«Бабай» — экспериментальный дебют из России на стыке игрового и документального кино. Братья Марк и Геша — подростки из неполной семьи. Их отец суров и не умеет выражать свои чувства. Уходящий корнями в славянский фольклор, этот фильм — тактильная драма взросления, погружающая зрителя в мир ребенка, его страхов, травм и надежд.
«Бабай», единственный в этом году российский участник конкурса Роттердамского кинофестиваля, вошел в специальную программу «Сделано в России» Международного фестиваля дебютного кино в Новой Голландии.
Бабай — ночной дух в славянском фольклоре, упоминаемый родителями, чтобы запугать непослушных детей.
Почему вы решили снять фильм о взрослении? Позволяет ли кино проработать детские страхи и травмы?
Все-таки сначала появилась идея о смерти. Я думал, что в первую очередь это будет фильм о старшем поколении. В старости, так же как и в период взросления, состояния человека очень схожи. Мне было интересно посмотреть ближе — в чем именно состоит эта связь.
Прорабатывать собственные страхи и травмы, наверное, лучше в самой жизни. А в то, что ты делаешь, это все равно в той или иной форме войдет в любом случае (тем более кино и жизнь как‑то тоже очень схожи). Мне кажется, не стоит работать над чем‑то только ради того, чтобы избавиться или как‑то проработать собственные травмы. Или вообще иметь какую‑то цель, кроме той, чтобы попробовать что‑то сделать. Не думаю, что что‑то хорошое придет в голову, если сильно напрягаться. Просто нужно делать, как считаешь правильным в тот или иной момент.
Вообще, если больше от головы идти, нежели от интуиции, то это может очень повредить фильму в итоге. Нужен правильный баланс, нужно доверять себе и своим чувствам больше, чем чему-то еще.
Почему на операторскую работу вы позвали Сашу Кулак, режиссерку неигрового кино? Вы разделяли с ней режиссерские функции?
Были важны две вещи — позвать человека, который был бы полностью на одной частоте со мной. Нужно было полное взаимопонимание с ходу, чтобы получилось создать картинку именно для этого фильма. Нужен был человек, которому можно было бы доверять по части камеры, чтобы самому сфокусироваться на всем остальном. Плюс нужен был человек, который, конечно, мог легко адаптироваться к разным ситуациям. Для меня было важно, чтобы кто‑то еще снимал и был вовлечен в происходящие на полную, но все-таки немного со стороны.
С Сашей мы скорее разделяли операторские функции где‑то в начале, когда только начинали снимать семью и они только привыкали к камере. Это была очень тесная работа и с Сашей, и с монтажером, и с другими участниками проекта, которым я очень благодарен. Один человек даже больше не с нами…
Это была маленькая команда, так что все очень друг другу помогали и общались в процессе. Все основные решения были на мне, но также хотелось, чтобы все сочеталось с простыми интуитивными чувствами каждого участника, чтобы каждый привносил что‑то личное и делал так, как хочется, в более свободной форме. В итоге у каждого был свой, но одинаковый трип. Теперь часть этих людей и их мыслей навсегда останутся в фильме. Было важно, чтобы мы все были каким‑то правильным образом сцеплены.
Очень жестокий эпизод в конце фильма — это постановочная сцена?
Да, это частично постановочная сцена. Для меня в тот момент эта сцена была просто точкой в предложении, которая суммирует происходившие в фильме до этого момента. Для зрителя это может значить и что‑то другое, что и хорошо.
Можно ли говорить о новом поколении российских режиссеров как о группе единомышленников?
Да, наверное, можно. Хотя все равно все делают что‑то свое… Но да — есть ощущение нового наплыва, это точно чувствуется среди друзей. Это круто, и я надеюсь, так и будет идти дальше и развиваться.
Как фильм восприняли в Роттердаме и на других европейских фестивалях?
Фильм восприняли по-разному: кто‑то возненавидел, а кто‑то очень полюбил. Экстремальный разброс. Это лучший показатель для меня. Все по-своему воспринимают, а наличие жестких разногласий не может не радовать, это самый правильный отклик.
«Бабай», 1 сентября