— Во ВГИКе ты был единственным человеком на курсе, кому студия «ВГИК-Дебют» дала финансирование. Ты пришел туда со сценарием?
— Это было немного иначе. Со своим дипломным фильмом «Рай» я выиграл вгиковский студенческий фестиваль. Меня повели к руководству и жюри. Справа от меня сидел Федор Попов (продюсер студии. — Прим. ред.) и подливал мне вино, а затем вдруг спросил: «Ты что‑то делаешь? Есть мысли?» Я прислал тогда ему сценарий и забыл. Прошло месяца два, и вдруг мне позвонили.
— Что ты думаешь по поводу критики ВГИКа и скандала, связанного со студентом, делавшем фильм о Кирилле Серебренникове?
— Плохо, что вляпались в некрасивую историю. ВГИКу, блин, сто лет. Государственный вуз. По поводу критики могу сказать: прекрасно, что там есть бюджетные места. Это очень важно, и часто бюджетные места себя оправдывают.
— Теперь к «Быку». Помнишь ли ты, на каких видеокассетах рос?
— «Том и Джерри», и поэтому он есть в фильме. Когда я готовился к поступлению в балетную академию и был совсем маленьким, меня приводили в какую‑то квартиру на дому, где меня тянули и растягивали. Включали «Тома и Джерри», а потом на меня сверху садилась тетя и сидела, пока я плакал.
— То, что происходит в этой сцене, как бы результат твоих внутренних детских переживаний?
— Чуть-чуть, да.
— Какие у тебя были ориентиры при работе над «Быком»? Казалось бы, «Брат» Балабанова, на удивление, не самый любимый твой фильм.
— Да, «Брат» — не мой любимый фильм. Балабанов талантливый режиссер, но у меня в его богатом творчестве другой фаворит — «Про уродов и людей». Это уже настоящее искусство. Безусловно, «Брат» круто сделан, да, в нем есть герой времени, но когда фильм появился, я был совсем юн, и он просто не попал в меня.
— Арт как таковой в творчестве Балабанова тебя привлекает больше. А если говорить о «Грузе 200»? Что для тебя в нем перевешивает? Ультранасилие или арт?
— Я, честно говоря, смотрел частями и не все. Сергей Маковецкий изначально должен был там играть главную роль, но, прочитав сценарий, он сказал Балабанову: «Пожалуйста, не снимай это кино». Есть такие фильмы, [информацию] вокруг которых я много знаю: читал, слышал, обсуждал, рассказывали, проходили во ВГИКе чуть ли не драматургию фильма. Настолько много флера, что уже и сам фильм не хочется смотреть.
— Да, понимаю. У меня так с «Титаником», например.
— У меня тоже! Я не смотрел этот фильм!
— А более нишевые фильмы девяностых тебе близки? Такие как «Упырь», к примеру?
— Я думаю, что и взялся за эту тему, потому что в тех фильмах меня что‑то не устраивало в художественном плане. Работая над «Быком», мы со съемочной группой обсуждали, что будем делать как‑то по-другому. Референсы, которыми мы вдохновлялись, вообще все другой направленности, другой атмосферы. Мы смотрели Коста-Гавраса, смотрели клипы английского режиссера Дэниела Вулфа, например на песню «Iron Sky» Паоло Нутини. Нам был важен современный подход к изображению, нам нужна камера борзая и наглая. Мы смотрели «Больницу Никербокер», я говорил своему оператору: «Забудь про свой долбаный академизм». Должен заметить, я обожаю советское кино. Думаю, что современное российское кино потеряло что‑то эфемерное, что уже, возможно, и не вернуть. Вот с грузинским кино сегодня иначе.
— Иоселиани, Мамулия?
— Да, Леван Когуашвили еще. У него есть фильм «Слепые свидания», замечательный, про современную Грузию. Есть еще фильм «Мандарины» Зазы Урушадзе.
— Этих фильмов меньше, чем российских, но они самобытнее?
— Да, так и есть. Потому что я не назову даже одного фильма в современном российском кинематографе, который уловил бы ту краску, что была в золотом фонде советского кино.
— То есть за последние десять лет примерно тебе не понравился ни один российский фильм?
— Мне понравились, но с оговорками, потому что это не российское, а европейское кино уже.
— А вот «Теснота». Твой фильм довольно жесткий, но в «Тесноте» это имеет другие формы. Ты морально для себя все приемлешь?
— Нет-нет-нет. Я с пиететом отношусь к Кантемиру [Балагову] и его творчеству. И «Теснота» была бы талантливым фильмом, если бы не пресловутая сцена в телевизоре. Это самый настоящий запрещенный прием и конкретный шок-контент, после него уже невозможно вернуться в картину.
— Продолжая тему девяностых: «Хрусталь», с которым неизбежно «Быка» будут сравнивать, тебе тоже не очень нравится?
— Если «Хрусталь» мне и не нравится в целом, отдельные вещи там мне интересны. Во ВГИКе нас учили, что нельзя говорить «нравится — не нравится», нужно сразу раскладывать по кирпичикам, что удалось, а что не удалось. А если ты перестаешь разбирать по кирпичикам фильм — значит, он тебе очень сильно нравится.
— Какой последний фильм вызвал у тебя подобные ощущения?
— «Капернаум». Я просто балдел от всего, от работы детей, к примеру. Они не просто играют, они потрясающе существуют. И обратный пример. Я пошел в кинотеатр и посмотрел фильм, где тоже ребенок играет главную роль. Фильм российский, известный, исторический, получил много наград. Притом к творчеству этого режиссера я отношусь хорошо, потому что был у него один великолепный фильм, не будем называть.
— «Капернаум» сняла Надин Лабаки! Женщина-режиссер! Ты получил определенную долю критики за свои слова про женщин в кино.
— Я всем пытаюсь объяснить, что схватиться за вырванную из контекста фразу очень удобно и просто. Хочу донести простую истину и надеюсь, что все со мной согласятся. Если мне скажут: «Садись и пиши список тех людей, которые повлияли на тебя и на мировое киноискусство в целом», то там будет Лариса Шепитько, а начнется список, конечно, с Люмьеров и Мельеса. Опять же, есть картины хорошие и прекрасные, в которых ты растворяешься, но есть и что‑то большее, мне кажется. Именно то, что не поддается объяснению, и развивает киноязык. То, что и является киноискусством. Вот в моем личном списке есть режиссер Лариса Шепитько, Лени Рифеншталь, у кого‑то другого будут другие.
— Почему в одном из интервью ты сказал, что «Восхождение» Шепитько — это мужское кино?
— Как мне кажется, есть в искусстве краски, присущие женщинам в большей степени, а есть краски мужские. Так вот Шепитько удалось, на мой взгляд, крайне точно и тонко передать особое состояние человека на войне, мужского персонажа, героя, пользуясь «мужской палитрой». У Лиозновой такого нет, у Бигелоу нет. Это отнюдь не плохо, это хорошо.
— Давай разовьем тему женщин в режиссуре. У Бигелоу, кстати, что‑то нравится?
— Да, нравится «Повелитель бури» у Бигелоу. Кстати, я очень люблю творчество Андреа Арнольд. Я был поражен «Американской милашкой». А вот Муратова не мое, не знаю почему. Дело вкуса.
— Твоя победа на «Кинотавре» как‑то на тебя повлияла? Был ли готов к этому?
— Только одно из этого вынес. Я ужасно не публичный человек. На днях, когда вышел трейлер «Быка», я залез в комментарии на YouTube, и я просто влюбился в этих людей, хотя они совершенно безумны. «Вот бы автору перерезать сухожилия или его родственникам». И я думаю, ничего себе, и это только трейлер! А внимание тяготит, конечно, я интроверт. Как оказалось, не был готов к тому, что появится такой пресс-тур, работающий на продвижение картины. Вот это по-настоящему выматывает.
Вообще, я мечтал только об одном, я хотел, чтобы был прокат, потому что у нас в стране с этим не так просто. К примеру, другой замечательный фильм, снятый женщиной-режиссером, Наталией Мещаниновой, «Сердце мира». Победитель «Кинотавра», у которого был очень маленький прокат. Сперва, когда взяли на «Кинотавр», я подумал, наверное, в Москве точно где‑то покажут в паре залов. Потом Антон Долин нам с Гришей Добрыгиным вручил дипломы (премии журнала «Искусство кино». — Прим. ред.), я подумал: «О, приятно, значит, теперь еще и в Санкт-Петербурге покажут». (Смеется.) Дальше я уже надеялся только приз за дебют получить.
— А победа в Карловых Варах отличалась от этой победы на «Кинотавре»?
— Я очень сомневался опять же. С «Кинотавром» я подумал, ну ладно, это картина про наше прошлое, про наш менталитет. В жюри «Восток-Запад» (конкурса «Карловых Вар». — Прим. ред.) был продюсер Сергея Лозницы — Сергей Иванов, а в конкурсе участвовал украинский фильм, и я думал, что победу присудят ему. После показа меня отправили в Москву. Вот, я стою, тапки надеваю, раздается звонок, вижу странный номер, много цифр. Присудили главный приз. Это очень яркое ощущение. Самое приятное для меня быто то, что после фестиваля в Варах ни у кого не осталось вопросов в компетентности жюри «Кинотавра».
— Сейчас ты работаешь над фильмом про военные годы?
— У меня сейчас две истории параллельно в разработке. Одна из них про немецкого офицера, ни много ни мало. Она еще в зачаточном состоянии. А в работе над вторым фильмом я уже подписал договор. Могу сказать: в пику хейтерам мой новый фильм про девушку, а его действие происходит в современной России. Я в шутку говорю, что мой новый сценарий про «быкессу». Мне нравятся сильные характеры.
— Люди-локомотивы, которые за собой тащат весь фильм и пробивают стены.
— Да, именно так. А уж обстоятельства — дело второе. Когда я писал «Быка», я придумал героя, его силу и психофизику, а потом уже вокруг него построился весь фильм. А моя новая героиня ничем хорошим тоже не занимается.
— Тоже вертится в околокриминальных кругах?
— Да.
— Похоже на фильм «Чужая» Антона Борматова?
— Не похоже, но если говорить про ближайшие референсы, то самым парадоксальным образом в этой картине есть дарденновское «Дитя», «Айка» Дворцевого. Творчество Дарденнов мне очень близко, по «Быку», наверное, не скажешь.
— С другой стороны, любовь к хорошей ручной камере выдает это в тебе.
— Да-да! И в «Быке» были все же моменты развлечения: сцена вечеринки, монтажные приемы заточены на то, чтобы они были яркие и интересные, а в новом такого не будет. Но тем не менее сейчас мне перед прокатом говорят: «Ты молодец, снял зрительский фильм». А я вроде как и не хотел. Я думал, что получится очень авторская картина, сугубо фестивальная.
— А ты бы смог снимать по чужому сценарию?
— Да, конечно! Я мечтаю! Я никогда не считал себя сценаристом и никогда не хотел быть сценаристом.
— Тем не менее уже пишешь третий фильм.
— Да, это вынужденно. Каждый свой проект я начинал со сценаристом, даже свои короткометражные фильмы во ВГИКе. Но никогда не складывалось в дальнейшем, мне в этом просто не везет. С кем‑то вообще со скандалом расходились, с кем‑то без. Что касается «Кэт»…
— «Кэт» — это твой новый фильм про девушку?
— Да. Я принес замысел своему другу, и мы начали вместе что‑то придумывать. «Бык», например, был снят по десятому драфту сценария. А «Кэт» сейчас существует на втором. И нужно работать дальше.
— А с кем ты бы хотел поработать из актеров?
—С Юрой Борисовым (исполнитель главной роли в «Быке». — Прим. ред.).
— Это хороший ответ.
— Я не знал Юру, как и практически всех своих актеров, я узнал всех в процессе подготовки работы над картиной. Я бы, конечно, с удовольствием поработал с Дей-Льюисом, если бы у меня был такой материал и возможности, и если бы он, конечно, не говорил, что из кино уходит. А так я обычно об этом не думаю. У меня сейчас перед глазами есть текст, но я вижу характеры, а не лица.
— А как было с Юрой? Я знаю, что у вас рассматривались другие известные актеры.
— Получилось так, что мы почти сразу нашли Юру, затем были определенные сложности. Я приезжаю на «Мосфильм», ко мне подходит кастинг-директор и говорит, что Юра у нас не будет работать, потому что у нас не сходятся графики. Сложно было выбрать замену. Первая картина, а герой в ней это же вообще все! Вдруг раздается телефонный звонок, Юра говорит: «Борь, а ты что, меня не взял? Я, между прочим, роль в себе рощу. А ты меня не берешь». И я понял, что именно это судьба.
