— Вы постоянно общаетесь с властными людьми, которые привыкли, что им никто не отказывает. Есть ли между ними — знаменитостями, политиками, олигархами — что‑то принципиально общее: то, как они воспринимают жизнь и вас?
— «Создательница королей» так сильно отличается от остальных моих проектов. Мне кажется, мой базовый подход — создать эмпатичные отношения с моими героями. И всегда удается найти что‑то общее между нами, часто к моему удивлению, что помогает нам сблизиться. Неважно, насколько далеко от меня Джеки Сигел из «Королевы Версаля» (документальная лента о семье мультимиллиардера. — Прим. ред.) или женщины с анорексией в «Худых», рано или поздно дистанция уходила — и появлялась симпатия, а не только односторонний интерес.
Но с Имельдой Маркос все было совершенно иначе. Она с первой и до последней минуты преподносила себя как королева и, как бы это правильно выразиться, у нее был тяжелый фасад (very hard facade), практически железный. То, что привлекло меня в начале съемок, — она вела себя великодушно и по-доброму. Я невольно чувствовала, что мне очень повезло получить к ней уникальный доступ и разговаривать с ней как будто по душам.
Да, мы могли ужинать вместе, неформально общаться, но это принципиально ничего не меняло: на глубоком уровне она оставалась непроницаемой. Ее доброта так подкупала, что в какой‑то момент мне показалось, что мой фильм может быть историей об искуплении вины, но потом я обнаружила, что ее показное благодушие — просто хладнокровная стратегия возвращения к власти. Я сама мать и следила за ее материнским поведением. Я заметила, что она преподносила себя как мать целой страны, Филиппин, но к собственным детям она не проявляет особенной любви и привязанности. В течение съемок, которые длились аж пять лет, я постепенно осознавала, что Имельда Маркос не говорит правду и что при всем ее обаянии и умении преподнести себя она — ненадежный рассказчик.
— Для документалиста, который проводит так много времени со своими героями, всегда есть риск попасть под их обаяние, принять их сторону и поддаться их манипуляциям. Особенно когда люди остроумные, известные, вежливые и приятные в обхождении. Как вы с этим боретесь?
— На всех моих фотопроектах и фильмах я сохраняю одновременно два способа наблюдения. Я присматриваюсь очень близко, погружаюсь в героя целиком, но всегда держу в голове вопрос, почему он делает то, что делают, и как это вписывается в общую картину нашего общества. Вначале я просто бросаюсь в тему и никакой объективной дистанции не соблюдаю. Но потом включаю журналиста. Мой бэкграунд: я работала как фотожурналистка и много писала, так что этот опыт никуда не исчез. Многие документалисты приходят в профессию из искусства или активизма, а у меня журналистская школа. Правда для меня — главное, а способы подобраться к ней разными способами — мой рабочий принцип. И фильм «Создательница королей» в этом плане отличается от остальных моих работ.
— То есть дистанция в политической документалистике, больше похожей на расследование, другая?
— Скажем, в «Королеве Версаля» я тоже постоянно держала в голове дистанцию, которая разделяет меня и моих героев, но продолжала работать в пузыре — их семьи, их владений, их способов справляться с трудностями. С Имельдой Маркос я не могла оставаться внутри одной семьи: история постоянно прорывалась вовне — в историю страны, во внутреннюю политику целого государства, в жизни миллионов людей. Когда я показывала промежуточные съемки Имельды зрителям, они были под властью ее харизмы. Особенно это касалось молодых, которые не помнили и не знали свою историю: они просто принимали на веру все, что она говорит.
Я поняла, что нужен способ рассказать историю целиком, раз она касается не одной семьи, а целого народа. Так я отправилась к жертвам режима: выжившим во время военного положения в Филиппинах, Андресу Ботиста (Председатель комитета по выборам в Филиппинах, оппонент семьи Маркос на президентских выборах 2016 года. — Прим. ред.), которые представили противоположную точку зрения. Еще я достала много архивных съемок, которые разоблачали откровенную ложь Имельды Маркос. Внезапно на камеру она делала оговорки по Фрейду: «Очень тяжело терять деньги… в смысле, маму» (money/mother в английском созвучны. — Прим. ред.).
Я работала над тем, чтобы зрители погружались в историю постепенно — как и я, когда только начала разбираться — и повторяли мои шаги. Сперва тебе кажется, что перед тобой — пожилая, немного взбалмошная женщина не в себе, но она щедрый человек, которого другие просто не понимают. Например, она искренне и с восхищением рассказывает о придуманном ей Острове животных, где царит дикая жизнь. А потом ты слышишь от коренных жителей, как их выгнали из их дома, а землю забрали — и до животных там никому нет дела. Потом она рассказывает о счастливом браке, а ее друзья вспоминают, как она плакала у них на плечах, потому что ее муж постоянно ей изменял. Этим людям нет никакой выгоды врать. Они сидят без грима, в бытовой обстановке, не пытаются произвести впечатление — что контрастирует с тщательно подобранными декорациями Маркос.
— Зная ваш подход, как герои вообще соглашаются допустить вас к себе так близко? Очевидно же, что вы не будете снимать им комплиментарные портреты. Все дело в их неразборчивости и тщеславии?
— У каждого человека свои причины согласиться быть частью документального кино. Героини «Худых», женщины, страдающие анорексией, были очень озабочены тем, как они выглядят в кадре, но они хотели показать другим людям, что такое — их заболевание. В особенности они хотели обратить на себя внимание близких, которые не принимали их состояние всерьез. Джеки Сигел («Королева Версаля»), например, хотела внимания к ней самой: с ее умом и хваткой она чувствовала себя в своем Версале совершенно одинокой и неуслышанной — и мы сразу поняли друг друга. Ей было важно выйти из тени, перестать быть объектом насмешек медиа и предстать живым человеком, рассказать историю от первого лица.
Герои «Поколения благополучия» — целая россыпь персонажей, каждый со своими причинами. Например, Флориан Хомм (руководитель хедж-фонда, скрывающийся в Германии от преследования в США и срока в 225 лет за финансовые махинации. — Прим. ред.), как мне кажется, хотел покаяться за свои поступки и рассказать об уроках, которые извлек из собственных ошибок. От него я меньше всего ожидала согласия на съемку, а он согласился и предстал в кадре очень уязвимым — для меня было внезапно увидеть его плачущим, в то время как раньше он вел себя как повелитель вселенной.
— В «Создательнице королей» героиня не понимала, как разоблачает сама себя?
— Имельде Маркос не нравился ее образ, который остался в истории, то, что ее ассоциировали с авторитарным режимом, и она явно планировала ребрендинг семьи. Я, честно говоря, тоже поначалу думала, что это будет история о признании вины перед многими людьми и попытка ее искупить в конце жизни — вроде того, что произошло в моем прошлом фильме с Флорианом Хоммом («Поколение благополучия»). Я сочувствовала ей и думала, что ей действительно нужно высказаться — что она не знала, что происходит в политике Филиппин, не поддерживала решения мужа и сожалела о том, что случилось с ее страной. Но вместо этого она решила прославить свою семью снова, заявить об ее исключительности и величии.
Да и ставки в 2014-м, когда я начала делать этот фильм, были другими — никто не ожидал возвращения семьи Маркос на политический Олимп. Если бы они выстраивали такую стратегию с самого начала, то точно выбирали бы тщательнее режиссеров, которые будут снимать их семейную историю. Имельда Маркос же самонадеянно ощущала полный контроль над фильмом, потому что считала, что никто не остановит ее на пути, и она сделает проект, чтобы выиграть следующую битву.
Вряд ли она жалеет хотя бы о чем‑то, что сказала на камеру лично мне, но она не была готова к тому, что я введу в историю ее оппонентов.
— Вы постоянно работаете с патологией человека — будь это серьезные расстройства, избыточное богатство, неограниченная власть или непомерная жажда влияния. Все ваши герои ждут валидации. Это ваш осознанный режиссерский выбор?
— Для меня лично это целое сражение. В «Поколении благополучия» я хотела показать, что стремление «больше и лучше» — дорога в никуда, причем за счет миллионов людей. Культура нарциссизма и приобретения большего не выдерживает испытания временем: она накладывает огромную нагрузку на окружающую среду в самом широком смысле слова. В мире просто нет такого количества ресурсов, чтобы удовлетворить эти неестественные потребности. Наши сообщества, семьи, души, экономика не приспособлены для таких аппетитов. Не надо далеко ходить за примерами — посмотрите на нашего президента, которого, я надеюсь, уберут с поста в ближайшее время (разговор с Лорен Гринфилд происходил одновременно со стартом американских выборов президента в ноябре 2020-го. — Прим. ред.). Нарциссизм убивает наш интерес к другим людям и их точке зрения, что в больших масштабах ведет к человеческой катастрофе.
К «Создательнице королей» я пришла от «Королевы Версаля» и «Поколения благополучия», думая, что это еще один сценарий фантастически влиятельной семьи, которая тратит направо и налево.
Десятилетия ущерба множеству людей, целой экосистеме, чему есть неопровержимые доказательства. Получился фильм об ослепленности властью, но еще и о том, как большие деньги срастаются с коррупцией, как в авторитарных режимах одно обязательно подтягивает другое. Следуя за деньгами, я раскрыла историю государственного воровства, которое позволяет одним и тем же людям постоянно возвращаться к власти. Получилась предостерегающая моральная история не столько о расточительности, сколько о коррупции и уходе от демократии. А также о памяти и коллективной истории, которая стирается усилиями заинтересованных в этом людей.
— Деньги, которые вмешиваются в политические решения — это не отличительная черта авторитарных режимов. Элиты везде склонны объединяться и выгораживать друг друга: в условных демократиях тоже есть десятки способов. Крупный капитал спонсирует свои интересы через зависимые медиа и поддерживает политические кампании выгодных им кандидатов.
— Да. Просто, допустим, в США это не так очевидно — политики и крупный бизнес научились это прятать. Есть лоббисты и многоходовая политическая реклама, а в Филиппинах все более жестко и просто устроено. В типичной демократии есть конкретные правила: один человек — один голос, свобода слова, возможность выбирать источники информации. В Филиппинах можно купить голос за паек еды, а люди, особенно бедные, получают информацию только на родном языке и в основном через фейсбук — и социальные сети с продажей контента тоже вписаны в экосистему авторитаризма и могут искажать общественное мнение.
— Что изменилось в вашем отношении к людям и героям за годы вашей работы — от фотожурналиста к документалисту? Есть что‑то новое, что вы продолжаете открывать для себя?
— Без первого фильма не было бы следующего и так далее. Я училась в колледже и занималась фотографией и не получала никакого образования в сфере кино: так что на съемочной площадке я многому училась у тех людей, с которыми работала. Мне кажется, в «Королеве Версаля», «Поколении благополучия» и «Создательнице королей» мне удалось целиком переложить мой стиль в фотографии в движущийся образ и сохранить при этом юмор, черную сатиру моих фотосерий.
— Вы сами осознаете, как смешно и нелепо то, что вы иногда снимаете? Сами герои это понимают?
— Я сама не понимаю, как смешно то, что я сняла, пока не начинаю монтировать. В контексте фильма все случайности и мелочи начинают иметь значение. Например, я работала с датским режиссером монтажа Пером Кьеркегором и постоянно говорила ему: «Смотри, сколько здесь юмора», — а он был предельно серьезен к трагической стороне истории Филиппин.
Действительно, нужно быть очень чуткими, чтобы история выживших после репрессий в Филиппинах не меркла на фоне абсурдной обстановки притворства, в которой живет Имельда Маркос. Когда говоришь с жертвами изнасилований и пыток, тут уже не до шуток. Но юмор — это тоже способ увлечь зрителей. И мои герои тоже чаще всего обладают чувством юмора. В «Королеве Версаля», например, есть сцена, где Сигелы всей семьей ищут в своем дворце ящерицу, и один ребенок спрашивает: «А у нас вообще есть ящерица дома? Я не в курсе».
— Когда эти влиятельные и богатые люди остановятся в своих амбициях? Есть какой‑то конец их глобальным заблуждениям и чудовищным поступкам? Кажется, они не видят краев и не понимают, как злоупотребляют всеми вокруг себя.
— Я замечаю в себе многое, что свойственно моим героям. Например, в «Поколении благополучия» я разговариваю со своей семьей и понимаю, что жадно ищу новые истории и новых героев с той же силой, с которой мои герои ищут власти и влияния. При этом я оптимистка и понимаю, что мои фильмы рождают реакцию. Скажем, в Таиланде, где запрещено критиковать монарха, молодое поколение тепло приняло мой фильм и нашло много общего между историей родной страны и Филиппин. Протестанты приняли кино как одну из основ своего движения: в стране он имел колоссальный кассовый успех.
«Поколение благополучия» показало, куда приводит мыльный пузырь нарциссического имиджа и глобальной экономики: уличные протесты показывают, что молодые люди не хотят жить в таком мире. Они занимаются активизмом и требуют от окружающих ответственности за свой выбор перед другими, а не только перед собой. Видимо, не пережив глобальный кризис и не ударившись о дно, ничего нового и лучшего не построить. В этом разрушении много созидательной силы. Может быть, прямо сейчас не время перемен, но оно точно не за горами.
— Мне кажется, при всем желании перемен в Штатах в риторике, которую я успела наблюдать в публичном поле, все еще сохраняется страх перед левой повесткой и опытом левых движений. Консьюмеризм и нынешнее неравенство явно наносят обществу ущерб, но адаптируя опыт социальных демократий Америка как будто бы потеряет свою идентичность. Вы чувствуете эти опасения?
— Думаю, что коронавирус и новый глобальный кризис демонстрируют, насколько ответственное перед гражданами правительство должно и может регулировать процессы, которые выходят из‑под контроля. Нам всем нужна сетка безопасности: никто не отказывается от правительственных выплат или испытания вакцин. В прошлом страх перед левыми настроениями был очевидным, но теперь мы оказались в принципиально другой ситуации. Никому сейчас не надо объяснять, какие проблемы обнажает системное неравенство, расизм — и думаю, большинству американцев старая система больше не близка. Что будет дальше — будем наблюдать вместе.
«Создательница королей»