У Матиаса и Максима больше общего в прошлом, чем в настоящем — они знают друг друга с первого класса и время от времени собираются мужской компанией из шести старых друзей, чтобы накуриться, выпить и поболтать о всякой фигне. В очередной раз на даче они застают младшую сестру одного из друзей Эрику Риветт (милое киношное совпадение), которая учится в киношколе за 24 тысячи евро в год и время от времени должна сдавать преподавателям короткие метры. «Безумная сумма для подростка, который говорит как пустоголовые и постит еду в инстаграм», — объясняет ее брат.
Так или иначе приятели Эрики кинули ее, и девочке не с кем снимать подростковый короткий метр — нечто с шумящими зелеными кустами и поцелуем пары мужчин в кадре. «Что тут такого — просто поцеловаться? Настоящая такая жиза! Ваше закомплексованное поколение этого просто не понимает», — агитирует Эрика. «Фильм должен быть суперимпрессионистским и одновременно экспрессионистским», — ей с высоты 18-летия куда виднее, как устроено хорошее кино. Максим быстро соглашается ее выручить, а Матиас пасует. Вечером того же дня он проигрывает спор друзьям — его постоянно ловят на том, что он включает граммар-наци — и после видео с доказательством его занудства отступать некуда. За это Матту поручают сыграть второго парня в сцене Эрики и поцеловаться с Максимом. Маленький эпизод в дачном доме не столько меняет отношения между парнями, сколько нарушает их покой внутри себя.
Двадцать лет знакомства и дружбы Матиаса и Максима только подчеркивают их различия. У первого (канадский комик Фрейташ) — хорошая работа в престижной компании: он умница, правильный парень и очевидный красавчик. Максим (сам Ксавье Долан) — барахтается недалеко от социального дна: живет в нищей квартире с мамой-инвалидкой с ужасным характером, с которой ссорится каждый день. На его щеке — красное родимое пятно на все лицо, отдаляющее от успеха в любви. На теле — партаки парня из бедного пригорода. Недавно Макс подал заявление на визу в Австралию и ждет рекомендательных писем для переезда: Матт как раз должен был ему с этим помочь. От первого неловкого поцелуя до дня, когда Макса провожают в аэропорт, мы видим, как меняются оба парня, чего им стоит сближение с новыми людьми и почему в любви и дружбе так сложно определиться до конца.
«Матиас и Максим» — куда менее сентиментальное и мизантропичное кино Ксавье Долана, чем его предыдущие два фильма, которые поклевали за дело все кому не лень. Из осуждающей позы с рассказами о несовершенствах человека Долан вернулся к лучшему себе — режиссеру, которому на экране очень хорошо удаются ничегонеделание и неоднозначность. Его последний фильм аккуратно встает между условным Оливье Ассайясом и методичками по отношениям Гийома Кане — не откровение для Канн, но и не назидательная мейнстримовая мелодрама.
Жирные приемы вроде плавания в озере под пафосное фортепиано, которые во всех приличных фильмах обычно отталкивают, в случае Долана не злят — как не злил расширяющийся кадр с героем «Мамочки» на скейте под трек «Wonderwall». И, вообще, в «Матиасе и Максиме», который продают чуть ли не как романтическую комедию (а на самом деле это двухчасовая драма), — очень много интересного и ценного, что не засунуть ни в синопсис, ни в рецензию. В первую очередь — то, как он передает звонкое одиночество в улье знакомых и близких людей, которые никогда не затыкаются.
Долан с легкостью пишет превосходные диалоги (кажется, с закадровым переводом русскому релизу в этот раз особенно повезло), которые точь-в-точь повторяют шутки и болтовню собственных знакомых и друзей. Вот родственники поддерживающе хвалят первый короткий метр девушки-подростка — естественно, претенциозный и плохой. Вот друзья вспоминают, как наелись грибов и смотрели «Нашествие варваров» Дени Аркана — канадские «Елки» про конфликт в семье. Вот они же напиваются и играют в фанты под Arcade Fire. Вот Матт едет в машине и рассказывает, что старая компания уже не та и от этих вялых отношений надо избавляться. Вот бабушка называет Омара Шарифа смесью Алена Делона и «Питера Селлерса марокканского разлива». Вот Максим смотрит на пошлейшую рекламу сливочного масла со слоганом про хлеб насущный и улыбчивой семьей с двумя детьми, которой у него не будет.
Долан, очевидно, преодолел мизантропию, которая делала его таким невыносимым всезнайкой последние пару лет, и сосредоточился на том, что подглядеть и услышать дано далеко не всем. На титрах выясняется, что самым главным в «Матиасе и Максиме» оказались не влюбленность и не дружба, а те пустяки вокруг, которые иногда даже стыдно выложить в инстаграм за их ненадобностью: то, почему старые домашние видео хочется пересматривать на повторе. Титры плохого первого фильма внучки, обсуждение прощального подарка, спор: «поджечь торт» или «поджечь свечи на торте», неслучившийся секс, грубое заспанное лицо курящей мамы, неприятная плавность водного матраса и дождь за окном, когда надо быстро снять с веревок только постиранные шмотки.
Местами Долан вспоминает про столь похожего на Максима Уилла Хантинга (у того, правда, были хоть выдающиеся способности), иногда бросает бумажные самолетики синефилам или ставит руку на запотевшее стекло, подмигивая Джеймсу Кэмерону. В этом наивном бесстыдстве всегда было лучшее в режиссуре Долана, но теперь к ним прибавилась новая глубина внимания к людям и вещам. Конфликт Матиаса и Максима — очень похожий на то, что происходило между героями фильма «И смех, и грех» Линн Шелтон, — оказывается чем‑то второстепенным по сравнению с гоготом любимого друга, ударом пультом от телевизора по лицу, целованием окровавленных костяшек руки и детским рисунком фломастером. Время несется, «радости — это такая редкость», с друзьями, как и прежде, нельзя говорить о деньгах, религии и матерях друг друга. В общем, «натуральная такая жиза».
Алисы Таежной
