни. Безруков вроде как разыгрывает на экране знакомые людские пороки — выпивает с друзьями, ссорится с женой, заводит любовниц — но все это выглядит так же условно и плоско, как мемы с сатирической интернет-страницы о жизни в России.
Может быть, мир, выстроенный кинематографистами вокруг героев, здесь более убедителен и сообщает больше правды о реальности своего времени? Техническая сторона постановки и правда делает зрелище весомее: съемка на кинопленку действительно стоила своего (рекордного на тот момент) бюджета. Скажем, драка Белого и Мухи в конце первой серии — восхитительно потная и пыльная, настоящий пик неореализма. Увы, чем дальше, тем сильнее авторы отходят от кинематографической классики и становятся жертвами моды эры видеокассет.
Металлический протез руки главного злодея, появляющийся ровно в одной сцене, но производящий огромный эффект, — это кемп уровня «Бондов» с Роджером Муром. Ножевое убийство на колесе обозрения (до сих пор не могу понять, как убийцы незаметно скрылись с места преступления в течение одного оборота аттракциона?) — что‑то из джалло. Финальная перестрелка — и вовсе то ли «Крепкий орешек», то ли «Брат-2». Иными словами, не отрезвляющий финал «Славных парней», а фантазия-мистификация из «Таксиста», которую уже не получается воспринимать иначе как сквозь призму постиронии.
Но самое показательное в «Бригаде» не то, что появляется на экране, а то, что остается между монтажными склейками. Мотивация друзей-бандитов держаться вместе — не плод экранной химии (Пчела всю дорогу выглядит предателем, а в итоге оказывается предателем лишь самого сериала, назвав его в интервью «преступлением перед Россией»), а одна случайная фраза «мы с первого класса вместе».
Даже кульминационное возмездие в этом сериале максимально невнятно: удаленная сцена, изданная на DVD, объясняла центральное предательство с помощью гипноза, фактически магии, но в итоге создатели решили обойтись вовсе без объяснений.
Идеологическая пустота, из которой следует невнятность мотиваций, — тоже своего рода примета времени. Смутного времени. Неслучайно «финальный босс» в «Бригаде» — само государство. Именно на него работает главный злодей (Андрей Панин), именно на него хочет работать Саша Белый, когда баллотируется в депутаты, именно в спецслужбах оного он находит своего постоянного покровителя (Алексей Кравченко). В голливудской гангстерской традиции Америка — вечная глыба, на которую можно взобраться, но которая может и раздавить. В «Бригаде» соучастница — Россия, зыбучая дюна, с которой нужно уметь хитрить и договариваться.
Этим летом для пущей атмосферности просмотра я включил «Бригаду» на дачном телевизоре. Мимо проходил папа и, увидев кадры со знакомыми героями, завороженно остановился и много минут смотрел случайный эпизод. Что бы кто ни говорил, но от магии «Бригады» все еще невозможно оторваться — пускай заклинания срабатывают и не совсем те, которые задумывались создателями два десятилетия назад.
