Неясно, чем именно Каннский фестиваль, его публика и пресса заслужили такое счастье — сразу два фильма режиссера, которого многие небезосновательно считают лучшим в мире. Ведь Джим Джармуш снимал игрового «Патерсона» (он в основном конкурсе) и неигровой «Gimme Danger» (вне конкурса), посвященный Игги Попу и его группе The Stooges, в разное время, а премьеры чудесно совпали здесь. С другой стороны, не случайно же Канны пасли Джармуша с первых его шагов, присудив «Золотую камеру» за «Более странно, чем в раю» еще в середине 1980-х (а еще у него есть каннская малая «Золотая пальмовая ветвь» за короткометражку из «Кофе и сигарет» и Гран-при за «Сломанные цветы»). Так и вышло, что на всемирной шумной ярмарке тщеславия — кинематографическая родина человека, полностью этому тщеславию чуждого.
Джармуш похож (не внешне, правда) на своего очередного героя, сыгранного Адамом Драйвером меланхоличного водителя автобуса по фамилии Патерсон из города Патерсон, что в штате Нью-Джерси. Тот, вообще-то, великий поэт, но знает об этом один человек на земле — его возлюбленная Лора… и еще одно животное, их английский бульдог Марвин. Патерсон постоянно сочиняет стихи — про себя, молча, — и записывает в секретную тетрадку, с которой не расстается. На все мольбы Лоры хотя бы отксерокопировать собрание сочинений находит отговорки, никогда и никому ничего не читает (кроме зрителей фильма — они слышат его внутренний голос), но с удовольствием слушает чужие стихи. Книгами полон весь его дом, уроженец того же города Уилльям Карлос Уилльямс — его кумир, а поэма Уилльямса «Патерсон» — ключевой текст и для жизни Патерсона, и для фильма Джармуша. У Уилльямса, одного из лучших американских поэтов, тоже была ничем не примечательная жизнь и нормальная работа: доктор в местном госпитале.
«Патерсон»
В этом ключ к фильму — обескураживающе простому, чистому и прозрачному, освежающему и приводящему в чувство после каннской кутерьмы, будто стакан холодной воды после плотного нездорового обеда. «Патерсон» — кино о поэзии и о повседневности. Точнее, о том, что они ничуть не противоречат, а только питают друг друга. «Когда б вы знали, из какого сора…» Не забывая наполнить фильм аллюзиями на своих любимых американских поэтов — Уоллес Стивенс, Фрэнк ОʼХара, наконец, Рон Падгетт, ссудивший Патерсону несколько своих стихотворений и написавший для фильма пару новых, — Джармуш наглядно и обстоятельно показывает, из какого именно.
Патерсон просыпается каждое утро в шесть с небольшим: его будят часы без будильника (как — остается тайной, из этой бытовой магии сплетена вся картина). Тихо, чтобы не разбудить Лору, встает с кровати, завтракает хлопьями с молоком, одевается и выходит из дома. Пешком идет в автобусное депо, задерживаясь на пару минут у водопада: это его любимое место в городе, там он ежедневно ест свой ланч, заботливо упакованный Лорой с вечера. Садится за руль, записывает пару строк, сочиненных по пути, и отправляется по маршруту № 23. Так до вечера, когда Патерсон возвращается в депо и идет домой — опять мимо водопада. Приходит, поправляет покосившийся почтовый ящик, обменивается с Лорой новостями. Идет гулять с Марвином и напоследок заходит в бар «Тени», чтобы выпить кружку пива. На этом заканчивается день; в фильме Джармуша их семь — одна обычная неделя.
Да, критику, который захочет испортить кому-нибудь просмотр спойлером, придется особенно постараться. Никаких сюжетных поворотов в фильме не отыщешь, как ни копайся. Джармуш уже посвящал свои картины таким бесполезным отрезкам жизни, как перекур («Кофе и сигареты»), поездка в такси («Ночь на Земле») или ночевка в гостинице («Таинственный поезд»). А теперь снял картину, полностью состоящую из повседневной рутины. Здесь стихи посвящают даже спичечным коробкам. По сути, Джармуш выполнил давно данное обещание: «Мне интереснее сделать фильм о человеке, выгуливающем собаку, чем о китайском императоре». Вот он, этот фильм. Сыгравшая роль Марвина выразительная бульдожка Нелли, безусловно, заслужила самый своеобразный из параллельных призов Канн, Palm Dog. К сожалению, посмертно.
Маленькое чудо «Патерсона» — в том, что взгляд, очищенный от ожидания события, принимает волшебное как обыденное, делает его правилом, а не исключением. Начиная с неземной, неправдоподобной красоты иранки Голшифте Фарахани, сыгравшей Лору, слегка чокнутую фею домашнего очага. Каждый день увлекаясь чем-то новым, от кулинарии до кантри-музыки, от интерьер-дизайна до современной моды, она постепенно преображает дом Патерсона в черно-белый заповедник посреди цветного мира. Эта микроутопия, как ни странно, жизнеспособна: вообще, «Патерсон» — редчайший пример совершенно оптимистичного арт-фильма. Если верить ему, мир полон не только поэзии, но и поэтов, будь то девочка-школьница, репетирующий в круглосуточном ландромате рэпер или японский турист. Повсюду «внутренние рифмы» — Патерсон признается, что предпочитает нерифмованные стихи, — как близнецы, которых он встречает на каждом шагу. И не существует трагедии, которую невозможно излечить, посидев у водопада и записав в блокнот несколько спонтанно родившихся строк.
«Gimme Danger»
Если существуют на свете фильмы-стихотворения, то «Патерсон» — один из лучших в этом жанре. Джармуш, кстати, одно время писал стихи, но, как и его герой, был слишком скромен, чтобы их публиковать. То же самое с музыкой. Собрав после нескольких десятилетий сомнений собственную группу SQÜRL, режиссер выпустил с ней только несколько EP. Когда за кадром «Патерсона» звучат стихи, их сопровождает написанная самим Джармушем музыка — и, уже в кадре, неочевидные визуальные рифмы, рождающие столь редкое ощущение совершенной, хоть и хрупкой (бывает ли другая?) гармонии. Пейзажи, улицы, люди; текущая вода, горящая спичка — все это уникально и удивительно, надо лишь уметь внимательно смотреть.
В «Патерсоне» прекрасный саундтрек, но все-таки стихов больше, чем музыки. В «Gimme Danger» — наоборот, хотя Джармуш и заявляет, что слова песен Игги Попа ему нравятся еще сильнее, чем мелодии. Впрочем, на это Поп, чей монолог составляет основное текстовое содержание картины, отвечает воспоминанием из своего детства: ведущий его любимой детской телепередачи призывал детей писать ему письма, но не длиннее 25 слов. Такой же длины немудрящие стихи, написанные Игги для The Stooges.
Отец панк-рока уже играл незабываемые роли в «Мертвеце» и «Кофе и сигаретах», есть упоминание о нем и в «Патерсоне». Владелец бара по кличке Док вешает на свою «стену славы» вырезку из старой газеты: клуб девочек-тинейджеров Патерсона в 1970-м признал Игги Попа самым сексуальным мужчиной в мире! Джармуш в своем документальном фильме, кажется, взялся доказать этот тезис всерьез, не выпуская Игги из кадра, перемежая его пространные монологи-воспоминания архивными кадрами с концертов и постановочными фотографиями начала 1970-х, а главное — как человек, особенно чувствительный к музыке, не давая замолкнуть его моментально узнаваемому голосу. Он ведет нас через всю историю группы, от более-менее случайной встречи будущих музыкантов и первых шагов — поначалу им не удавалось написать больше четырех песен — вплоть до славы, поездки в Лондон к Дэвиду Боуи, героиновой зависимости и последующего распада после выпуска трех успешных пластинок.
Сколько в «Патерсоне» поэзии, столько в «Gimme Danger» рок-н-ролла — он в молниеносном монтаже, в неожиданных контрастах, в смешных наглых иллюстрациях песен или воспоминаний то самодеятельной анимацией, то нарезками из старого трэшевого кино. Игги Поп, казалось бы, диаметральная противоположность молчаливому водителю автобуса Патерсону, и все-таки большому поэту Джармушу удается найти между ними важные рифмы. Прежде всего — наплевательское отношение к любого рода моде или конъюнктуре: музыка и стихи должны быть аутентичными, идти изнутри, а не подчиняться требованиям рынка. Из этого следует то, что настоящее искусство по определению не может быть успешным. Во всяком случае, на протяжении долгого времени. Недаром Джармуш снял фильм не о карьере Попа — человека, жизнь которого очевидно удалась, — а именно о первой его группе, обретшей по-настоящему культовый статус уже после распада, а до того бывшей угрозой для жизни своих участников. Как говорит в начале картины Кэти Эштон, сестра братьев-музыкантов Рона и Скотта, «мы были просто счастливы, что после распада группы они вернулись домой живыми и здоровыми».
Исходя из этой предпосылки — нет сомнений, совершенно искренней, — даже неловко желать Джармушу получить «Золотую пальмовую ветвь»; тем более что многие из его лучших фильмов, в том числе «Мертвец» и «Пес-призрак», уезжали из Канн ни с чем. Остается констатировать, просто для протокола, что он этой награды достоин.