«Про великие фильмы всегда смешно говорить с коллегами. Нет-нет да кто‑то и признается, что не видел фильм «Броненосец «Потемкин» или не очень любит «Гражданина Кейна». Всех необходимых Хичкоков и Годаров я вроде бы все-таки видел, но есть в моем самодеятельном кинообразовании досадный пробел — ни разу целиком не смотрел ни одной части «Рэмбо». Почему — сказать сложно. Все ключевые сцены, разумеется, многократно отсмотрены, но от начала до конца так ни разу и не получилось, даже по телевизору. В те годы, когда все смотрели «Рэмбо», я по кругу крутил второго «Терминатора» и очень много раз пересматривал, например, фильм «Киборг», откладывая историю вьетнамского ветерана на потом. Самое смешное, что это самое «потом», по всей видимости, наступит в самом ближайшем будущем — мой старший товарищ, киновед Станислав Ф.Ростоцкий, пообещал устроить мне персональный марафон «Рэмбо» на своем очень большом телевизоре. Предвкушаю».
«У меня огромный список постыдных пробелов, которые я по мере сил пытаюсь ликвидировать. И да, „Ирония судьбы“ в него тоже входит, из‑за чего я каждый раз под Новый год совершенно теряюсь от появляющихся на фейсбуке все новых и все более изощренных интерпретаций этого фильма. Но все же королем моего списка является, предположительно, одна из величайших картин в истории кино — „Метрополис“ Фрица Ланга. Вообще, я не стесняюсь называть Ланга одним из любимых режиссеров. Мне в свое время посчастливилось посмотреть в Вене почти все его фильмы. Сказать по правде, особенно мне дорог и близок его американский период. Как же так вышло, что я никак не посмотрю „Метрополис“? Ну, был бы в Москве Музей кино, который, как мы все знаем, закрыт, такая постановка вопроса была бы невозможна (и, быть может, весь этот опрос вообще). А раз уж так вышло, что я его не посмотрел в школьные и студенческие годы, то к чему сейчас торопиться?»
«Никогда не смотрел „Дорогу“, которую многие (уверен, небеспричинно) считают лучшим фильмом Феллини! Во-первых, у меня есть необъяснимое предубеждение против итальянского кино, которое в моем детстве и юности все провозглашали лучшим в мире — честно говоря, никогда не понимал почему. Как и с итальянской кухней, кстати. Во-вторых, никогда не любил Феллини. В-третьих, не доверяю клоунам, циркам и балаганам. Наконец, с этим фильмом у меня связана персональная травма. На первых курсах института, когда я еще не очень любил кино и не планировал становиться критиком, я попробовал убедить свою девушку (ныне — жену) сбежать со мной с какой‑то пары на показ „Дороги“ в „Иллюзион“. Но она прогульщицей не была и отказалась, а без нее идти на фильм, о романтической природе которого мне рассказывали, казалось неправильным. Так и не посмотрел тогда. Тот шрам не зажил до сих пор, и от „Дороги“ я держусь подальше. Скорее всего, зря».
«О таком не говорят близким, этим не делятся с друзьями, разве что с незнакомцем — лучше, чтобы он был невидим. Семь тысяч увиденных фильмов, в том числе российских, а среди них нет того одного, что входит во все эти справочники с бодрящими названиями вроде „50 фильмов, которые вы обязаны посмотреть до того, как умрете“. Нет одного, всего-то одного — „Агирре, гнев Божий“, — но уже это способно вызвать гнев и презрение. Я живу в страхе разоблачения, я спасаюсь хитроумным притворством, чувствуя себя персонажем Итана Хоука из „Гаттаки“ или мальчиком Гогой из рассказа Виктора Голявкина — в целом алфавите Гога знал только две буквы: О и Т. Мне же неизвестна одна из коренных графем киноведческой речи, притом что, конечно, я видел другие совместные ленты Херцога и Кински и видел „Моего любимого врага“. Но я опоздал на плот Лопе де Агирре. При этой мысли ноет как под ложечкой, и я принимаюсь уговаривать себя: говорю, что видел этот фильм когда‑то, а потом — потом разразилось некое драматическое событие (например, пожар в общаге), которое и вытеснило память о просмотре».
«Привет, я Иван, и я не видел „Звездные войны“. Никогда. Вообще. Нет, последнюю часть видел, конечно. Остальные — никогда. Когда мне было лет пять, какую‑то часть крутили в кинотеатре „Ленинград“ в Таврическом саду, и перевод шел в наушники. Переводчик сидел в будке, и это был приятель моих родителей — халтурил. Из того просмотра единственное, что помню, — каждую вторую фразу он переводил как „Рвем когти“. В любой, что называется, непонятной ситуации. С тех пор каждый раз, когда дело доходило до просмотра „Войн“, случался факап. Свет вырубали, я вырубался, все напивались, кто‑то звонил. Даже последнюю часть я посмотрел попытки с пятой — все время происходило что‑то такое, что мешало узнать про Люка Скайуокера. А когда посмотрел — снова случился факап. Через пару дней встречался с чудесным американским профессором, который живет в России, и тот привел с собой своего сына. Мальчик был в костюме Йоды. В рамках светской беседы я брякнул, что видел только последнюю часть „Войн“. Ребенок со мной больше не разговаривал. Профессор Вест, вы это прочтете, замолвите словечко».
«Не скрою, есть такие знаменитые фильмы, которых не видел — по крайней мере, целиком. Уж не говорю о сериалах: у меня к ним давняя нелюбовь, связанная в основном с дефицитом времени. Даже „Семнадцать мгновений весны“ так и не досмотрел до конца, каюсь, но и не особенно жалею. Не раз бывало, что слежу за каким‑нибудь талантливым режиссером до того момента, пока он не начинает лепить многомиллионные блокбастеры — почему‑то от этих цифр бюджета быстро угасает мой интерес. Например, отслеживал каждый шаг Питера Джексона до определенного момента, но „Властелина Колец“, режьте меня, не посмотрел — и тем более „Кинг Конга“. Примерно то же самое — с Гильермо дель Торо».
«Ночь охотника» Чарлза Лотона 1955 года. Черно-белый нуар или даже сказка-хоррор, рассказанная на ночь, в которой угадываешь ощущение сна — его не раз вы видели в топе лучших нуаров и в других всевозможных списках — Les Cahiers du cinéma и вовсе отдал ему серебро, поставив в топ-100 лучших фильмов в истории кино аккуратно между, разумеется, «Гражданином Кейном» Уэллса и «Правилами игры» Жана Ренуара. Перед ним преклоняются люди вроде Джима Джармуша, Николаса Виндинга Рефна и Стивена Кинга. Именно фильм Лотона вдохновил Ларса фон Триера на знаковую подводную сцену в «Европе». При этом в картине заочно важно не имя режиссера, который в своей жизни больше ничего не снял, а, конечно же, фигура Роберта Митчема — в параллельной истории для нас это и Хамфри Богарт, и Ли Марвин в одном лице. Это у него на костяшках обеих рук вытатуировано «Hate и «Love», именно этого великого и неуправляемого Митчема и его героя Гарри Пауэлла пародировал тот же Триер в своем каннском выходе
пару лет назад. Именно из этого фильма вы не раз видели в сети прекрасные скриншоты — как никакие другие отобразившие в кинематографе феномен американской готики. Это удивительно, но не могу назвать ровно ни одной причины, почему я до сих пор не видел «Ночь охотника».
«В списке непросмотренных фильмов всегда есть парочка „проклятых“ — таких, которые ты вот должен был уже посмотреть, потому что он входит в список картин, отсмотренных по дефолту, скажем так, твоим поколением, но что‑то пошло не так. В итоге про фильм известно более-менее всем (этот механизм хорошо описывает Пьер Байяр в „Искусстве рассуждать о книгах, которых вы не читали“), но дальше шапочного знакомства ты так и не продвинулся. Такая невстреча уже минимум десять лет длится с „Днем сурка“, причем около года мне настойчиво, с периодичностью раз в две недели, его рекомендовала учительница английского (как пример циклично повторяющихся ошибок). И все равно это один из фильмов с любимым Мюрреем — нагло проигнорированный. При этом я не разделяю мнения, что можно опоздать с просмотром некоторых картин: да, по очевидным причинам вряд ли „День сурка“ доставит мне то же зрительское удовольствие, какое мог доставить десять лет назад. С другой стороны, откупорить эту бутылку и распробовать, что и почему там намешал Гарольд Рэмис, сейчас будет гораздо проще. Возможно, даже значительно интереснее».
«Семнадцать мгновений весны». Я в целом не большой фанат шпионского кино, но с главной отечественной шпионской сагой у меня как‑то особенно не складывается. В детстве каждый раз, когда я натыкалась на нее по телевизору, мне казалось, что это самый лютый арт-хаус, который можно представить: пустые штабные кабинеты, черно-белые люди в кителях молчат и смотрят друг на друга. Такое ощущение, что там больше ничего и не будет, только молчаливая телепатия и иногда голос за кадром — источник несмешных советских анекдотов. Соблазн переключить был непреодолимый. Неуважение к классике не единожды позорно разоблачалось, когда в разговоре я задавала уточняющие вопросы типа «Кто такой Юстасу?» или «Чем отличается «пасторшлаг» от обычного пастора?». Сюжет и фольклор я со временем подучила, но сам сериал уже лет десять находится в списке must see, а я по-прежнему иррационально отлыниваю. Каждое лето, когда я приезжаю к маме, она первым делом спрашивает, изволил ли кинокритик посмотреть наконец про Штирлица, и каждый раз я стыдливо пожимаю плечами. Кажется, это уже превратилось в семейный ритуал, и мне просто жалко его упразднять».
«Это, конечно, смешно, но наибольшую травму из‑за чего‑то не посмотренного мне очень давно нанес „Годзилла“ Роланда Эммериха. Когда он только вышел, у меня разводились родители — и видеомагнитофон при довольно нелепом разделе имущества отошел отцу. Вплоть до этого момента я был самым насмотренным среди друзей и одноклассников — у папы был видеопрокат, и я часто в деталях хвалился увиденными (а то и придуманными) фильмами. Тут же оказался растерян — признаться, что больше видика у меня нет, решиться не смог и еще долго врал всем, что, конечно же, „Годзиллу“ смотрел, даже за что‑то хвалил. Стыд оказался столь долгоиграющим, что растянулся на несколько лет и еще долго мучил совесть. Но зато потом я абсолютно перестал переживать из‑за того, что чего‑то значительного не видел — наоборот, всегда можно порадоваться, что есть великие фильмы, которые только предстоит посмотреть и открыть для себя. Вообще, не вижу смысла формировать отношения с кино по какому‑то принципу, кроме беззаветной любви — а настоящая любовь, мне кажется, стыда не знает. Эммериховского „Годзиллу“ я так до сих пор и не видел. Не уверен, что посмотрю».