— Почему вас так сильно привлекают высокие технологии в кино?
— В первый раз я столкнулся с 3D-технологиями на «Жизни Пи» примерно десять лет назад. И тогда я решил погрузиться в это путешествие, даже не подозревая, куда оно может привести. Я считаю, что 3D-кинематограф имеет свой собственный язык, который оказывает прямое воздействие на восприятие картины. Сам процесс, происходящий в голове зрителя во время просмотра, — нечто совершенно иное. Он постоянно воздействует на наши личные отношения с фильмом. Например, хотя бы то, как мы воспринимаем простые крупные планы в цифровом кино.
C помощью формата, позволяющего изображению быть настолько четким, как в жизни, мне бы хотелось найти ответы на вопросы, чем мы действительно живем, о чем мы на самом деле мечтаем. Хотя, признаться, пока я чувствую себя взволнованным учеником: кино дорогое — и на мне очень большая ответственность. Так что это непростое испытание, и надеюсь, что зрители нам доверятся.
— В «Долгой прогулке Билли Линна в перерыве футбольного матча» с помощью формата 120 кадров в секунду вы исследовали метафизику, а в «Гемини» же с помощью формата вы переключились на физику. Боль в фильме будто осязаема. Что вы хотели этим показать?
— «Гемини» — визуализация внутренней борьбы. Фильм переводит столкновение из внутреннего [мира] во внешний. Позволяет ответить на вопрос, хочешь ли ты вступить в конфликт со своим внутренним я, готов ли посмотреть правде в глаза? То есть наше кино — это метафора противостояния, но, конечно, мы смотрим развлекательный фильм, где один Уилл Смит сражается с другим. Как вы знаете, мы создали на экране клона Уилла Смита с помощью цифровых возможностей. Хочется верить, что у нас получилось.
— Это было непросто?
— Конечно, создать и осмыслить молодого Уилла Смита! Пятьсот специалистов наносили слой за слоем целый год. Никто не догадывался, каким будет финальный результат. Мы помещали двух Уиллов на двух экранах рядом и наблюдали за тем, как совершается химия, которая заставит фильм работать или же не заставит. Эта неизвестность — весьма непростое чувство.
— Что вас вдохновляло во время работы над «Гемини»?
— Говоря о референсах, не думаю, что я вообще на что‑то опирался, за исключением фильмов с Уиллом Смитом. Но я дал ему совершенно другую роль, да и актер он сейчас лучше, чем раньше, что, конечно, тоже задача не из простых (смеется). То, каким я его наблюдал в большом количестве грима в обычном формате 2D и в 24 кадра, это совершенно другой мир. Так что все мои ориентиры касались исключительно жанровых требований. Но если говорить о референсах внутренних, неочевидных, о чем вы и спрашиваете, то мне на ум приходит Стэнли Кубрик.
И десять лет назад, подойдя к новым кинематографическим средствам, я держал в голове именно это. То, что остается в кино за скобами сюжета, и есть чистый кинематограф. Я тренировался именно в укреплении этой кинематографической материи, не в вопросах ее визуального воплощения, но наполнения. Поэтому Стэнли для меня великий идол.
— Когда вы снимали «Халка», в кинокомиксах еще царила полная авторская свобода. Сейчас же студии полностью контролируют ситуацию. Что вы думаете про жанр кинокомиксов сегодня?
— Я чувствую себя старым и старомодным для современного кино, честно говоря (смеется). Я рад, что нашел площадку, дающую развивать новые средства кинематографа. И рад, что Джерри (Брукхаймер, продюсер. — Прим. ред.), Paramount и Skydance доверились мне и вложились во что‑то в совершенно неизведанное.
Кинобизнес стал дорогим в сравнении с теми временами. И появились жанровые требования, которым нужно соответствовать и которые нужно удовлетворять. Система стала сложнее, неповоротливее и вообще (делает жест, сжимая руки, как детальку к детальке) — вы понимаете, что я имею в виду (смеется).
Можно, конечно, и в таких условиях, как сегодня, нащупать какую‑то эссенцию в кино, но сам язык такого жанра стал более унифицированным, что помогает ему собирать большие деньги. А я бы все же хотел делать кино в большей свободе, гибкости, другими путями и по другим ценам. Оно у нас не столько о бизнесе, сколько о совместной работе. Кинематографисты же всегда ценят свободу.
— Если бы у вас была возможность описать ваш фильм «Гемини» одним словом, что бы это было за слово?
— Честность, я надеюсь (смеется). И веселье!
