Лионский банкир Александр (Мельвиль Пупо), сорокалетний мужчина, счастливый на работе и в браке, отец пятерых детей и практикующий католик, однажды после разговора со старым приятелем вспоминает, как когда‑то к нему приставал священник, отец Бернар Прена (Бернар Верле). Выясняется, что Прена по-прежнему служит и по-прежнему имеет доступ к мальчикам. Александр забрасывает обращениями лионский диоцез, его вежливо принимают и выслушивают, церковный психолог (Мартина Эрель) даже организует ему встречу с Прена (тот внезапно ничего не отрицает), и дело доходит до главы епархии, архиепископа Филиппа Барбарена (Франсуа Мартуре). Однако больше ничего не происходит: церковь очевидно пытается спустить неприятную историю на тормозах. Тогда Александр и еще несколько активистов, в прошлом — жертв Прена, организуют ассоциацию «Освобожденное слово», подключают полицию и медиа.
Есть определенная ирония в том, что 50-летний Франсуа Озон, последние двадцать лет практически ежегодно выпускающий по фильму, входящий в какую-никакую элиту европейского кино и склонный к легким провокациям в контексте арт-мейнстрима (его предыдущая работа, скажем, начиналась со сверхкрупного плана вагины), свой самый пока значительный приз — Гран-при Берлинале получил за картину совсем для него нехарактерную, «важную», по мотивам даже не вчерашних, а сегодняшних реальных событий, исключительно сдержанную и почти нарочито скромных художественных достоинств.
Впрочем, шума вокруг нового Озона много как никогда. Речь, конечно, не про комический мини-скандал с участием российского Минкульта, который сдвинул релиз с православной Пасхи, продемонстрировав неожиданную, вероятно, невольную и, пожалуй, неуместную в данном случае солидарность с Католической церковью. Но во Франции тянущееся уже три года «дело Прена» и окружающие его судебные иски действительно громкая история. Адвокаты людей, названных в фильме настоящими именами (а это почти все, кроме жертв), пытались помешать прокату, ссылаясь на презумпцию невиновности и не законченное расследование, однако судьи приняли сторону Озона.
Сам Прена предстанет перед судом в лучшем случае в конце года. Там, впрочем, все понятно — старик сразу признал все обвинения, находится под стражей и остаток дней будет так или иначе платить по счетам. Но дело не только и не столько нем, о чем, собственно, Озон и толкует, а в заговоре молчания. В центре циклона — кардинал Барбарен, популярная и влиятельная фигура. В начале марта, то есть уже после премьеры, он был признан виновным в недоносительстве и фактически покрывательстве сексуальных преступлений и осужден на полгода тюрьмы условно (при этом папа Франциск скандально не принял его отставку, формально из‑за поданной апелляции, и Барбарен просто вышел на пенсию). Именно нашумевшая оговорка кардинала во время пресс-конференции — он сказал, что срок давности по большинству эпизодов «слава богу, вышел», дала фильму плакатное название.
Эта запечатленная на телекамеры сцена кропотливо воспроизведена в картине, равно как и множество разговоров, происходивших за закрытыми дверями, но, очевидно, так или примерно так, как записал Озон со слов участников. Своей художественной лицензией режиссер пользуется разве что в редких эпизодах, посвященных частной жизни героев: вслед за Александром в фокусе оказывается другой пострадавший, а потом еще один, и если первые двое — буржуа с семьями, то третий более маргинальная и нервная фигура с эпилептическими припадками и сложной личной жизнью. Впрочем, последствия травмы могут проявляться по-разному, и нельзя сказать, что кому‑то из жертв приходится легче других: у каждого есть список незакрытых вопросов — прежде всего к собственным родителям.
Фильм сделан в максимально приземленной, почти телевизионной манере: незаметная камера, нейтральная музыка (братья Гальперины, французы из Челябинска), необязательные флешбэки, за кадром подолгу зачитывают электронные письма. Все главные артисты очень хороши, но Озон никому из них — очевидно, сознательно — не дает пространства для маневра и возможности перетянуть на себя одеяло: это коллективный иск.
При этом фирменная сентиментальность режиссера то и дело прорывается через деловитый фасад, что выглядит скорее неловко, чем пронзительно. Смотреть «По воле божьей», несмотря на солидный хронометраж, не скучно — человеческие истории все-таки берут за живое, и, наверное, поучительно, но не более того. Это неплохая публицистика и качественное, среднее кино. Про общественно значимые фильмы принято писать, что их «надо увидеть», но в большинстве случаев это как раз тот момент, когда можно поверить окружающим на слово.
Станислава Зельвенского
