Режиссер аниме Макото Синкай — про «Дитя погоды», смартфоны и бургеры

Макото Синкай приехал в Москву представить новую работу — «Дитя погоды», coming of age в упаковке шаманской мелодрамы. В повседневности прославленный аниматор с узнаваемым стилем (убер-детализированное окружение, десятки сортов облаков, подростковая экспрессия) невероятно сдержан как в общении, так и в манере одеваться. Ценитель всех красок мира напоминает персонажа черно-белого мультфильма: черная футболка, черные брюки и темный пиджак с синим отливом, но белые носки и белые же кеды (таким цветовым акцентом служили белые перчатки у Микки-Мауса).

Сопровождает его воландовская — куда без литературных аллюзий? — свита, состоящая из внимательной девушки, которая без конца проверяет телефон (зайдет о смартфонах речь и в интервью), мужчины, который периодически копается в рюкзаке, и молодого человека, сосредоточенно смотрящего перед собой. Определить их роли также сложно, как и понять, умышленно ли Синкай уходит от ответа на вопросы о тенденциях в японском обществе и анимации или он по жизни так сосредоточен на собственном видении, что не берется судить о коллегах и мире. Тем не менее вопросы вызывают у него воодушевление, в течение каждого он минимум несколько раз говорит hai («да» по-японски), а иногда повторяет это с невероятной частотой, будто подтверждая точность каждого выбранного слова.

— В фильме «Дитя погоды» есть одна из самых проникновенных сцен поедания бургера в истории кино. Есть ли в самом фильме какие‑то автобиографические моменты?

— Если говорить о сцене, где кушают бигмак, то в моей жизни тоже была такая история. В восемнадцать лет, когда я приехал в Токио, для того чтобы поступать в университет, туда же приехала девочка из Нагано, которая мне очень нравилась. Вместе с ней мы пошли на свидание в «Макдоналдс» на Синдзюку. Там я тоже ел бургер, какой он был на вкус, сейчас не вспомню, но в моей жизни действительно была сцена, связанная с поеданием бургера, которая не забудется мною никогда, могу подтвердить. У девушки, к сожалению, в то время был другой парень, поэтому это ни к чему нас не привело (смеется).

— В аниме очень многие сюжеты связаны с подростками — и в вашем творчестве тоже. Почему это так устроено в японской культуре? И почему для вас так важно снимать про молодых людей?

— Наверное, в моей жизни анимация имела очень большое значение именно в период старшей школы. Я действительно находил для себя в аниме множество ответов и поддержки, испытывая подростковые переживания или расстройства. Именно аниме-фильмы помогали мне найти вдохновение или смелость совершать некоторые поступки. Сам юношеский возраст важен абсолютно для всех людей. Именно поэтому истории в этом возрастном промежутке носят такой яркий и запоминающийся характер. И лично у меня есть чувство, что я возвращаю долг за ту поддержку, которую оказывала анимация в моей юности, уже во взрослом возрасте создавая фильмы для таких же юношей и девушек.

— Подростковая культура сейчас очень сильно продвигается с точки зрения производства и потребления и в Америке, и в России, и, очевидно, в Японии. Изучаете ли вы жизнь современных подростков? Наблюдаете ли в интернете?

— У меня нет уверенности, что я действительно до конца понимаю, какой жизнью сейчас живут современные подростки. Но тем не менее мне кажется, что многие вещи, о которых я рассказываю в своих фильмах, никак не связаны с культурным или технологическим прогрессом. Это нечто гораздо более глубокое, чем просто поверхностный образ жизни людей. Но я всячески стараюсь впитывать информацию и знания, как люди живут, чтобы потом их использовать.

Тем не менее я понимаю, что мы действительно живем в эпоху смартфонов и других технологий. У меня у самого есть дочка, которая, даже когда со мной разговаривает, зачастую смотрит в телефон. Я понимаю, что у людей уже не такое глубокое внимание, поэтому, создавая фильмы, я стараюсь их делать настолько интересными, чтобы они не отвлекались на свои телефоны. Это важный аспект моей работы: я все-таки воспринимаю существующую реальность и пытаюсь подстроиться под нее.

— Если говорить о каких‑то вечных вещах, есть ощущение, что в более поздних работах, особенно в последних двух, вы больше работаете с какими‑то традициями и обрядами, хотя ранние фильмы ассоциируются либо с реализмом, либо с научной фантастикой. Почему произошел этот поворот (если он вообще произошел)?

— На самом деле, я сам c детства больше всего любил сай-фай. Надеюсь, в ближайшее время именно в этом жанре смогу сделать фильм. Но несмотря на мою любовь к фантастике, я стараюсь делать фильмы для людей, поэтому стараюсь думать о том, что им ближе и понятнее. В Японии я чувствую, что большинству нравится если не мистика и обряды, то хотя бы традиции. Эти вещи более понятны и близки людям. Именно поэтому в своем нынешнем творчестве я ставлю эти вещи во главу угла. Это позволяет достучаться до большей аудитории.

— В последних работах еще особенно подчеркнута тема большой трагедии. Насколько умышленно вы с ней работаете? Поскольку в Японии тема большой трагедии, как я понимаю, исторически довольно болезненна.

—Вы абсолютно правы, в Японии действительно, в последние годы особенно, много природных катаклизмов, для нас это актуальная реальная проблема. Я бы хотел, чтобы люди обращали на это внимание и понимали, что это не фантастический сеттинг, а реальность.

— Вы говорите о желании выходить на большую аудиторию. Ваша предыдущая работа «Твое имя» была большим хитом, который вызвал реакцию и у коллег, и у критиков, и у зрителей. Как это повлияло на отношение к своей работе? Когда находишься под таким пристальным вниманием и информационным давлением, меняется ли отношение к своему фильму? Не надоедает, разочаровывает ли он из‑за этого?

— Да, после выхода «Твоего имени» меня ждала определенная известность. Моя повседневная жизнь немного изменилась в худшую сторону. Меня стали узнавать на улице, я стал поводом для сплетен. Я всего лишь режиссер анимационных фильмов. Нам это не свойственно. Но тем не менее это появилось в моей жизни, что накладывает определенные ограничения и доставляет дискомфорт.

Но в то же время я, безусловно, рад тому, что мне удалось угодить более широкой аудитории и наладить связь с ней. Теперь у меня появилась возможность делать более масштабные и интересные фильмы и говорить в них о более актуальных и насущных для нас всех проблемах. Например, «Дитя погоды» не всем понравилось, поскольку его концовка носит неоднозначный характер. Кому‑то не понравилось, что в конце фильма Токио оказался затоплен. Но благодаря успеху фильма «Твое имя» у меня есть возможность транслировать и такую позицию, поднимать важные проблемы.

— Также последние работы кажутся более оптимистичными, чем ранние. Это тоже связано с нежеланием вступать в мировоззренческий конфликт с аудиторией? Или это какая‑то внутренняя перемена, которая пришла с возрастом?

— Есть конкретный факт, который повлиял на принимаемые мной решения о том, как должны заканчиваться мои фильмы. Это трагедия 2011 года, когда было большое землетрясение и последующие разрушения. Я понял, что зрителям нужно показать возможный счастливый исход в любой трагедии. Особенно молодым зрителям. Поэтому концовки «Твоего имени» и «Дитя погоды» кажутся более позитивными, чем в моих предыдущих работах.

— В одном из интервью после «Твоего имени» вы говорили, что та критика, с которой вы столкнулись, позволила вам понять, что же по-настоящему важно в работе. Что же самое главное для вас? Какие мировоззренческие или, может быть, технические вещи принципиальны?

— Сложноватый вопрос. (Смеется.) Но первое, что приходит в голову: мне удается делать панорамные 360-градусные сцены, где в какой‑то момент камера начинает вращаться либо вокруг персонажей, либо вокруг каких‑то объектов. Мне кажется, это моя такая привычка как аниматора.

Еще одна моя негласная привычка — очень большой зум-ин и последующий зум-аут, когда камера очень сильно приближается к какой‑то детали, а потом очень сильно отдаляется. Соответственно, увеличивается обзор, показывается картинка побольше.