«Солнцестояние» Ари Астера: за и против фильма

Много ли вы смотрели фильмов о расставании? Теперь приготовьтесь увидеть самое странное, болезненное и сатирическое кино о крахе отношений. Главные герои — Дени и Кристиан, — по-хорошему, давно должны были бросить друг друга, а вместо этого в их паре остались только иллюзии комфорта и затянувшиеся созависимые привычки. Она патологически боится его потерять, ведь только что пережила гибель своих родителей и сестры. А он трусит сказать ей все прямо в лицо, доводя ситуацию до абсурда, тем более в такой трагичный момент. Эмоциональные потребности девушки для него уже так же далеки и непонятны, как деревня в Швеции со своими причудливыми традициями. Но вот незадача — скрепя сердце, ему придется взять заплаканную подругу в студенческую поездку на летний праздник Солнцестояния, куда их с друзьями пригласил швед-однокурсник. Багаж отношений наложится на безумный выбор курсовой и превратится в дневной кошмар по мотивам их разлада — самые жесткие «500 дней лета» в интерьерах сельского хоррора.

Если предыдущая работа Астера «Реинкарнация» начиналась с приглашения на похороны, то новая лента — с открытки на праздник: в начале появляется фреска по мотивам «Солнцестояния», которая сквозь створки впускает внутрь фильма, как в старых сказках. Попадая в деревню Харга, персонажи точно так же пройдут сквозь солнечную арку, словно через магический портал, оказываясь в другом мире, пределы которого мы вместе с героями так и не сможем покинуть до финала. Тема предопределенности, обреченности пешек в заранее спланированной игре, рассказанная от лица агнцев, приготовленных на алтарь, как в «Реинкарнации», продолжится во втором фильме Астера. По сути, все, что будет происходить с главными героями, можно заранее разглядеть на настенных рисунках Харги. Солнце всегда будет восходить и садиться, вековая традиция продолжится, ритуал будет завершен, а мертвым отношениям суждено закончиться, как бы вы этому ни сопротивлялись. «Конец — всему венец», — своим фильмом как бы констатирует Ари Астер.

С другой стороны, «Солнцестояние» выглядит полной противоположностью «Реинкарнации», буквально как позитивный отпечаток от негативного изображения: вместо замкнутых темных уголков — озаряемые ярким солнцем луга, день смерти теперь рифмуется с днем рождения героини, у персонажей появился хоть какой‑то намек на правильный выбор. Ведь внешне их путешествие в Швецию носит светлый оттенок летнего фестиваля с сопутствующими атрибутами: психотропные вещества, еда, танцы, новые знакомства. По сути, Харгу можно рассмотреть как место для исполнения желаний. Мечтали о сексе со шведкой? Получите что ни на есть самое плотское. Хотели написать диссертацию? Вот лучший материал за 90 лет. Никак не могли отпустить парня? Предлагаем неплохой способ его бросить.

Однако Ари Астер не был бы самим собой, если бы не перевернул это колесо чудес в максимально злую, изощренную и метафорическую плоскость. В итоге слепящее солнце, которое практически не заходит за горизонт даже ночью, выступает дополнительным источником для беспокойства. Веселый карнавал превращается для Дени в жуткий цикл по расставанию с парнем: знакомый процесс измены, осознания себя и ритуального сжигания ящика с вещами бывшего вырастает до аллегорических масштабов. И в конце мы даже видим улыбку счастья на лице Дени, которая наконец-то почувствовала очищение и освобождение. Но этот финал многих зрителей выбивает из строя, так как он достаточно неоднозначный. Все-таки в конце концов героиня приходит к выбору не через договор с самой собой, а через принятие чужих правил, навязанных извне, внутри весьма сомнительного мира, где постулаты буквально писаны акварельными красками. Но настолько ли этот абстрактный мир чужд, если он дарит успокоение? Тут мы лбом упираемся в социальный и политический подтекст, сознательно заложенный Астером в фильм про американцев, которые со своим уставом и представлением о прекрасном приезжают в чужой монастырь. Ужасы реального мира здесь так же живы и выпуклы, как и полагается хорошему хоррору.

В начале фильма Дени обесценивала себя и выглядела беспомощным приложением к мужскому коллективу, который не хотел ее принимать, но по прибытии в общину картина полностью переворачивается. Гендерные и прочие стереотипы в деревне весьма абстрактны, мужчины ходят в платьях, женщины занимаются управлением, звучит женский гимн плодородию, Дени получает чужое внимание и новый статус. Кристиан же, который ставил интересы мужского круга выше общения со своей девушкой, наоборот, лишается своих друзей, статуса, одежды и всего прочего, что приводит к самой анекдотической сцене секса и к дележке шкуры (не)убитого медведя, олицетворяющей мужской мир.

Делать неконвенциональный фильм ужасов при дневном свете — занятие весьма сложное, в чем‑то неблагодарное и подвластное лишь самым амбициозным авторам с хитрым инструментарием. Наверняка для тех, кто ждет бу-эффектов и привычного способа испугаться, «Солнцестояние» с хронометражем в 2,5 часа может стать разочарованием, но это лишь признак растущей уверенности режиссуры Астера, его готовности шагнуть дальше в своем медлительном шаманстве за пределы традиционной грамматики кинематографического ужаса. Это кино с нескрываемыми побочными эффектами. Сам режиссер соглашается называть это «черной комедией» — и да, будьте готовы, юмор здесь специфический. Пожалуй, «Солнцестояние» будет самым странным, но в тоже время лучшим выбором фильма для свидания, особенно если вы недавно сами избавились от прошлых отношений.

Группа молодых американских антропологов решается на поездку в Швецию в канун праздника Солнцестояния. Незадолго до этого у Дени (Флоренс Пью) при кошмарных обстоятельствах погибает вся семья, и ее парень Кристиан (Джек Рейнор) убеждает, что в Швеции будет классно, любимая развеется, а ребята изучат культуру языческого праздника и напишут институтскую работу. Но и там девушку и ее спутников поджидает сущий, воплощенный кошмар.

Автор разухабисто банальной «Реинкарнации» откликнулся на предложение шведской компании снять хоррор в Скандинавии (хотя в итоге фильм сняли в Венгрии) и придумал «Солнцестояние», сильно обидевшись на свою бывшую девушку. Режиссерский арсенал остался прежним: восторженное сжигание людей, дети с физическими дефектами, прямолинейные метафоры, наглядно обобщающие идею картины внутрифильмовыми рисунками и картинками. То и дело возникающие масонские символы и неизбывное с дебюта желание упиваться ничего не значащими визуальными находками в глазах Ари Астера возводят обыкновенно пустой молодежный хоррор в ранг кинематографического памятника. Памятник этот рукотворен. Астер настолько восхищен ролью демиурга, чувствуя себя по меньшей мере Дарио Ардженто, что ставит в поле огромную букву А — в знак благодарности себе любимому и, возможно, студии «А24», которая продвигает его второй фильм подряд.

Астер занят любованием развешенными трупами с цветочками в глазницах и лениво придуманными казнями, которым почти в двух с половиной часах хронометража не уделяется должного объяснения. Изыски, задуманные потешно пугающими, не вызывают никакого внутреннего резонанса, будь то пирожок с чарующими лобковыми волосами, одиноко торчащая из чернозема нога афроамериканца или даже человеческие тела, из которых сделали национальных кукол.

Пережившая трагедию Дени дарит цветы Кристиану, постоянно его прощает и напоминает ему о своем дне рождения. Она выполняет «роль мужчины», потому что настоящая первобытная сила скрыта именно в ней, и девушке, разумеется, суждено стать объектом языческого поклонения. А он ведет себя «по-девчачьи», за что обязан понести расплату. Фильм могла бы внутренне направлять небезынтересная мысль об обществе, претерпевающем гендерные изменения на социально-бытовом уровне, но и та теряется в глубинах астеровской претенциозности.

Дени и друзья мучительно долго подходят к осознанию того, что вершится что‑то неладное, выпытывая у жителей деревни, похожих на полоумных сокамерников Бронсона из фильма Николаса Виндинга Рефна, сведения, что могли бы пригодиться в работе. По идее, надо бежать что есть сил из деревни, но Астеру очень нравится бежать навстречу уступкам самому себе. Чтобы действия героев не казались окончательно безумными, режиссер постоянно пичкает молодежь околопсилоцибиновыми зельями. Впрочем, что поражает еще больше, персонажи добровольно их пьют, видимо, веря в то, что так можно лучше понять национальную культуру. Задается психоэмоциональный фон картины, Астер играет с галлюциногенно проплывающими кадрами, как бы сообщая: тут что‑то не то. Не то действительно все. Ряды участников экспедиции начинают редеть, товарищи подозрительно исчезают, а их друзья как ни в чем не бывало продолжают разглядывать замысловатую полевую архитектуру шведского Никола-Ленивца и ходить на групповые обеды, плавно перетекающие в бердяевский оргийный экстаз. Вопросов «почему» и «зачем» Астер будто бы боится — велик риск злобно раскидать свои игрушки и убежать восвояси с криками «мы так не договаривались».

«Солнцестояние» не ведет зрителя ни к какой генеральной мысли. Испокон веков народы Земли поклоняются женщине (Королеве-матери), еще женщины могут быть ведьмами, а мужчины могут им изменять (наверное, поэтому). Где‑то в Швеции все еще убивают людей ради вековой традиции, где‑то в Казахстане все еще играют в варварское подобие крикета, используя вместо биты тушу барана, а в России некоторые любители плещутся на Ивана Купалу в зарослях папоротника. Ари Астер по‑задротски посмеивается в кулачок, наблюдая за тем, как медведь сел в трактор и горит. Просто потому, что сжигать — это красиво. Красивыми могут быть и обрядческие венки, и аляпистые вышиванки, и абстракционистский коврик в IKEA. Я выбираю коврик.