Оба фильма рассказывают о неоднозначных страницах в истории Румынии.
Первый фильм — «Выход к поездам». Документальная экспериментальная лента, снятая в соавторстве с Адрианом Чиофланкой. Это монтажный фильм, состоящий полностью из архивных документов, относящихся к еврейским погромам 1941 года, с фотографиями жертв и звуковым сопровождением.
Второй фильм — «Прописные буквы» по пьесе Джанины Карбунариу. В нем рассказывается о событиях, произошедших в 1981 году. Герой картины — 16-летний студент Мугур Кэлинеску, написавший антикоммунистические призывы на стенах местного штаба коммунистической партии. Жуде противопоставляет историю Кэлинеску официальной истории Румынии 1981 года, помещая в игровой фильм фрагменты телевизионных программ тех лет.
— «Выход к поездам» — архивный фильм, подобный фильмам Сергея Лозницы. Почему вы решили сделать картину в новом для вас жанре?
— Прежде всего я подумал, что было бы интересно построить фильм на неконвенциональных элементах, не привычных традиционному кинематографу. Я имею в виду, например, фотографии.
Для «Браво!» я использовал тексты XIX века, для «Израненных сердец» я, опять же, взял определенную литературу, для «Варваров» — театральную форму. В прошлом люди искусства были очень изобретательны. Если вы, например, пойдете в галерею, вы увидите картины с использованием текстов или даже листьев с деревьев. Я решил использовать аудиовизуальные архивы, взять из них то, что мне нужно, и применить монтаж как несущую конструкцию.
— «Выход к поездам» кажется примером идеального конфронтационного кино. Потому что в нем рассказывается о холокосте, который имел место в Румынии…
— Когда я делал этот фильм, я так не считал. Но это возможная точка зрения на мой фильм. Потому что я снял картину о вещах, о которых никто не хочет слышать.
— Да, ведь холокост в Румынии — это не то, о чем часто услышишь. Пока вы не заговорили о нем в своем фильме «Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары…»
— Это так. Румыны не знают, как с этим справиться. Был один кинокритик из Израиля, который сказал мне: «Никогда не говорите, что ваш фильм о холокосте». И я ответил, что никогда не говорил, что он о холокосте, а говорил, что он о его тривиализацииУпрощение восприятия при переработке информации, низводить к банальности.. И эта тривиализация происходит, она не может не происходить. Достаточно взглянуть на некоторых серьезных исследователей холокоста, что уже само по себе становится нелепой концепцией. По меньшей мере проблема уже в том, что вы зарабатываете, исследуя эту тему.
— Еще кажется, что румынская история — главная вещь, которая волнует вас на данном этапе.
— Мои последние три или четыре фильма действительно построены на событиях из прошлого и их отношениях с настоящим. Но это получилось не специально. Может быть, это потому, что и других режиссеров волнует тема истории. Мы все видим, что в нашей истории было много насилия, и сейчас задаемся вопросом, что значит быть румыном. Мы ищем нашу идентичность. И история помогает нам обрести ее.
— Интересно, что сейчас режиссеры во всем мире ищут свою идентичность через историю. А в истории почти любой нации есть репрессии и угнетение.
— Да, в истории России такое точно есть. И в истории Франции — колониализм. Взять хотя бы их отношения с Алжиром. Или с Индонезией.
— Ваши последние фильмы радикально отличаются от ваших ранних работ. Например, второй фильм «Все в нашей семье» — семейная психологическая драма, точно так же, как первый полнометражный — «Самая счастливая девушка на свете». Что заставило вас сделать этот переход от камерных семейных историй к глобальным историческим драмам о насилии?
— На меня повлияла не только жизнь вокруг, но и моя интеллектуальная жизнь — точнее, книги, которые я читаю. Я много читаю и открыл для себя литературу, которая изменила перспективы моего видения. Так я захотел сделать «Браво!», с этого все и началось. Когда вы надеваете на актеров исторические костюмы, решаете сделать черно-белый вестерн, а из текстов — некий литературный коллаж, это меняет ваш стиль.
Это был мой первый шаг в историческое кино. Ведь нельзя показывать прошлое теми же методами, какими вы показываете настоящее. Все, кто снимает историческое кино, сталкиваются с этим.
— Поговорим о вашем втором фильме, представленном на фестивале, — «Прописные буквы». Почему вы решили использовать метод соединения игрового фильма с документальным?
— Идея этого фильма появилась с пьесы Карбунариу о секретной румынской полиции. И я захотел сделать такой коллаж: объединить историю секретной полиции с аудиовизуальной историей Румынии того времени. Так я решил использовать телевизионные материалы, которые были наиболее официальной точкой зрения румынского государства.
— Это очень интересное столкновение материалов или даже конфликт. С одной стороны, мы видим на экране историю этого подростка, написавшего антикоммунистические лозунги. А с другой — всю эту телевизионную пропаганду… Это два разных мира.
— Используя архивные материалы, можно увидеть то, что Вальтер Беньямин называл оптическими иллюзиями. Мы можем увидеть пропаганду в действии. Порой очень трудно скрыть, что это действительно пропаганда. И хотя я в своем фильме использую множество документальных фрагментов, все они помещены в рамки игрового кино.
— Вот как раз в фильмах Сергея Лозницы можно наблюдать эти оптические иллюзии. Вы их смотрели?
— Да, конечно, я смотрел все фильмы Лозницы. Но он делает более монтажные фильмы. Мне его стиль очень нравится, но тут мы различаемся.
— Ваши фильмы всегда очень близки к театру: в них или есть театральные фрагменты, или разыгрывается какое‑то театральное действо. Почему так?
— Худшее, что можно сказать о румынском фильме, — это то, что он похож на театр. Например, слишком много диалогов. Если меня спросят про мои фильмы, я считаю, что это кино, но с театральными элементами.
— Как вы считаете, новая румынская волна в кино еще существует?
— Конечно! Ведь я же в этой лодке.
