У клана, властвующего в неких бескрайних Северных полях, есть вера в тринадцатый (или двадцать пятый) час новогоднего дня: когда в старинном доме семьи пробьет лишний раз, его обитателям даруются дополнительные шестьдесят минут жизни. Маргарита (Рената Литвинова) так вдохновенно рассказывает об этом за кадром в самом начале фильма, что непонятно, слепая ли это вера в фамильное предание или настоящая магия.
В очередной праздничный день род, в котором издавна правят одни женщины (Маргарита называет это Великим Матриархатом), собирается за столом, как на «Тайной вечере». Бенедикт (Антон Шагин), сын Риты, приводит свою невесту Фанни (Ульяна Добровская), которая трагически гибнет в ту же ночь. Убитый горем жених берет в жены ее сестру Фаину (Софья Эрнст), рождается долгожданный внук Хьюго (позже вырастает в Михаила Гавашели). Круг жизни замыкается на одном счастливом и проклятом дне Нового года, время утекает сквозь пальцы и десятилетиями никуда не движется, зависнув в отзвуке тринадцатого удара кремлевских курантов.
Впрочем, даже это кажущееся избыточным описание сюжета оказывается категорически недостаточным. Режиссер Рената Литвинова населяет свой мир таким беспредельным количеством персонажей и их сложных взаимосвязей, что в процессе изучения их ничем не объяснимых перипетий, ссор, столкновений и расхождений легко потеряться навсегда. А хитрая постановщица еще и не собирается ничего расшифровывать в финале.
«Северный ветер» — самый невообразимый, необъяснимый и одновременно с этим чарующий фильм в новейшей истории российского кино. Это вещь в себе, ею можно либо восторженно восхититься, либо ее же сходу возненавидеть, — и никак иначе. Да и стоило ли ожидать чего‑то иного от нового фильма Литвиновой? Это фантазия, к производству которой она привлекла всех своих друзей (Земфира писала музыку, Демна Гвасалия шил костюмы, Роман Абрамович и Константин Эрнст поддержали финансово), воплощающая в себе весь публичный образ Ренаты во всем варварском великолепии: святая простота, кажущаяся наивность, житейская ирония Фаины Раневской, вера в любовь, гламур и жеманничанье.
Картина настолько интертекстуальна, что здесь все отсылки и позаимствованные подсюжеты исчезают в общей массе. С одной стороны, весь фильм — крайне вольный пересказ «Ста лет одиночества» Маркеса: оттуда явно взята модель поломанной семьи, мещанские пережитки, магический реализм, растворенный в постылой повседневности. С другой, Рената вдохновлялась родной страной: здесь сорокинская вселенная из «Дня опричника» густо замешивается с узнаваемой айдентикой увядающего привилегированного класса из «Неоконченной пьесы для механического пианино» Михалкова.
Так же сказывается и фильмография автора: чем‑то «Северный ветер» напоминает и ее предыдущую работу, «Последнюю сказку Риты» (та ли это героиня, что появляется и в «Северном ветре»? Непонятно), и Киру Муратову, у которой Литвинова постоянно снималась и которой посвятила свой фильм.
В побочной сюжетной линии о профессоре Жгутике (Никита Кукушкин) виднеется миф о Пигмалионе и Галатее, который слепил женщину (Манана Тотибадзе) из того, что было, а то, что было, то и полюбил. Подчинить все это варево разумной аналитике не представляется возможным. Литвинова в «Северном ветре» воплотила во всей полноте загадочную странность русской обыденности.
Во дворе поместья одновременно с трагическим событием в жизни клана внезапно загнивает скамейка, растекается темной жижей, которая не замерзает. Все тухнет даже на морозе, ветки обвивают изнутри несчастный особняк а-ля рюс, словно это дом на дереве, деньги в сундуках превращаются в прах — как уже бывало многократно в истории России.
Вроде бы это кино о прошлом — но никогда не существовавшем. Пространство полно анахронизмов: в доме постоянно зажигают свечи, но на стенах висят электрические бра, звонит телефон — но, опять же, не современный, а с отдельным динамиком на проводе и микрофоном, встроенным в корпус (как аппарат Гауэра-Белла, который был широко распространен в 1880-е). С другой стороны, может, это и правда дореволюционная Россия? В ходу там царские рубли, которые клан не доверяет банкам, а кладет в сундуки и закапывает в вечную мерзлоту. Ну, может, и не вечную, но в этом фильме никакого лета или хотя бы потепления мы не увидим — это место навечно застряло в предновогодней суете.
Зато в мире «Северного ветра» действуют регулярные пассажирские авиаперевозки — одна из ключевых для сюжета героинь, невеста сына Маргариты по имени Фанни (играет ее, кстати, 19-летняя дочь самой Литвиновой), работает стюардессой и приезжает в гости к клану в узнаваемой пилотке. О ее гибели сообщают телеграммой, а позже мы узнаем, что и пластическая хирургия успешно освоена, — чтобы любой, кто пытается точно определить эпоху, окончательно и радостно свихнулся.
Литвинова действительно пускается во все тяжкие, как последний лихой и художественно смелый человек, оставшийся в заметенных проклятых пустошах. Свои безумные и в то же время остроумные придумки она разбросала по фильму так равномерно, что если попытаться наловить их в любые несколько минут хронометража, то их бы хватило не то чтобы на другой фильм — на много серий.
Целую убедительную вселенную режиссер демонстрирует всего из одной точки — сквозь тусклое стекло проклятого старого дома. Остальное ты охотно додумываешь, докручиваешь — «Северный ветер» кажется неприятно знакомым, как будто ты давно уже живешь в этом фильме.
Там воют ветра перемен и может происходить что угодно: ОМОН избивает мирных людей, куранты Кремля, окруженного безлюдными лесами безразличия, бьют тринадцать раз, вдалеке идут войны непонятно кого непонятно с кем. Но хозяева северных полей не кажут носу на улицу, их больше занимают собственные любовные драмы и прочие насущности. Словом, это еще и актуальная картина о России и дне сегодняшнем, вышедшая удивительно вовремя.
Трудности могут возникнуть там, где в «Северном ветре» подразумевается сюжет. Кому‑то даже покажется, что это первосортная мизогиния, замаскированная под псевдоисторическую готичную сказку. Хотя к этому вроде бы ничего не располагает: с первых секунд Литвинова закадровым голосом заявляет, что в пятых Северных полях издавна царит матриархат. Женщины этого рода живут почти вечно — но все это время ждут, ждут любимых и сильных мужчин. Впрочем, так и не дожидаются: матриархат, по мнению Литвиновой, — свидетельство упадка целого гендера: «Что‑то случилось с кровью мужчин. Они оставались детьми». Но все же каждый женский персонаж больше всего думает о любви — априори невозможной. И это можно посчитать преступным упрощением женского образа. Но об этом не успеваешь даже задуматься: перед нами слишком ирреальный и алогичный мир. Литвинова явно не пытается никому преподать урок о том, как надо жить. Все герои фильма — не люди в полной мере, а скорее образы, призраки, которые не могут просто взять и покинуть место действия.
На высочайший уровень фильм выводит тот самый финал, который не подвергнуть трактовке. Где‑то ближе к концу Литвинова все чаще выпускает героев за пределы одной умирающей на наших глазах локации. И если до этого «Северный ветер» временами слишком сильно походит на телеспектакль (собственно, картина выросла из одноименной постановки того же режиссера в МХТ имени Чехова), то с трагическим завершением разнообразных сюжетных линий он обретает подлиннную свободу и веет где хочет. Последнее путешествие на сломанном самолете прямиком в рай, сымитированное самоубийство в заброшенном цирке внутри наркотического прихода, наконец, внезапная поездка в старинном вагоне московского метро, которую Маргарита совершает в тот самый тринадцатый час и на платформе находит свое счастье. Эти эпизоды, пропитанные подлинной кинематографической магией, окончательно покорят любого скептика.
«Северный ветер» — удивительное прямое включение из подсознания всей России, кроме того, это еще и идеальный фильм для будущего Нового года (если мы до него, конечно, дотянем) — будем пересматривать и надеяться, что когда‑нибудь в нашей стране неумолимые куранты пробьют тринадцатый раз и мы исправим все ошибки.
Егора Беликова
