В 1990 году на Измайловском рынке скаут французского модельного агентства случайно натыкается на красивую блондинку, продающую матрешки. Вскоре Анна (Саша Лусс) уже получает койку в населенной моделями парижской квартире, ходит на фотосессии и кружит голову совладельцу агентства, петербургскому бизнесмену, на досуге продающему оружие на Ближний Восток.
Бизнесмен не догадывается (а мы — наоборот), что тремя годами раньше Анну, сироту, выпускницу Омского военного училища, пошедшую по дурной дорожке, завербовал импозантный агент КГБ Алекс (Люк Эванс). Тем самым он спас ее от наркомании и деструктивных отношений с бойфрендом (Александр Петров), но сделал рабом суровой женщины из Комитета (Хелен Миррен). В Париже к Анне начинает проявлять интерес еще и ЦРУ в лице не менее импозантного, чем Алекс, агента (Киллиан Мерфи), которому КГБ однажды прислал девять посылок с головами его информаторов.
Уже по прологу, где после титра «1985 год» по лужковско-собянинской вылизанной гастарбайтерами Москве агенты КГБ гоняют на «гелендвагенах», можно понять, что гонятся они не за исторической достоверностью. Да и кому она нужна; если Люку Бессону как сценаристу удобно, чтобы у всех были мобильные телефоны, — они у всех и есть. И все же в «Анне» попадаются особенно удачные в этом смысле места. Скажем, квартира молодых наркоманов в 1987 году: посреди горы грязной посуды стоит современная микроволновка, ходит полуголый артист Петров с татуировкой Gott mit uns на всю грудь, а Анна тем временем на ноутбуке заполняет онлайн-заявку в советский флот.
Не сериал «Чернобыль», в общем. В упомянутой квартире художники, впрочем, постарались и поставили чебурашку, который будет печально маячить на заднем плане, когда героине вздумается картинно (но поперек) перерезать себе вены. Кроме того, везде, где можно, написали «СССР»: допустим, на улице стоит рекламная тумба, но вместе рекламы там написано «СССР». Также странно, что в КГБ внутренний язык — английский. С Петровым Лусс, уроженка Магадана, играющая с профессиональной модельной невозмутимостью, говорит на родном, но Эванс, как только появляется, сразу уточняет с русским акцентом: «Я знаю, вы по-английски говорите?» — и с тех пор они общаются исключительно так. Что удобно, учитывая, что начальницу играет Хелен Миррен в визуальном образе молодой Ахеджаковой.
Все это, еще раз, никоим образом не претензии, а просто смешные детали — беда в том, что, если от них отвлечься, обсуждать будет особенно и нечего. «Анна», как ясно уже на стадии постера, — очередная бессоновская фантазия о сильной женщине, написанная методом автоматического письма, вольный ремейк «Ее звали Никита». Тот же оператор Арбогаст, тот же композитор Серра, да что уж там: Анна с Никита запросто могли бы встретиться на парижских улицах 1990 года. Но единственная идея, стоящая за нынешней картиной, — заработать немного денег и выгулять новую музу, которая в пресловутом 1990-м еще не родилась.
Внешние обстоятельства совсем печальные: «Валериан» жестоко провалился, бессоновская студия EuropaCorp в долгах, окружающие женщины завалили режиссера обвинениями в диапазоне от приставаний до изнасилования (последнее суд, впрочем, уже отмел), премьеру «Анны» в Америке сперва откладывали, а потом постарались провести как можно тише — словом, все, что остается 60-летнему Бессону, это ездить в Москву, знакомиться там с девушками, которые любят «Леона» и «Пятый элемент», и жаловаться в интервью на Голливуд и западную прессу.
Рефлексов даже такого Бессона хватает на то, чтобы склеить не до конца безобразный шпионский боевик: по сравнению, скажем, с угрюмым китчем «Красного воробья» энергичный идиотизм «Анны» смотрится повеселее. Чехов, шахматы, кей-джи-би, отрезанные специальным образом пальцы, мексиканская дуэль в парке Монсо, ленивая сатира на мир моды, пара бесконечно вторичных, но озорных побоищ, пуританская, но недвусмысленно дразнящая воображение лесби-линия (с другой русскоязычной моделью). Впрочем, уличать Люка Бессона в несколько объективирующем, скажем так, взгляде на его героинь почти так же нелепо, как всерьез анализировать мысли о женском освобождении, высказанные на этом сеансе в целом неприглядного, но безобидного фетишизма.
Станислава Зельвенского
