Что смотреть в сети: новый Содерберг, Шон Пенн в роли афериста, постхоррор и поствестерн

Программистка-затворница с внешностью инстаграм-модели (ярко-голубое каре, модельное лицо Зои Кравиц) переслушивает по многу раз тревожную аудиозапись, подобно Джону Траволте в «Проколе». Источник записи — пользовательское обращение к голосовому помощнику Kimi (местная версия яндексовской Алисы), над настройкой искусственного интеллекта которого работает героиня. Рядовой случай из сферы современной корпоративной этики (в компании по сюжету есть отдельная начальница, отвечающая за фиксацию свидетельств насильственных преступлений) превращают в полноценный триллер два (не)удачных обстоятельства: во-первых, героиня страдает от острой формы агорафобии, а во-вторых, насильник по ту сторону микрофона — птица максимально высокого полета.

Продуктивный, как уличный рэпер, режиссер Содерберг записывает сверхактуальный ремикс на Брайана Де Пальму. Тот, в свою очередь, ремикшировал Антониони («Прокол» — как известно, вольный ремейк «Фотоувеличения»). Все эти саспенсовые режиссеры, разумеется, держали в уме Хичкока (в частности, вуайеристские мотивы «Окна во двор»). Увы, «Kimi» так и остается упражнением в разлинованной тетради, которое выполнил аккуратист, выучивший историю жанра на зубок, но не решившийся ни разу нарушить скучные правила.

Проблема не столько в Содерберге, сколько в сценаристе Дэвиде Кеппе (создатель трилогии «Код да Винчи» и «Тайного окна» с Джонни Деппом) — едва ли можно представить более посредственную кандидатуру на написание триллера, чем он. Содерберг, как обычно, не забывает про эстетические изыски: трясущаяся камера, следующая за героиней по улице; видео-артовые фильтры, иллюстрирующие аудиозапись преступления; музыка Клиффа Мартинеса. А Кепп все усилия сводит на нет банальнейшими ходами: несмотря на технологическую тематику, в конце концов все действие сводится к пешим погоням и потасовке с гвоздезабивателем. В общем, приятно скоротать вечерок кино поможет, но сразу готовьтесь забыть его под ноль уже на финальных титрах.

Профессиональный преступник Джон Вогел (лохматый и загорелый Шон Пенн с вечной сигаретой в зубах) годами изводит семью патологическим враньем и отсутствием дома то из‑за очередной аферы, то из‑за срока. Жена лишь ласково называет мужа «Питером Пэном» (то бишь вечным ребенком), а дочь во внутреннем монологе всеми силами пытается превратить травму взросления в меланхоличную грезу давно минувших лет. В принципе, ей это удается.

Несмотря на реальную историю без пяти минут крупнейшего американского фальшивомонетчика в основе сценария, картина Шона Пенна — это не фактологическая драма или триллер, а чистейший фильм-поэма. В воспоминаниях героини детство — это маликовские закаты и немые догонялки. Фаза подросткового максимализма — дорожный рок-клип эпохи расцвета MTV. Наконец болезненные взрослые встречи с отцом — бесстыдная тягучая мелодрама, где крупные планы актеров полностью подминают сценарий.

Критики выставили все эти качества в претензию к картине, сделав ее самым заплеванным участником Каннского конкурса своего года (Пенну не привыкать). Но на самом деле в категории поэтически-мелодраматического кино «Фальшивомонетчик» выступает первоклассно: зернистая пленочная картинка теплая и живописная, клиповый монтаж насыщенный и ритмичный (пользуясь случаем, хочется передать всем критикам, что музыкальные клипы — не какое‑то недокино, а стихотворный собрат полнометражной прозы). Самое главное — впервые снимающийся у Пенна-режиссера Пенн-актер уязвимый, шершавый, трагичный, как никогда; а сдержанно играющая вторую в карьере роль тридцатилетняя дочь режиссера Дилан — вполне себе открытие. Именно в этой сдержанности и состоит эмоциональное ядро фильма: интенсивно смонтированная кульминация, где дочь немо наблюдает телерепортаж со сгорающим, как комета, отцом, — это настоящая буря непроговоренных чувств. Ну мы и так знали, что режиссер Пенн — мастер душераздирающих концовок, еще со времен неонуара «Обещание».

Мужчина с бородой лесоруба похищает прямо с улицы татуированного бездомного, обещая тому безвозмездную помощь. Ударив жертву по голове тяжелым предметом, лесоруб в две руки с сестрой, будто сошедшей с холста «Американской готики», сливает его кровь в миску. Кровь предназначена для еще одного брата — хилого, худощавого, длинноволосого, как какой‑нибудь школьный стрелок. Такой вот готический групповой портрет с приметами и типажами американских 2020-х.

«Мое сердце не будет биться, пока ты не прикажешь» — практически сферическое в вакууме воплощение таких модных жанровых явлений, как слоубернер и постхоррор, — со всеми их багами и фичами. Все очень серьезно и психологично, мало света в интерьерах, много баса в саундтреке. Внутрисемейный вампиризм легко поддается интерпретации для животрепещущих эссе на тему созависимости и дисфункциональности. Однако олдскульные ценители жанра будут взбешены: кровавые сцены, оправдывающие цену билета, можно пересчитать на половине пальцев руки; фабула предсказуемая донельзя; постановка крайне сжата в масштабе. Из этого могла бы получиться атмосферная, хороша сыгранная короткометражка, но и дебюту многие из перечисленных недочетов вполне можно простить. За режиссером Джонатаном Куартасом будем следить дальше.

Популярная и неотразимая репортерка по имени Франс флиртует на пресс-конференции с Эмманюэлем Макроном, с детской непосредственностью снимает интервью с повстанцами в горячих точках и крутит курортный роман. Есть у ее благополучной жизни и обратная сторона: случайная авария приводит к медиаскандалу, в семье случается трагедия, а в самые неподходящие моменты на глазах проступают беспричинные слезы. Впрочем, даже в эти неприятные моменты жизни французская журналистка-суперзвезда в исполнении Леа Сейду не теряет неотразимости.

Мизантропический адепт кинематографа телесных ужасов и психологических жестокостей Брюно Дюмон за последние 10 лет радикально переквалифицировался в постироничного сатирика: при просмотре колхозного хоррора «Малыш Кенкен» и детского метал-мюзикла «Детство Жанны д’Арк» невозможно было решить — то ли плакать, то ли смеяться в голос. «Суперзвезда» продолжает гнуть ту же линию, но уже вполсилы: затянутые скетчи про мигрантов не сообщают ровным счетом ничего остроумного, а слезы красавицы Сейду выглядят исключительно крокодильими.

Пускай это и малоэффективное кино, но со своим шармом и смыслом. Мало кто решается говорить на остросоциальную тематику с такой прямотой; кроме того, Дюмон — все еще исключительно выразительный мастер постановки. Да, большую часть фильма он упивается крупными планами засвеченной софитами Сейду, зато в конце зрителей ждет невероятно абсурдная сцена автокатастрофы, легко застолбившая себе место в истории кино. Это явный признак живого классика — когда даже в проходных работах есть такие бриллианты.

Косматый, как Зевс, бандит с Дикого Запада (Сэм Уортингтон) всеми силами пытается не допустить исполнения индейского пророчества. Оно больше похоже на что‑то из мифов Древней Греции: вождь сказал бандиту, никогда не считавшим собственных внебрачных детей, что тот погибнет от руки одного из отпрысков. Последний на примете и самый опасный из сыновей — тоже бандит (рэпер Machine Gun Kelly, то есть буквально Пулеметчик Келли), который во время ограблений массово расстреливает жертв из пулемета. Болеть здесь не за кого, остается лишь наблюдать за жестоким столкновением злодея и злодея.

Виднейший режиссер-дебютант последнего десятилетия Тим Саттон когда‑то выстрелил с постдоком про расстрел кинотеатра («Темная ночь»), после чего принялся накладывать фирменную тягуче-скорбную интонацию на, казалось бы, неподходящие для этого жанры. В его фильмографии уже был боевик про уличные драки («Все пути ведут в Доннибрук») и даже (анти)супергероика («Забавная мордашка»), а теперь настала очередь (пост)вестерна. Почему же он «пост»? Просто здесь нет ни малейшей сюжетной интриги, вместо этого режиссер упивается мрачными пейзажами, там, где иной автор пытался бы рассуждать на тему чести, жестокости, мужественности, Саттон просто сводит все взаимодействие героев к животным инстинктам. Это дешевое и сердитое (скупые декорации напоминают кино, снятое на даче), бессмысленное и беспощадное зрелище — но и конкурентов в плане чистой брутальности действия у него нет.

Необязательно считать жанровые эксперименты Саттона удачами, чтобы констатировать тот простой факт, что он остается по-настоящему самобытным голосом в мировом кино. С нетерпением ждем его рэп-оперу «Телец» из Берлинале, где снова сыграет Machine Gun Kelly (пора бы запомнить и его реальное имя Колсон Бейкер — ведь в «Последнем сыне» он был однозначным открытием).