Финансовый кризис и китайские фабрики разрушили благополучную жизнь Алана Клея (Том Хэнкс), топового специалиста по продажам: он лишился постоянной работы, от него ушла жена, дочь, которой он не может оплатить очередной учебный год, бегает с подносом. Наврав крупной IT-фирме, что он знаком с племянником короля Саудовской Аравии, Алан отправляется туда, чтобы продать королю революционную технологию для телеконференций.
Если вы всегда мечтали увидеть фильм, который начинается с Тома Хэнкса, поющего в камеру песню Talking Heads, поиски окончены. Коверкая слова «Once in a Lifetime», Алан Клей рассказывает, что он остался без большого автомобиля, красивого дома и красивой жены — предысторию героя Том Тыквер укладывает в 30 секунд смешного видеоклипа (и несколько мимолетных флешбэков позднее). После чего «Голограмма» временно превращается во что-то среднее между «Трудностями перевода» и «Местным героем»: Клей прилетает в Джидду, селится в роскошном отеле и перестает что-либо понимать. Его сотрудников держат в тенте посреди пустыни, саудовский контрагент ежедневно переносит встречу на завтра, когда появится Его Величество — и появится ли вообще, — никто сказать не берется. Клей не может отойти от джетлага, просыпается все позже, вдобавок у него на спине вылезает киста, которую он считает символом своих недавних неудач.
Сам Клей, как быстро становится понятно, тоже является символом: этот славный стареющий мужчина представляет Америку или — даже шире — западный мир, внезапно растерявшийся и не знающий, как себя вести в новых, прежде всего экономических условиях. Вопрос, почему за экранизацию глубоко американского романа Дэйва Эггерса взялся немец, снимается мгновенно: это ровно та проблематика и та насыщенность публицистическими метафорами, которые характерны для последних работ Тыквера, и самостоятельных, и в альянсах с Вачовски. Можно заодно предположить, что кризис среднего возраста, который рассматривается тут не только на государственном, но и на частном уровне, 50-летнему режиссеру небезразличен как тема: после его фамилии в скобочках по сей день обычно пишут «Беги, Лола, беги».
Хэнксу же, естественно, не привыкать играть американца с большой буквы, равно как и тащить фильм в одиночку: следить за выражениями его приветливого лица — основная и по обыкновению необременительная задача зрителя. Тыквер по отношению к бостонскому бизнесмену ироничен, но неизменно доброжелателен, и в этом, наверное, главное достоинство «Голограммы», которая ходит по краю, но не превращается в сатиру вопреки многочисленным возможностям. Эта тонкость, впрочем, улетучивается, стоит камере взять общий план. Нет сомнений в лучших намерениях Тыквера, однако его желание ни в коем случае не показаться высокомерным туристом регулярно приводит к обратному эффекту. Клея окружают нелепый, но симпатичный гид-шофер, традиционная снаружи, но современная внутри женщина-доктор (его, к слову, играет американец, а ее — англичанка с индийскими корнями), бизнесмен на спортивной машине, забавный обслуживающий персонал — словом, все обычные подозреваемые колониального кино. И сама Саудовская Аравия странным образом оказывается ровно такой, какой кажется из другой части света. Среди песков высятся недостроенные небоскребы, шейхи играют с айпэдами, за углом кого-то казнят, алкоголь запрещен, но это не смущает ни местную элиту, ни экспатов, в сельской местности американца первым делом спрашивают, не работает ли он на ЦРУ, — все контрасты отмечены, все акценты расставлены, но нет ни намека на то, что авторы провели в стране больше недели (или были вообще).
До поры до времени фильм держится за счет энергичного монтажа, актерского обаяния и ориентального сюрреализма: поездки по пустыне под Electric Light Orchestra, оргия в датском посольстве, Хэнкс делает селфи с верблюдами. Ничего особенно не происходит, но это как минимум мило. Однако в последней трети Тыквер спохватывается и начинает поспешно наводить мосты между Востоком и Западом самыми прямолинейными и неправдоподобными способами из возможных. И маленькая экзистенциальная комедия сперва прогибается, а потом и вовсе ломается от свалившихся на нее геополитических и общегуманистических смыслов. Тыквер, очевидно, хочет сказать, что несмотря на конфронтацию, мусульманский мир — заложник примерно тех же глобализационных процессов, что и христианский. Это может быть так или не так, немец может быть наивным мечтателем или пророком, но как бы там ни было, голографическая телеконференция для этой мысли метафора вполне сносная, а совместное купание нагишом — уже абсолютно нет.
