— Еще до съемок «Я — Грета» вы интересовались экологией как документалист. Что вы снимали, что вас беспокоило? Вы были экоактивистом?
— Я никогда не считал себя активистом — это совсем другой образ жизни и другая работа. Я просто делал проекты, связанные с экологией — в первую очередь с темой изменения климата. Ни с какой политической партией я не связан, снимал в основном для шведских общественных организаций.
Одним из проектов до фильма о Грете Тунберг был фильм «The Toaster Challenge» о рациональном использовании энергии: это киноэксперимент о том, сколько энергии мы производим и используем каждый день: совершенно несоизмеримое количество. Действительно ли нам нужна вся окружающая нас техника и удобства, можем ли мы себе позволить весь этот комфорт, не перегружая ресурсы планеты?
Еще я снимал кино о рациональном потреблении мяса: можно ли ограничить наши привычки, важен ли выбор вегетарианства, как нам выстроить систему питания так, чтобы мы не погубили планету.
— В начале съемок Греты Тунберг вы даже не догадывались, какой резонанс будет у ее акции — просто начали снимать девочку-пикетчицу у шведского правительства?
— Как и многие доки вообще, этот фильм начался с подсказки друга. Знаете, наш Стокгольм правда большая деревня, все со всеми знакомы. По сравнению с Москвой, например, Швеция — просто пригород, где все знают друг друга через одно рукопожатие. Друзья семьи Тунберг рассказали мне про Грету, которая решила устроить школьную забастовку у шведского правительства перед очередными выборами и посвятить ее глобальному потеплению. Мы с нашей командой долго обсуждали, стоит ли идти и наблюдать: поначалу событие казалось очень небольшим.
— Вряд ли можно было представить, во что вырастет ее забастовка.
— В качестве теста я отправился на съемки на пару дней, чтобы познакомиться с Гретой, узнать о ее позиции и посмотреть, как выглядит ее выступление. Для каждого режиссера важно посмотреть в видоискатель и понять, стоящая перед тобой история или нет. Ничем значительным это в самом начале не казалось — а фильм тогда и вовсе было сложно представить. Грета была интересной героиней, но я долго не знал, что делать с отснятым материалом. И только потом, зимой, когда ее активизм вышел за границы страны, стало ясно, что феномен Тунберг не надо смешивать с другим экоактивизмом. Это самоценное явление, к которому стоит присмотреться.
— Каким было ваше первое мнение о Грете, когда вы только с ней познакомились?
— С первого взгляда Грета была очень стеснительной, не любила много болтать попусту, но когда мы касались темы, которая ее волновала — экологии и климата, — она становилась невероятно убедительной, уверенной, озабоченной и подкованной в своих знаниях. Внезапно передо мной раскрывался человек с глубоким знанием темы, который при этом может сжато и по делу говорить о сложных и не известных большинству вещах. То, как она говорит, объединяет ее с людьми — и это настоящий талант: достучаться до одноклассников, других подростков, прохожих, журналистов, активистов и знаменитостей.
— Но вначале ее немногие поддержали — и это видно в фильме.
— Главной поддержкой первое время была ее семья, которой было трудно принять ее активизм, но они демонстрировали поддержку и заботу. Ее теплые и близкие отношения с отцом лично меня очень тронули. Вокруг Греты очень долго не было толпы — и тем более сложно было себе представить, что за ней последует столько людей по всему миру. Это была очень домашняя и независимая инициатива: первое время вообще 5–10 человек, не больше. Упрямых, настойчивых и очень мотивированных подростков, которые стояли с ней плечом к плечу, — и практически больше никого.
Потом добавились небольшие группы в Скандинавии — в Норвегии и Дании. Вам наверняка легко себе это представить, потому что живете в России, — осень и зима совсем неприятное время для уличных демонстраций в нашем климате, требуются воля и настойчивость. Долгое время пикет Греты казался маловлиятельной акцией — вплоть до конца декабря 2018 года, когда инициативу Греты подхватили в Австралии. Стремительность протеста Греты, которая сложилась из медиа, обманчива: ей понадобилось много времени и упорства, чтобы донести свое послание людям, и это сложно уловить из международных новостей.
— Да, тем более в новостях и соцсетях ее часто обвиняли в стремлении к популярности и работе на собственный имидж.
— Это несправедливо и не имеет никакого отношения к реальности и ее убеждениям. Нам часто кажется, что активизм приносит моментальный результат, активисты становятся значимыми фигурами и идут в публичное поле из‑за этого. На самом деле активизм — трудная и неприятная рутина: очень много повторяющихся действий, часто не приносящих результат. За ту зиму, что ее движение распространилось на весь мир, стало очевидно, что ее интересуют не шведские выборы и не власть, а мировая позиция людей относительно изменения климата, мнение международных политиков.
— Вы сопровождали Грету Тунберг на пути от никому не известной шведской школьницы к международной политической фигуре. Для нее было важно, чтобы вы были ее союзником, поддерживали ее?
— С самого начала мы очень прозрачно договорились, что я снимаю собственный фильм, а не ее героический портрет, и она спокойно приняла эту позицию, не вмешивалась в монтаж и не пыталась влиять на съемки. Грета очень открыта и прозрачна в своем поведении, она отлично понимает, что родилась в привилегированной семье (отец Греты — актер, мать — оперная певица, которая отказалась от международных гастролей ради дочки, которая не одобряла ее командировки и частые авиаперелеты. — Прим. ред.), сама оплачивает собственные расходы.
Она ничего не скрывает, в том числе свой диагноз, синдром Аспергера, и не пытается казаться тем, кем не является. Поэтому и контролировать свой образ она не хотела. Единственное, о чем Грета правда переживала, — насколько в фильме она будет похожа на саму себя. И когда я показал ей фильм, она была собранна и спокойна: «Да, я действительно здесь такая, какая я есть». Мне тоже было важно, чтобы Грета узнала себя, даже если не согласна с чем‑то.
— У вас были споры с Гретой о том, что это будет за фильм?
— Мне кажется, фильм «Я — Грета» получился о глубоком знакомстве и попытке увидеть мир глазами Греты Тунберг. С самого начала я решил снимать фильм в стилистике «муха на стене» (непостановочная документалистика, попытка наблюдающего, но не оценивающего взгляда. — Прим. ред.), не включаться в активизм, не выражать свои реакции и оставаться где‑то на фоне, чтобы охватить тот шквал событий, которые происходили вокруг Греты. С нашей маленькой командой и простым оборудованием мы быстро растворились в окружении Греты, не напоминая о себе.
— Если бы это была не девочка-подросток из Швеции, а одинокий взрослый активист, мерзнущий зимой на улице с плакатом, резонанс был бы такой же? Все заголовки того времени повторяли одно и то же: «Девочка из Швеции объявляет войну глобальному потеплении». Все делали упор на ее возраст.
— Важно вернуться во времени и посмотреть на контекст 2018 года, в котором произошла школьная забастовка Греты. Это было одно из самых жарких лет в истории человечества: даже в прохладной Швеции полыхали леса, сезонные пожары в южных странах уже несколько лет были регулярным бедствием. Думаю, обычные люди видели, что ситуация меняется драматически и абстрактная фраза «глобальное потепление» превратилась в настоящие экологические катастрофы по всему миру, и от этого больше нельзя отмахиваться, как от выдуманной проблемы.
То, что политики по всему миру игнорировали эту ситуацию, не справлялись с пожарами и не делали публичных заявлений, стало беспокоить людей — природные катаклизмы оставили нас беспомощными наедине с нашими проблемами. Когда эти явные проблемы наложились на слова Греты Тунберг и ее умение выразить общее беспокойство, мир среагировал. Ее талант и уникальный момент в истории родили искру, с которой все заполыхало.
— Мне кажется, массы очень долго снисходительно относились к Грете: «Вот шведская девочка из хорошей семьи, которая не хочет ходить в школу и вместо этого дискутирует с политиками о глобальном потеплении», — что‑то такое. Ее действия до сих пор многие считают подростковой выходкой и попыткой привлечь к себе внимание.
— Наверное, на длительный пикет взрослого человека мир среагировал бы по-другому. Но мы говорим о мире, в котором будем жить в 2050 или 2060 году, где современные политики и предприниматели, люди, принимающие глобальные решения, возраста 60–70 лет, жить не будут. Это целиком жизнь Греты, ее детей и ее внуков — и это делает ее озабоченность такой искренней и такой мотивирующей.
Действительно, если ты думаешь о планете Земля через 30–40 лет, когда тебя уже не будет в живых, — это одна оптика. Когда ты понимаешь, что будешь справляться с проблемами, которые тебе оставили в наследство твои родители, бабушки и дедушки, не предотвратив то, что могли предотвратить, ты чувствуешь что‑то другое. И самым убедительным в выступлении Греты Тунберг для меня как раз был разговор о том, в каком состоянии мы оставляем планету ее и следующим поколениям, об этой ответственности. К человеку, который будет жить в этом будущем с экологическими катастрофами, пожарами, наводнениями и ураганами, надо обязательно прислушаться: его слова куда более легитимны. Это математический факт, который мы просто упускаем из внимания.
— Получается довольно лицемерная общественная позиция. То есть, с одной стороны, от детей требуют большей активности, сознательности и включенности в гражданское общество. А с другой — когда они говорят неудобные вещи, не идут в школу и берут на себя смелость обращаться на саммите к мировой элите с фразой «Как вы смеете?», они — бунтари, которые не умеют себя вести и не разбираются в жизни.
— В Швеции мы стараемся прислушиваться к тому, что говорит молодое поколение, но мир тоже не черно-белый. Юным активистам действительно не хватает опыта, зрелости и понимания работы системы, чтобы ее реформировать. Просто есть темы и аспекты, где молодые должны иметь преимущество высказываться. Например, в разговорах о будущем, в котором мы все окажемся, о проблемах своего возраста и подростковой жизни. В общем, о том, что взрослые или забыли, или игнорируют.
— Без таких людей, как Грета Тунберг, и их искренности, получается, мы не справляемся?
— Совершенно очевидно, что нынешняя политическая система построена по очень краткосрочному принципу — мы загадываем на 5–10 лет и не интересуемся тем, что будет в долгосрочной перспективе. Да, конечно, это самый простой способ строить стратегии и относительно предсказывать будущее. Но мы видим, что мировой кризис и экологические катастрофы не получается предсказать — политики просто не готовы к форс-мажорам. Значит, эти краткосрочные планы не работают. Послание Греты и ее союзников — не паника, а сухой расчет на основе настоящих тенденций: попросту говоря, это чистая правда.
Так что в планировании и осмыслении будущего нам необходимо прислушиваться к подросткам: они анализируют и проецируют нынешние проблемы на будущее куда осмысленнее, чем удается нам с тоннельным мышлением. Пусть взрослые обсуждают детали и способы справляться с кризисами, а дети и подростки заявляют о своих опасениях — это справедливо. Странно говорить подрастающему поколению: ты беспокоишься, ты и решай.
22 ноября в первом зале московского «Октября» и в екатеринбургском «Ельцин-центре» после показа «Я — Грета» пройдут Q&A с режиссером фильма. Подробности.
