Последние три конкурсные картины поставлены режиссерами из Азии. Тайваньский классик Цай Минлян, довольно долго не снимавший полный метр, привез фильм «Дни» — по-своему прекрасный, но ничем не отличающийся от того, что режиссер делал раньше и, в общем-то, необязательный. «Дни» описывают, собственно, дни двух мужчин: постарше (его, разумеется, играет Ли Каншен, муза Цая) и помладше. У одного болит голова. У другого много забот. В какой‑то момент они встретятся в гостиничном номере для интимного массажа и снова разойдутся по своим уголкам до следующей встречи, передав друг другу немного денег и тепла.
Очень длинные и как правило статичные кадры, в которых порой вроде бы ничего не происходит. Ноль диалогов (за два часа брошены несколько фраз, которые автор даже поленился субтитрировать). Мужчина может минут двадцать перед неподвижной камерой готовить суп или урчать на массаже. Как принято в нынешнем конкурсе, есть совершенно выдающийся кадр с котом. С одной стороны, работа Цая с пространством и временем безусловно вызывает восхищение. С другой, трудно не заметить, что люди, называющие тайваньца гением, и люди, мирно посапывающие на его фильмах — это примерно одни и те же люди.
Вряд ли кому‑то удалось заснуть на «Облученных» Рити Пана, камбоджийского документалиста, имеющего тесные связи с Францией и специализирующегося на «красных кхмерах». На этот раз в фокусе не столько Камбоджа, сколько Хиросима. И это не фильм, а скорее видеоэссе, почти полностью монтажное. Экран, как правило, разделен на три равные части, иногда дополняющие, иногда дублирующие друг друга. Два французских голоса за кадром, мужской (он принадлежит Андре Вилмсу) и женский, зачитывают под калейдоскоп хроники поэтичный и страшный приговор человечеству. Война, геноцид, ядерные бомбардировки, концлагеря, Гитлер, Пол Пот, напалм, «циклон б» — все идет в дело, и хотя материалу не откажешь в силе воздействия, на полуторачасовой дистанции воспринимать его в такой концентрации, конечно, изнурительно. Больше всего «Облученные» похожи на видеоэссеистику «новой волны» — Годара, Алена Рене, который тут вообще вспоминается первым делом — но выглядят куда тяжеловеснее.
Другой фильм про зло — иранский, и называется «Зла не существует». Но тоже в том смысле, что оно есть. 150-минутная драма состоит из четырех новелл на тему смертной казни и срочной службы. Иран — чемпион по смертным приговорам, ежегодно их выносятся сотни, и солдатам, служащим в тюрьмах, приходится участвовать в повешениях. Первая новелла немного выбивается: в ней очень долго описывается очень скучный день очень скучного мужчины, который в конце идет на работу и оказывается профессиональным палачом. Остальные три — про срочников: один, не в силах убить человека, дезертирует, другой узнает, что по совпадению казнил духовного учителя своей невесты, в заключительном фрагменте речь идет о человеке, пожертвовавшем всем ради убеждений.
В общем, все это прямолинейно и местами нестерпимо мелодраматично, но и написано, и сделано довольно умело. Надо иметь в виду, что режиссер Мохаммад Расулоф, как водится в Иране — диссидент с запретом на профессию, отсутствием визы и перспективой тюремного срока. Фильм он как‑то снимал из‑под полы, с помощью ассистентов, маскируя его под короткометражки, на которые всем вроде плевать (и сборником которых он, в общем, действительно является). Но теперь Расулоф наверняка не оберется новых проблем — и фестиваль, очевидно, морально обязан дать ему какой‑то большой приз.
В заключение — пара слов о премьере, к которой было приковано много внимания: на фестивале показали два первых эпизода сериала «The Eddy», который еще только в мае выйдет на «Нетфликс». Обе серии поставил Дэмиен Шазелл (но он будет не единственным режиссером), сценарист — заметный британский драматург Джек Торн. «The Eddy» — название небольшого джазового клуба в Париже. Его хозяин — американец Эллиотт (Андре Холланд), музыкант и композитор, сбежавший из Нью-Йорка после (видимо) смерти сына. Совладелец — симпатичный семейный француз (Тахар Рахим). Начинается с того, что он за кадром ввязался в какие‑то околокриминальные дела, а к Эллиотту на неопределенный срок приехала 16-летняя дочка (Амандла Стенберг) с непростым характером. Кроме того, Эллиотт только что расстался — в романтическом смысле — с ведущей вокалисткой клубного джаз-бенда, роковой блондинкой из Польши (Иоанна Кулиг, звезда «Холодной войны»).
Все это звучит, наверное, легкомысленно, но сериал — довольно мрачный и совсем, если что, не похож на «Ла-Ла Ленд». Это другой ленд — стремноватых парижских окраин, и снят он не как классический мюзикл, а в полевых условиях, на дрожащую ручную камеру, более того, отчасти на 16-миллиметровую пленку. Единственное, тут тоже много музыки, очень много: выступления, репетиции, причем джаз по обстоятельствам смешивается с хип-хопом, арабской этникой и так далее.
Музыкальная часть (и сама музыка) сделана здорово, хотя, вероятно, на любителя. В смысле же драматическом сериал производит неоднозначное впечатление. Холланд — на редкость приятный артист, и на его встревоженное лицо можно смотреть долго, но по прошествии двух часов не очень понятно, каким образом авторы собираются удерживать наше внимание целый сезон. Один важный персонаж быстро сходит со сцены. Вторая серия оказалась почти целиком посвящена дочери Эллиотта и ее не очень интересным, слегка карикатурным личным проблемам. Есть версия, что разные герои будут по очереди выходить вперед, как в джазовой композиции, но по правде говоря, эта концепция выглядит сколь красиво, столь и уныло.
